Она рассказала ему про Лаборатории. Такого ужаса он никогда себе не представлял. И главное, она рассказала ему про «Инносенс».

В самих Лабораториях Блу провела только три года. Три последних. При поступлении в апреле 12-го она была использована, как бы это сказать, в одном из филиалов. Заведения «Инносенс» принадлежали Городу и подчинялись бывшему министру взыскания. Вполне доходное предприятие, реальную деятельность которого лучше было особо не пропагандировать. За сбором выручки и соблюдением тайны следила Охрана информации.

Это был детский публичный дом.

У Глюка сорвало крышу. Он разгромил свою квартиру и расквасил морду какому-то бедолаге, некстати постучавшему в дом номер 30 в тупике Джонни Уокера с предложением купить энциклопедию. Каждый день он исчезал на два-три часа и бегал. Он бежал куда глаза глядят по улицам Города. Бежал, пока не падал от изнеможения. Он исчезал так часто, что Блу даже не заметила, что 9 марта и 1 апреля его не было дома всю ночь.

Они переехали. Она росла. Вскоре за ним закрепилась репутация гения. Он зарабатывал много денег. Она не имела права выходить. Не имела права снова столкнуться со злом. В 24 году Глюка взяли за промышленный шпионаж. Блу подумала, а не удрать ли немедленно. Но прежде она хотела кое-что сделать, ей уже много лет этого хотелось. Она хотела прочесть дневник брата. На его расшифровку у нее ушло пять месяцев.

Это Глюк спалил «Инносенс». Он же убил их родителей. Из-за нее. По ночам он встречался в гостиничных номерах с девками, которые были на нее похожи. Блу не сбежала в неизвестном направлении. Он все равно нашел бы ее. Она пошла в тюрьму на свидание с братом. Стала говорить, упрашивать. Она вымолила у Глюка свободу. Она больше никогда не отвечала на звонки брата, любовь которого внушала ей ужас. Глюк просто свихнулся, реагируя на то прошлое, которое она хотела стереть в себе вплоть до самого последнего воспоминания. В каком-то смысле он был его символом. Он былпрошлым.

А она хотела идти вперед. Хотела жить. Было время, короткий отрезок времени после ее освобождения из Лабораторий, переходный момент, когда разум стал проклевываться, когда она поняла, что кошмар кончился. Но для нее конец кошмара означал конец знакомого ей мира. Она оказалась без всего, предоставленная собственной воле, и не знала, что делать с неожиданно свалившейся свободой. Она понятия не имела, как выживают во внешнем мире с его равномерно распределенным ужасом. Не видела плюсов. Подумывала, не сдаться ли сразу. Без боя. Думала о смерти.

Но однажды ночью, в шумной и потной толпе спортивного зала, работавшего в непривычный час, ей открылся единственный плюс этого нового мира — сильно и ярко, как озарение.

И все закружилось…

«Внедритель Ватанабэ найден мертвым три часа назад в своих апартаментах во Дворце Внедрителей. Предположительно глава Городского управления покончил с собой выстрелом в голову около двух часов ночи, вернувшись с чрезвычайного заседания по борьбе с антигражданской деятельностью. Коммюнике Дворца не оставляет сомнений: речь идет об очевидном самоубийстве. По официальным сведениям, по окончании заседания, которое продолжалось до поздней ночи, Джордж Ватанабэ сразу же вернулся во Дворец и долгое время провел в комнате сына, после чего заперся у себя в кабинете. Затем он написал письмо, содержание которого не разглашается. Есть данные, что это рукописное послание чрезвычайно кратко и состоит из одной фразы панического содержания. Далее Внедритель выпил полбутылки виски и применил против себя личное оружие: револьвер 38-го калибра с глушителем. Тело обнаружено около восьми часов утра. Пиратские снимки уже получили хождение в сети.

Король умер, — да здравствует король! Кто придет на смену Внедрителю Ватанабэ в этот период жестокого кризиса? По-видимому, не вице-внедритель Грегори Де Бург, известный своей причастностью к скандальной истории внешних заводов, а почетный вице-внедритель Игорь Венс — что означает громкое возвращение в политику этого ветерана гипердемократического строительства, бывшего соратника Клера и наставника Ватанабэ с их первого совместного проекта — „Энергия отчаяния“. В данный момент текущие решения принимает правительство — в ожидании переезда во Дворец Игоря Венса, которое должно состояться завтра в шестнадцать часов. Лидер Дюжины приходит к власти в третий раз. После Джорджа Ватанабэ остался двенадцатилетний сын и охваченный хаосом Город. Он пробыл у власти два срока, второй из которых не завершен, и его правление ознаменовалось, в частности, окончательным закрытием Лабораторий и запретом на применение системы „Три-восемь“. На фоне растущего числа абонентов, которые выезжают в зоны…»

Сид убавил звук радио и решил больше этим не заморачиваться. Ватанабэ наложил на себя руки, потому что обстоятельства оказались сильнее. Он был марионеткой. За ниточки дергала Дюжина. Три дела, в которых он стоял до последнего: Лаборатории, «Три-восемь» и приватизация полиций. Черт с ним, он заслужил свое чистилище. Что же касается Венса, то он просто выдвинулся из кулис на авансцену. Для тестя вряд ли что-то радикально изменится, разве что придется отбелить зубы. Сиду было на это плевать. Он тоже сдал вахту.

Сид вздохнул. Звук радио теперь сводился к едва различимому шепоту, оставив все звуковое поле щелканью дождя по крыше машины. На пассажирском кресле Блу сидела прямо-прямо, являя взгляду застывший профиль чеканной монеты, наигранное спокойствие, которое изобличала тряска зажатых в коленях рук. Она все вертела и теребила два билета на поезд, которые они купили по интернету за счет Тевера. Две поездки в один конец до Западной наружной зоны.

И каждая километровая отметка на пути внедорожника к станции Экзит была как глыба возможного, рушащаяся у них на пути, разлетаясь в прах и утекая дождем.

Тевер не захотел ехать с ними. В тот час, когда Ватанабэ вышиб себе мозги и испустил дух на персидском ковре Внедрительского кабинета, они вернулись в «Пандемонию» оглушенные и готовые к немедленному бегству — как к единственному спасению от всего того непоправимого, что навалилось на них после исповеди Блу. Тевер как раз занимался обмером детей-куклоидов. Один за другим очаровательные игрушки вставали спиной к стенке, и юркие руки Тевера щупали им животы, плечи и головы, не давая смухлевать. И Сид понял, что он не снимется с места. Попутно радуясь, что не надо отплачивать Теверу спасением за спасение, — ибо по вполне понятным причинам Блу воротило от их похотливого хозяина, — Сид спросил себя, а не связан ли он сам с этой землей какой-то пуповиной, которую не так-то легко оборвать.

Он свернул на Тексако на уровне дома 130, где заграждения и полицейские кордоны окружили ровное место, где раньше стояла взорванная церковь. В остальном можно было подумать, что недавних трагических событий не было и в помине. Сид не поехал в платный коридор и взял влево, где машины ползли как улитки, получая сполна пыль отбойных молотков и обычный для крупных транспортных артерий ушат рекламы.