…или еще хуже: не будет воды, все высохнет, покроется песком и пылью. Кругом пустыня, сплошная пустыня.
Не может такого быть. Паульхену опять все приснилось.
И вознесение тоже.
Но сны порой сбываются…
Вам только катастрофу подавай.
…значит, мы уцелеем, но будем жить как в каменном веке.
А куда подевалась фотокамера?
Ну же, Паульхен, что стало с бокс-камерой Марихен?
И где ее ботинки?
У кого ящичек?
У тебя, что ли?
По мнению Тадделя, Марихен было безразлично, что станет с ее имуществом после смерти…
…и кому что досталось после того, как ее, допустим, и впрямь унесло порывом ветра; ведь Паульхен утверждает, будто собственными глазами видел, как ее взметнуло вверх и она пропала…
…очутилась на небесах, у своего Ганса…
…или же в преисподней.
Ей и это было до лампочки. Главное, ей хотелось оказаться вместе с Гансом.
По словам Ромашки, государственная казна захапала себе все имущество, оставшееся от Марихен, потому что она отказалась составлять завещание и не написала никаких бумаг на сей счет…
Значит, все пропало? «Лейка», «Хассельблад» и прочее?
Но не бокс-камера же!
Кому нужна эта рухлядь…
Признайся, Паульхен, ты не…
Хорошо, если она досталась тебе, ведь ты — профессиональный фотограф, тебе наверняка…
О'кей, это было бы справедливо…
Ничего я вам не скажу. Все равно никто не поверит.
Спорим, он припрятал бокс-камеру в надежном месте, где-нибудь в Бразилии…
Верно, Паульхен?
Небось хотел снять ею в джунглях последних индейцев и остатки тропических лесов?
Так где же все-таки фотокамера?
Где, черт побери?
Прекратите.
Паульхен лучше знает, почему ему следует держать язык за зубами…
У каждого свои секреты.
Я вам тоже не обо всем докладываю.
Никто не рассказывает всего.
А уж наш папа и подавно.
Нет больше и новых историй из темной комнаты; с тех пор как не стало Марихен с ее фотокамерой, все пошло своим чередом, сделалось скучным.
Пора и нам кончать.
Кончаем!
Мне все равно пора, надо в клинику. Сегодня у меня опять ночное дежурство, как и вчера. Пять родов приняла, все несложные. Лишь одна из матерей — немка. Остальные четверо — отовсюду. Кстати, хочу сфотографировать пятерых новорожденных. Буду снимать теперь после каждых родов. Специально купила бокс-камеру на блошином рынке… Причем не самую дешевую, зато точь-в-точь как та, что была у вашей Старой Марии. Даже надпись есть: «Агфа». Матери радуются, конечно, снимкам своих малышей. Оставляю их на память, но и мне, как акушерке, это интересно в профессиональном отношении; может, сумею увидеть, что получится из малышей, когда они вырастут…
Давай, Жорж, выключай микрофоны, а то этому конца не будет, никогда…
…ведь отец придумает очередную историю…
…вечно последнее слово за ним, а не за нами…
Но ему нечего больше сказать. Взрослые дети глядят строго. Указывают на него пальцем. Отец лишен слова. Дочери и сыновья настаивают: «Все это сказки, сказки…» — «Верно, — тихо возражает он. — Только это ваши сказки, я лишь дал вам возможность рассказать их самим».
Быстрый обмен взглядами. Недоговоренные, оборванные на полуслове фразы: заверения в любви, но и накопившиеся за долгие годы упреки. Уже отменяется то, что запечатлено на снимках. Уже снова детей зовут их настоящими именами. А отец скукоживается, готов исчезнуть совсем. Уже слышится шепоток, отца подозревают в том, что он, дескать, прибрал к рукам наследство Марихен, фотокамеру и все остальное, припрятал у себя: впрок, чтобы отработать то, что в нем колобродит, покуда он еще жив…
Фото на память
«Фотокамера» продолжает автобиографическую прозу Гюнтера Грасса, начатую книгой «Луковица памяти». Впрочем, здесь о себе и своей семье писатель рассказывает не сам. Он представляет себе, будто весной 2007 года его дети, по желанию отца, готовятся сделать ему подарок к восьмидесятилетию, которое будет отмечаться в октябре, и потому на протяжении нескольких месяцев поочередно собираются то у одного, то у другого и записывают на магнитофон откровенные рассказы об отце и о собственной жизни. Каждая из девяти глав начинается описанием такой встречи, затем идут диалоги детей, часто перебивающих или дополняющих друг друга, а заканчивается комментарием отца.
