(8) Тогда [Юлиан], вступаясь за отеческий язык, словно за жертвенники ларов и пенатов, сказал с негодованием и возмущением: „Я, конечно, должен с вами согласиться в том, что в своем великом беспутстве и бесстыдстве вы превосходите Алкиноя [1303]и идете впереди как в роскоши одеяний и кушаний, так и в сладости [1304]песен. (9) Но чтобы вы не осуждали нас, то есть само имя латинян, как диких и необразованных за [нашу] чуждость Афродите (α̉ναφροδισία), прошу, позвольте мне покрыть плащом голову, как, говорят, сделал Сократ во время одной не очень скромной речи, [1305]послушайте и узнайте, что у нас тоже были поэты любви и служители Венеры прежде тех, кого вы назвали“. (10) Откинувшись назад, с закрытой головой, весьма приятным голосом он прочел стихи древнего поэта Валерия Эдитуя, [1306]а также Порция Лицина [1307]и Квинта Катула, [1308]изящнее, утонченнее, элегантнее и прелестнее которых, я полагаю, не найти ничего ни по-гречески, ни по-латыни. (11) Стихи Эдитуя:
Только начну я о том, чего от тебя добиваюсь
Всей неспокойной душой, — молкнут слова на губах.
Сразу пот на груди выступает обильною влагой,
Я цепенею, молчу, силюсь и гибну без слов.
[1309] (12) Также он прибавил и другие его стихи — честное слово, не менее приятные, чем предыдущие:
Что ты мне факел даешь, Филэрот? Не нужен мне факел.
Сердце во мне горит и освещает мне путь.
Сердца не погасить ни самому дикому ветру,
Ни дождю, что льет мутным потоком с небес,
Этот огонь лишь Венера зажгла и Венера потушит:
Больше против него нет побеждающих сил.
[1310] (13) Он прочел также вот эти стихи Порция Лицина:
Вы, пастухи овец и нежных овечьих приплодов,
Вы хотите огня? Так поспешите ко мне!
Я — человек-огонь! Трону пальцем — весь лес загорится,
Все загорятся стада, все, что я вижу, — в огне!
[1311] (14) Стихи Квинта Катула были таковы:
Где моя душа? Улетела опять к Феотиму
И, как беглянка, теперь ищет убежище в нем.
Что ж? Ведь я уж давно объявление сделал такое,
Чтоб не впускал он ее, а прогонял от дверей.
Надо пойти и вернуть. Но как самому не попасться
В плен? Что делать, увы? Дай мне, Венера, совет!
[1312] Глава 10
<***>
(1) Помню, однажды я и Юлий Цельзин Нумидиец [1313]ходили навещать Корнелия Фронтона, у которого тогда серьезно болели ноги. [1314]Когда нас ввели, мы застали его возлежащим на греческом скимподии, [1315]а вокруг него сидело множество мужей, прославленных своей ученостью, родовитостью или судьбой. (2) Здесь же стояли многочисленные архитекторы, приглашенные для устройства новых бань, и показывали различные их виды, изображенные на тонком пергаменте. (3) Выбрав один образец и вид бань, [Фронтон] спросил, сколько денег потребуется для полного завершения строительства, (4) и когда архитектор сказал, что, как кажется, необходимо почти триста сестерциев, один из друзей Фронтона прибавил: „И примерно (praeterpropter) еще пятьдесят“. (5) Тогда Фронтон, отложив разговор, который намеревался вести о затратах на бани, глядя на того друга, который сказал, что <нужно> еще примерно пятьдесят, <спросил его, что означает practerpropter>. [1316](6) А друг этот ответил: „Слово это не мое, но ты можешь слышать его в речи многих людей, (7) а что оно означает, следует спросить не у меня, а у грамматика“, — и при этом показал пальцем на учителя грамматики с весьма известным в Риме именем. Тот же, смущенный неясностью самого обычного и общеупотребительного слова, сказал: (8) „Мы исследуем то, что вовсе недостойно чести нашего исследования. (9) Ибо я не знаю, что означает это совершенно плебейское слово, употребительное скорее в речи ремесленников, чем <людей образованных>“. [1317]
(10) Но Фронтон, выражая лицом и голосом заинтересованность, спросил: „Так тебе, учитель, кажется недостойным и предосудительным слово, которым и Марк Катон, [1318]и Марк Варрон, [1319]и многие более древние пользовались как занимающим должное место в латинском языке?“ (11) Тут и Юлий Цельзин напомнил, что в трагедии Энния, [1320]которая называется „Ифигения“, встречается то самое [слово], о котором идет речь, и грамматики имеют обыкновение скорее исправлять его, чем объяснять. (12) Поэтому он приказал тотчас принести „Ифигению“ Квинта Энния. В хоре этой трагедии мы прочитали следующие стихи:
Кто не может жить в покое, тот покоя не ищи.
Ведь когда ты знаешь дело, что тебе поручено,
То тебе твои старанья только в удовольствие;
А в покое неспокойный ум лишь праздно мечется.
Так и здесь: мы уж не дома и еще не на войне,
Бродим взад-вперед без цели и не туда, куда хотим,
Все постольку да поскольку:
толк не толк и жизнь не в жизнь
(praeterpropter vitam vivitur).
[1321] (13) Когда это прочитали, Фронтон спросил у уже утратившего уверенность грамматика: „Ты слышал, наилучший из учителей, как твой Энний сказал praeterpropter в такой сентенции, какой обычно пользуются философы в своих строжайших предписаниях? Итак, мы просим тебя сказать, так как речь уже идет о слове Энния, каков скрытый [1322]смысл вот этого стиха: praeterpropter vitam vivitur („жизнь проживается кое-как“)“.
(14) И грамматик, сильно потея и отчаянно краснея, в то время как вокруг многие громко смеялись, встал и уходя произнес: „Тебе одному, Фронтон, я позже скажу, чтобы невежды не услышали и не узнали“. Мы все также встали, оставив рассмотрение этого слова.
Глава 11
<***>
(1) Две греческие стихотворные строчки пользуются славой и считаются достойными памяти среди многих ученых людей, ибо они весьма приятны и отличаются изящнейшей краткостью. (2) Довольно многие древние писатели уверяют, что автор этих строк — философ Платон, который забавлялся ими в юности, в то самое время, когда он также пробовал силы в сочинении трагедий:
