Глава 9
О том, что поэт Цецилий употреблял слово „frons“ (лицо) в мужском роде не по поэтической вольности, но на основании аналогии
(1) Верно и изящно написал Цецилий [631]в „Подкидыше“:
Nam hi sunt inimici pessumi, fronte hilaro, corde tristi,
Quos neque ut adprendas
[632]neque uti dimittas
[633]scias.
(Хуже всех — кто с виду весел, а в душе лелеет скорбь:
Ни поймать их невозможно, ни отделаться от них).
[634] (2) Я прочел эти стихи в кругу достаточно образованных молодых людей, когда речь шла о подобном человеке.
(3) Сидевший тогда с нами некто из толпы грамматиков, человек небезызвестный, изрек: „С какой вольностью и дерзостью поступил Цецилий сказав fronte hilaro, а не fronte hilara и не побоявшись такого чудовищного солецизма“. [635]
(4) „Напротив, — сказал я, — скорее уж насколько мы отличаемся вольностью и дерзостью, употребляя недолжным и неученым способом слово frons не в мужском роде, хотя и правило соразмерности (ratio proportionis), называемой аналогией, [636]и авторитеты древних авторов убеждают, что надо говорить не hanc, a hunc frontem (это лицо).
(5) Действительно, Марк Катон [637]в пятой книге "Начал" написал: "На следующий день, выстроив под знаменами пехоту, конницу и вспомогательные войска фронтом в линию (aequo fronte), он сразился с вражескими легионами". [638]Тот же Катон в той же книге говорит так: recto fronte (прямым фронтом)". [639]
(6) Однако этот грамматик-полузнайка сказал: „Оставь эти авторитеты, каковые тебе, могу поверить, известны, но приведи правило, которого у тебя нет“. (7) Эти его слова меня слегка возмутили, ибо меня тогда толкал к тому возраст, и я сказал: „Выслушай от меня, учитель, ложное правило, которое ты, однако, опровергнуть не сумеешь. (8) Все, — сказал я, — слова, заканчивающиеся на три звука, которыми оканчивается слово irons, являются словами мужского рода, если к тому же в родительном падеже оканчиваются на тот же слог, как в случае mons, pons, fons“. [640](9) Он, однако, ответил, улыбаясь: „Услышь, ученик, множество других подобных [слов], которые не принадлежат к мужскому роду“. (10) Тогда все стали просить, чтобы он тотчас назвал хотя бы одно. Но, поскольку тот человек стал меняться в лице, замолчал и то бледнел, то краснел, я вмешался и сказал: „Иди, и пусть у тебя будет тридцать дней для изысканий; когда ты найдешь [подобные слова], ты к нам вернешься“. (11) Так мы спровадили ничтожество искать слово, которые разрушило бы предложенное правило.
Глава 10
О вызывающем изумление добровольном уходе из жизни милетских девушек
(1) Плутарх [641]в первой из книг, которые он озаглавил „О душе“ (Περὶ ψυχη̃ς), [642]рассуждая о болезнях, поражающих души людей, писал, что девушек из Милета, почти всех в этом городе, внезапно, без какой-либо видимой причины, охватило желание добровольной смерти, и вслед за тем многие лишили себя жизни, повесившись. (2) Ввиду того что это происходило изо дня в день, все чаще и чаще, и невозможно было найти лекарства для душ этих девушек, упорствовавших в желании умереть, милетяне приняли декрет, согласно которому всех девушек, которые примут смерть от повешения, выносили для похорон обнаженными и с той петлей, которой они были обвиты. После этого декрета девушки уже не стремились к добровольной смерти, устрашенные одним лишь стыдом столь позорных похорон.
Глава 11
Текст сенатусконсулъта об изгнании философов из города Рима; и. кроме того, слова цензорского эдикта, которым были осуждены и ограничены [в своей деятельности] те, кто начинали в Риме учреждать [школы] риторики и преподавать ее
(1) В консульство Гая Фанния Страбона и Марка Валерия Мессалы [643]был принят сенатусконсульт о философах и риторах: „Претор Марк Помпоний собрал сенат. После обсуждения вопроса о философах и риторах относительно них было принято такое решение: пусть претор Марк Помпоний обратит внимание [на это дело] и позаботится в соответствии с интересами государства и собственными полномочиями, чтобы в Риме их не было“.
(2) Через несколько лет после этого сенатусконсульта цензоры Гней Домиций Агенобарб и Луций Лициний Красс [644]приняли следующий эдикт о пресечении [деятельности] латинских риторов: „Нам сообщили, что есть люди, которые учредили новый вид обучения и собирают в своих школах молодежь; они именуют себя латинскими риторами. Там молодые люди просиживают целые дни. Наши предки установили, согласно собственному желанию, что изучать их детям и какие школы им посещать. Эти новшества, которые появились вопреки обычаям и нравам предков, одобрения у нас не вызывают и не кажутся нам правильными. По этой причине, как нам представляется, следует устроить так, чтобы и тем, кто держит эти школы, и тем, кто имеет обыкновение их посещать, стало известно наше мнение: нас [эти школы] не устраивают“. [645]
(3) И не только в те времена, излишне грубые и еще не облагороженные греческим знанием, философов изгоняли из города Рима, (4) но и во время правления Домициана по постановлению сената [философы] были изгнаны и им был запрещен доступ в Город и Италию. (5) В это самое время и философ Эпиктет [646]вследствие указанного сенатусконсульта из Рима переселился в Никополь.
Глава 12
Знаменитейший отрывок из речи Гая Гракха о его скромности и целомудрии
(1) Гай Гракх, [647]как вернулся из Сардинии, [648]выступил с речью перед народом в собрании. (2) Вот его слова: „Я вел себя в провинции, как я полагаю, в соответствии с вашими интересами, а не так, как требовало мое тщеславие. У меня не было никаких попоек, я не держал при себе красивых мальчиков, но на пиру ваши дети держались скромнее, чем в военном лагере“. [649](3) Далее он сказал следующее: „Я прожил в провинции так, чтобы никто не мог достоверно утверждать, что я при исполнении служебных обязанностей получил [лишний] асс или больше, или что дела мои ввели кого-либо в издержки. Я провел в провинции два года; если какая-либо продажная женщина вошла в мой дом или если я соблазнил хоть чьего-либо молоденького раба, считайте меня самым последним негодяем из всех людей. Если я вел себя столь целомудренно по отношению к их рабам, вы можете отсюда заключить, каким образом я проводил время с вашими детьми“. [650](4) И там же, чуть ниже, он сказал: „Так вот, квириты, отправившись в Рим, пояса, которые я увез полными денег, я привез с собою из провинции пустыми. А другие, увозившие с собой амфоры, полные вина, домой их везли полными денег“. [651]