— Вы шокированы всем этим, — внезапно сказал Сёрен, бросив на нее испытующий взгляд. — Вы пытаетесь это скрыть, но я все равно это чувствую, — это был один из дальних выстрелов Сёрена.

— Смерть сама по себешокирует, — спокойно ответила Ханне Моритцен. — А я лучше других представляю, в каком аду он должен был жить, если временные прогнозы Бьеррегор верны. Конечно я шокирована такой несчастной судьбой, и конечно меня занимает возможность выяснить, каким образом так получилось. Кроме того, мне очень жалко его дочь. Тяжело жить без отца, — Моритцен вызывающе посмотрела на Сёрена.

— Вы не были знакомы с Ларсом Хелландом лично?

— Нет, — ответила Ханне Моритцен. — Он преподавал у нас в третьем семестре формы и функции. Он был хорошим преподавателем. Я работала в том же здании, что и он, так что мы иногда сталкивались в коридорах и здоровались. Вот и все.

— Вы замужем? У вас есть дети? — поинтересовался Сёрен.

— Извините, но какое это имеет отношение к делу?

Сёрен настойчиво посмотрел на нее и повторил вопрос.

— Нет, я никогда не была замужем, и у меня нет детей, — ответила она. — Чтобы достичь моего положения в профессии, нужно идти на определенные жертвы.

Сёрен кивнул.

— Вы слышали, чтобы у Хелланда были враги? — спросил он.

Ханне сухо рассмеялась, но было видно, что ей не смешно.

— Конечно у него были враги. Ларс Хелланд был человеком блестящего ума и никогда не отказывался от возможности встать над всеми. Если верить слухам, он доводил своих сотрудников до сумасшествия. Это тоже можно считать действенным рецептом приобретения врагов. Как правило люди ненавидят тех, кого слишком много. Я, как уже сказала, его практически не знала, но он мне интуитивно нравился. В нем был драйв, он не боялся выходить под научный перекрестный огонь и идти напролом, поэтому он был козырем для факультета. Он, помимо прочего, годами вел эту идиотскую, так называемую научную, дискуссию о происхождении птиц. Это привлекало к факультету внимание прессы, хотя я лично считаю, что на это глупо тратить место в журналах.

— Почему?

— Потому что птицы — потомки динозавров. Точка. Это из области тех знаний, которые печатают на коробках с сухими завтраками. Когда Анна мне рассказала, что будет писать на эту тему диплом и собирается потратить год работы на эту поддерживаемую Хелландом и Тюбьергом бурю в стакане воды, я по-настоящему рассердилась. Пыталась ей объяснить, что она никак не сможет применить эту работу в дальнейшем. Если хотите знать мое мнение, вся эта дискуссия — просто много шума из ничего. Этот канадец, на борьбу с которым Хелланд и Тюбьерг бросают все свои гранты, он дурак и…

— Как вы думаете, Клайв Фриман…

— А, ну да, Клайв Фриман, — перебила Ханне Моритцен.

— …как вы думаете, мог ли он инфицировать Хелланда паразитами, чтобы отомстить ему?

Ханне Моритцен внезапно громко рассмеялась:

— Нет, можете мне поверить, вот уж чего я не думаю! Я не могу представить, чтобы кому-то вообще пришло в голову инфицировать людей паразитами… — Она помолчала. — Это было бы абсолютным сумасшествием.

— Насколько я понимаю, вы знакомы с Анной Беллой Нор. Знаете ли вы других коллег Хелланда с его кафедры? — спросил Сёрен.

— Да, конечно, я всех их знаю. Точнее, я почти не знакома с тем парнем, который сидит в кабинете вместе с Анной. Мы только здоровались пару раз, когда я к ней заглядывала.

— Но с Анной Беллой вы знакомы довольно близко?

— Ну, в каком-то смысле да… Она слушала один из моих летних курсов, и мы быстро нашли общий язык. — Сёрен заметил, что взгляд Моритцен потеплел. — Я всегда хотела дочку, — она посмотрела на Сёрена почти смущенно, — а Анна мне чем-то напоминала меня в молодости, — она криво улыбнулась и продолжила. — Свена и Элизабет я, конечно, знаю, мы пересекаемся с ними в повседневной жизни факультета. Мы же все здесь работаем с незапамятных времен.

Ханне Моритцен поднялась с места и принялась разжигать камин, у Сёрена закончились вопросы. Он встал и собрался уходить, Ханне провела его до двери. Они оба с удивлением заметили, что пошел снег. Большие мохнатые снежинки падали вертикальными рядами на успевшую побелеть землю.

— Подумать только, снег идет, — мягко сказала Ханне и поежилась.

