И рычаги и клинья. Еврипид клялся,

Что по словечкам разберет трагедии.

Я думаю, Эсхил ужасно сердится.

Как грозный бык взглянул он и нахмурил лоб.

А кто ж судьею будет?

Много спорили.

Людей с рассудком не легко нигде найти,

К тому же брать афинян не хотел Эсхил.

Воров нашел бы много и налетчиков.

А остальные все — невежды круглые

810В делах искусства. К твоему хозяину

Тут обратились. Он знаток художества. 368

Но в дом войдем! Где господа дерутся, там

Достаточно и нам перепадает слез.

Уходят в дом.

Желчью чудовищной здесь изойдет 369громоносный вития

В час, как увидит врага, наточившего едкие зубы,

С острым оскалом. Тогда в исступленье и злобе

Завращаются глаза.

Спор шлемоблещущий вспыхнет словес, оперенных султаном.

С колкими стружками шустрых острот и с занозами мыслей

Хитрого мужа. Подымется он против силы

820Конновздыбленных речей.

Всхолмив чудовищных косм золотую летучую гриву,

Страшно морщины стянув и насупив тяжелую складку,

Этот взревет и речений, окованных медью,

Исполинский вырвет вздох.

Тот же — расчетливый фокусник слов, изощренный искусник, —

Гибкий язык наточив, раскидает словечки, расщепит

Зычную бурю речей и запутает петли,

Губы ядовито сжав.

В яростном споре входят Еврипид и Эсхил. С ними Дионис.

Не откажусь от трона, уговоры брось!

Я говорю, что в мастерстве сильней его.

830Эсхил, чего ж молчишь ты, иль не слышишь слов?

Сначала станет важничать. Ведь всякий раз

Чудачит точно так же он в трагедии.

Постой, дружок, не городи напраслину!

Его давно я знаю, раскусил давно.

Певца невежд, горластого, строптивого,

С безудержным, неистовым, безумным ртом,

Бахвала, витьеватого, трескучего.

Богини огородной порождение, 370

840Что ты сказать посмел мне! Попрошайка слов,

Тряпичников властитель и лоскутьев швец!

Не будешь рад отваге!

Замолчи, Эсхил!

Не раздувай дыханье в жаркой ярости!

Отнюдь, сперва изобличу я этого

Творца уродов. Кто он? И насколько нагл?

Овцу, овцу, рабы, ведите черную! 371

Грозит нагрянуть ураган чудовищный.

Изобретатель песенок изнеженных,

850Любви развратной выдумщик, 372ужо тебе!

Замолкни, удержись, Эсхил почтеннейший!

А ты, несчастный Еврипид, покуда жив,

Беги от бури и от градобития,

Чтобы, метнув увесистым речением,

Не размозжил он темени и «Телефа»! 373

А ты, Эсхил, без ярости, но с кротостью

Доказывай, доказывай! Не дело ведь,

Чтоб трагики бранились, как разносчики.

Ты ж сразу вспыхнул, словно подожженный дуб.

860Что до меня, готов я, не боясь ничуть,

Кусать и получать укусы, взвесив все:

Стихи и песни и костяк трагедии.

«Эола» и «Пелея» отдаю на суд,

И «Мелеагра», и, конечно, «Телефа».

А ты что делать хочешь, говори, Эсхил?

Не препираться — вот мое желание.

Здесь не равны мы в споре.

Почему ж это?

Моя со мной не умерла поэзия.

Его же — с ним скончалась, под рукой она.

870Но если хочешь, будет пусть по-твоему!

Сюда огня нам дайте и кропильницу.

Я помолюсь пред тем, как в состязании

Судить начну. Пусть будет мудр и прям мой суд.

А вы начните песню, восхвалите муз.

Зевсовы дочери, чистые девы,

Музы, о дивные девять! Вы видите замысел смелый

Этих мужей, созидателей слов. Они ринутся в битву

Ярую, в споре сойдутся, метнутся в словесном ристанье.

Музы, явитесь и силу вселите

В страшную распрю речей,

880Стружек словесных и кряжей стихов!

Мудрость вступила в великую битву. Час приходит.

Вы оба помолитесь перед прением.

(торжественно)

Деметра матерь, разум мой вскормившая, 374

Твоих мистерий даруй мне достойным быть!

(Еврипиду)

Возьми и ты кропильницу, молись!

Готов!

Но я богам молюсь совсем особенным.