Элизабет на первый взгляд казалась самой нормальной из всей четверки. Фигурка крошечная, резко, как будто мелом, очерченная дорогой — это было особенно заметно в сравнении с остальными — одеждой точно по фигуре, хорошей стрижкой, модными очками и неброским макияжем. Однако почти сразу же становилось понятно, что в ее поведении есть какая-то основополагающая нервозность. Во время разговора Сёрен незаметно разглядывал ее светлый, разделенный на две части кабинет, в котором все поверхности были заставлены биологическими безделушками. Она объяснила Сёрену, что работает с инвертебратами и, заметив его непонимающий взгляд, пояснила:

— Беспозвоночные, животные без спинного хребта, — и обвела руками комнату, что Сёрен воспринял как знак того, что все те животные, которые украшали полки и подоконники, были бесхребетными бедняжками.

Утренние события привели Свена и Элизабет в ужасное волнение, и Элизабет призналась, что ее мучают ужасные угрызения совести. Свен согласно кивал. Они оба мечтали сбагрить Хелланда куда подальше и всецело это признают. Элизабет, как и Хелланд, проработала в отделении двадцать пять лет, а Свен и того больше, и теперь, оглядывая свою карьеру, они ясно видят, что единственной ложкой дегтя в их работе был Хелланд. Он портил рабочую атмосферу и мешал развитию общих исследовательских проектов, потому что все время думал только о себе. Кроме того, он заседал в целом ряде административных советов, и Свен с Элизабет были более чем согласны с тем, что отрядить туда Хелланда было все равно что дать ребенку нож вместо погремушки. У Хелланда не было ни малейших административных способностей, тем не менее ему неоднократно удавалось возглавить разные университетские инстанции, что каждый раз повергало отделение в хаос. Однажды, например, Хелланд забыл о сроках подачи общего бюджета, хотя ему напоминали о предстоящем дедлайне практически ежедневно в течение полугода, и отделению на протяжении целого семестра пришлось довольствоваться остатками бюджетов прошлых лет, что привело к тому, что студенты сами должны были оплачивать практические занятия по препарированию, пришлось на год отказаться от полевых выездов и все вынуждены были работать с выходящими из строя микроскопами.

Двумя годами раньше Хелланд баллотировался и был избран на пост руководителя отделения, что означало, что он стал отвечать за те два отделения, которые вместе составляют отделение клеточной биологии и сравнительной зоологии, и за два года ему практически удалось потопить отделение. Невероятно плохая работа, а также совершенно безответственное обращение Хелланда как со студентами, так и с бюджетом спровоцировали большие конфликты, главным образом между Свеном, Элизабет и Хелландом, но также и между Хелландом и другими клеточными биологами, которые сидели этажом выше. В коридорах постоянно ругались, и Элизабет призналась, что несколько раз была близка к тому, чтобы уволиться. Проблема была в том, что постоянная ставка исследователя на естественно-научном факультете — мечта любого ученого, и уйди она с этой работы, она никогда не могла бы надеяться занять такую позицию снова. Кроме того, она чувствовала ответственность за студентов. Морфология была популярной специализацией, Элизабет считала себя обязанной готовить молодую смену, но этот крест ей приходилось нести в одиночку, потому что Хелланд, судя по всему, не видел необходимости ей помогать. Даже несмотря на то, что он обязан был каждый год выпускать дипломников, этого требует контракт преподавателя с Копенгагенским университетом.

Здесь Сёрен попросил разъяснений. Правильно ли он понял, что в отделении сейчас только два дипломника — Анна Белла Нор и Йоханнес Тройборг и оба они студенты Ларса Хелланда?

— Да, — нерешительно ответила Элизабет, — но это единственные его дипломники за десятьлет. За это время мы со Свеном выпустили минимум сорок студентов, и абсолютное большинство из них уже защитили диссертации или получили постоянную работу. Студенты — наш единственныйшанс, хотя, конечно, нелегко одновременно преподавать, быть научным руководителем и ставить революционные научные эксперименты, которые бы поддерживали нашу международную репутацию нации исследователей, поэтому нужно воспринимать свои обязанности всерьез и как сотруднику естественно-научного факультета, и как человеку. — Элизабет смотрела на него горящим взглядом. — Вообще-то мы оба были удивлены. И работой Йоханнеса, и работой Анны. Приятно удивлены, надо заметить, — она притормозила и взглянула на Свена.