— Да, какая-то странная осень, — пробормотал Сёрен и протянул ей руку для прощания.

— Я возвращаюсь в Копенгаген завтра рано утром, — сказала Ханне, пожимая его ладонь. — Если я вам еще понадоблюсь, меня всегда можно найти на работе.

Сёрен кивнул.

По пути в город он вдруг понял, что скучает по Вибе. По мягкой простоте Вибе, по тому движению, которым она вскидывает свою белокурую голову, по ее оптимизму. Естественно-научному факультету не помешала бы пара таких сотрудников.

Ночью со вторника на среду Анна долго не могла заснуть и только часа в четыре утра провалилась в тяжелый, без сновидений, сон. Проснувшись в половине девятого, она сразу позвонила Сесилье. У них все отлично, Лили веселится и совершенно по ней не скучает. Анна приняла душ и съела миску мюсли.

— Она совсем по тебе не скучает, — передразнила она Сесилье, натягивая камуфляжную куртку и сапоги. В четыре она должна забрать Лили и оставить ее у себя ночевать. Наконец-то.

Когда Анна вошла в здание, где находилось отделение клеточной биологии и сравнительной зоологии, было начало одиннадцатого. Идя по коридору к своему кабинету, она встретила Элизабет с четырьмя термосами в руках. Последний раз, когда они виделись в полицейском участке, Элизабет была сама не своя, и с тех пор ни она, ни Свен не появлялись в отделении.

— А, вот и вы, — сказала она, глядя Анне прямо в глаза. — Не поможете мне?

— Что вы собираетесь с этим делать? — удивленно спросила Анна.

— Кофе. Мы проводим церемонию памяти Ларса в актовом зале на четвертом этаже через полчаса. Только для нашего отделения и для коллег.

Анна поморгала глазами и взяла протянутый ей термос:

— Разве такие церемонии проводятся обычно не послепохорон?

— Обычно да, — ответила Элизабет. — Но Равн, заведующий отделением, решил сделать так. Хелланд мертв уже двое суток, по университету ползут слухи. Он хочет использовать эту церемонию, чтобы их загасить. Похороны Ларса будут в субботу, и туда смогут прийти все кто захотят, — Элизабет посмотрела на Анну долгим взглядом.

— А что за слухи? — Анна прошла вслед за Элизабет на кухню, где та с силой поставила термосы на стол и сказала резким голосом:

— Слухи о том, что Ларса Хелланда убили и будто бы полиция считает, что убийца был близко с ним знаком и, более того, работал вместе с ним. И знаете что? — сказала она зло. — Я считаю, что это очень неприятные слухи. Потому как если его действительноубили, то в первую очередь подозрение падает на меня, Свена, Йоханнеса или на вас. И мне не нравится об этом думать. Ну, или на пятьсот других сотрудников факультета, которые Хелланда в гробу видали. В переносном смысле, конечно, — поспешила добавить она и расплакалась. — Он до сих пор у меня перед глазами стоит, — пробормотала она, пряча лицо в ладонях. — Видит бог, я ненавидела этого человека. Но такогоон не заслужил.

Анна внезапно что-то вспомнила.

— Элизабет? — вопросительно сказала она. Элизабет уселась на стул в небольшой кухне и принялась протирать очки. — Как вы думаете, дела Ларса Хелланда примет теперь Эрик Тюбьерг? Это он получит его должность?

Элизабет посмотрела на нее озадаченно:

— Тюбьерг, который из музея?

— Да. Напарник Хелланда. Мой внешний научный руководитель.

— Нет, я такого представить не могу, — ответила Элизабет без промедлений.

Анна наморщила нос:

— Почему?

— Я вообще не знаю, почему Ларс считал, что его задача — так продвигать Тюбьерга. Тюбьерг очень одарен, в этом нет никаких сомнений, но, если хотите знать мое мнение, он совершенно не годится для работы в Копенгагенском университете и лучше всего подходит на роль мальчика на побегушках у Хелланда. Для всех годами оставалось загадкой, какая Хелланду польза от того, чтобы повсюду таскать за собой Тюбьерга и даже посылать его вместо себя на конференции в качестве заместителя. Сейчас, конечно, этому придет конец. Чтобы получить постоянную профессорскую ставку, нужно быть представительным, а у Эрика Тюбьерга нет для этого никаких данных. Ему однажды дали в течение семестра вести курс по формам и функциям здесь, на отделении, потому что Хелланд твердил, что у Тюбьерга обязательно все получится. Конечно, ничего путного из этого не вышло, студенты стали на него жаловаться. Он говорил слишком быстро, как церковный служка, а когда студенты заявляли, что не разбирают слов, он впадал в ярость и уходил.