Семья у Грасса большая. У него восемь детей: трое сыновей и старшая дочь от первого брака, еще две дочери родились от женщин, на которых Грасс не был женат, и, наконец, нынешняя супруга добавила в семью двух сыновей от прежнего замужества. Дети выросли и, в свою очередь, обзавелись мужьями или женами, нарожали патриарху семнадцать внуков и внучек.
Закончив рукопись «Фотокамеры», Грасс показал ее детям. Дело едва не закончилось семейным скандалом. Кто-то не возражал против того, чтобы стать персонажем семейной саги, но нашлись и такие, кто посчитал изображение событий прошлого или своей роли в них не вполне верным, а третьи и вовсе протестовали против публичной огласки эпизодов их частной жизни. По словам Грасса, решение было найдено «демократическим путем», кое-что он в рукописи переделал, учтя некоторые замечания и даже усилив критические нотки в адрес отца.
Как явствует из самой книги, имена детей вымышлены, а имена их матерей не названы вовсе. Но не стоит спешить с расшифровкой, тем более что сделать это совсем не трудно (достаточно заглянуть, например, в «Луковицу памяти», где все члены большой семьи Грасса фигурируют под настоящими именами). В жизни, в памяти, в семейных преданиях реальность слишком тесно переплетается с выдумкой, особенно когда речь идет о биографии писателя, профессионального фантазера.
Зато Мария Рама, центральный персонаж книги, — лицо совершенно подлинное, с подлинными именем и фамилией, хотя именно с этой женщиной и происходят в «Фотокамере» всяческие чудеса.
Семейная фотохроника и ее летописцы
Роль фотографии и вообще визуальности в художественной прозе Грасса, не говоря уже о его изобразительном искусстве, заслуживает особого разговора. Недаром в «Жестяном барабане», в одной из начальных глав под названием «Фотоальбом», звучит вопрос: «Есть ли хоть что-нибудь в этом мире, есть ли роман, способный достичь эпической широты фотоальбома?»
Мог ли Грасс вообразить, что со временем у него накопится «семейный фотоальбом» таких невероятных размеров? Дело в том, что литературный архив писателя, хранящийся ныне в Берлинской академии искусств, состоит из двух частей. Одна часть — это собственно материалы, связанные с его жизнью и творчеством. А другая часть представляет собой собрание более шести тысяч фотографий, снятых его близкими друзьями Гансом и Марией Рама.
Ганс Рама родился 29 ноября 1906 года в мазурском местечке Пассенхайм (ныне Пасым) под Алленштайном (ныне Ольштын). Отсюда до Данцига меньше двухсот километров, так что при знакомстве Ганс Рама и Гюнтер Грасс, вероятно, сочли себя почти земляками.
До 1932 года Ганс Рама работал бухгалтером, но затем сменил профессию, стал фотографом и в 1937 году открыл собственное фотоателье в Берлине на бульваре Курфюрстендамм.
После войны ателье приобрело известность благодаря портретным съемкам. Ганс Рама выставлял в витрине свои работы, среди которых были портреты именитых литераторов и артистов, например Готфрида Бенна или Марии Шелл. Особенно его притягивал балет. Ганс Рама сблизился с артистическим окружением Татьяны Гзовской (1901–1993), которая слыла на ту пору самым авторитетным хореографом современного немецкого балета. К числу наиболее нашумевших постановок Татьяны Гзовской относился балет по роману Достоевского «Идиот» на музыку Хенце (премьера состоялась осенью 1952 года). Татьяна Гзовская сочинила не только либретто, но и сама написала тексты для князя Мышкина. Его роль исполнял не танцор, а драматический актер. Выбор пал на молодого Клауса Кински (1926–1991), которого эта роль прославила, отчего он даже свою дочь назвал в честь героини романа — Настасьей.