— Но? — вопросительно сказал Сёрен.

— Никто из них не работал в лаборатории, — ответил за нее Свен. — И Йоханнес, и Анна писали теоретические работы.

— И что это значит?

— Что они не работали с Хелландом в лаборатории, не ходили за ним хвостом полтора года и что ему самому не обязательно было заниматься практической исследовательской работой, потому что его некому контролировать. И Йоханнес, и Анна взяли исходные данные для своих дипломных работ из уже существующей литературы. Для нихэто было в два раза сложнее, чем если бы они писали практическую работу, зато от Хелланда это требовало минимальных усилий — если ему вообще пришлось прикладывать какие-то усилия. Нам это, конечно, не нравилось. Чисто из принципиальных соображений.

Они немного посидели молча. Потом Элизабет сказала:

— Но то, что случилось, — это, конечно, ужасно. Такого заклятому врагу не пожелаешь, — казалось, она хочет еще что-то добавить, но вместо этого только вздохнула.

— А вы могли бы о нем так сказать? — легко спросил Сёрен. — Что он ваш заклятый враг?

— Нет, — уверенно ответила Элизабет. — Он часто был для меня как бельмо на глазу, это правда. Но за двадцать пять лет можно научиться с этим жить.

Сёрен склонил голову на плечо. В тот же момент освещение за окном изменилось, и в кабинете стало почти совсем темно. Элизабет наклонилась к низкому журнальному столику и включила стоящую на нем лампу. Ее основанием служил медный осьминог, который закручивал щупальца вокруг сучковатой золотой ручки, как будто пытался то ли выползти из моря, то ли утащить за собой в пучину белый шелковый абажур. Сёрен подумал, что у этого парнишки, наверное, тоже нет никакого хребта. Когда Элизабет выпрямилась, Сёрен сказал:

— Кстати, насчет бельма на глазу. У вас есть какие-то предположения по поводу того, что было у Хелланда с глазом? — он сказал это совершенно невинно, переводя взгляд со Свена на Элизабет. Они оба выглядели искренне удивленными.

— А у него было что-то с глазом? — спросил Свен.

— И Йоханнес, и Анна заметили какой-то нарост у Хелланда в правом глазу, который стал заметнее в последние месяцы. Но вы, может быть, не обращали внимания?

Свен и Элизабет задумались. Потом Элизабет нерешительно сказала:

— Это может показаться странным, — она вздохнула, — но я фактически никогда на него и не смотрела. Ну так, чтобы целенаправленно. Мы здоровались, когда сталкивались в коридоре, но с тех пор как Хелланд передал пост председателя отделения Тому Равну, который сидит этажом выше, мне больше не нужно было обсуждать с ним административные вопросы. Это весной было, в марте, да? — она вопросительно посмотрела на Свена, и тот кивнул. — Я ужасно переживала из-за рабочей атмосферы, вы понимаете, — сказала она, снова глядя на Сёрена. — Но где-то полгода назад я решила, что так дальше нельзя. Я перестала надеяться, что ситуация когда-нибудь изменится. Я решила принять Хелланда как необходимое зло и жить дальше. Как будто он — только что проложенное шоссе в конце того сада, на разведение которого вы потратили бессчетные часы. Яне собираюсь никуда отсюда уходить. Мне нравятся мои студенты, я люблю свою исследовательскую работу. Где-то год назад до меня вдруг дошло, что у меня нет другого выхода. Мне нужно или уволиться, или смириться с Хелландом. С тех пор мы с ним близко не общались. Мы переписывались по электронной почте, когда нужно было решить какие-то рабочие вопросы, но в остальном я его избегала. Так что нет, честно говоря, я не видела, что у него было что-то с глазом, — Сёрен заметил, что она спокойно положила руки на колени и открыто посмотрела на него.