Охваченный новым приступом ярости, я быстро оделся и вышел из «Золотых пузырьков», даже не попрощавшись с Каталиной, которая проводила меня изумленным взглядом.

На площади Карлоса Камбронеро какой-то пьяный бородач сидел прямо на земле, рядом с банкоматом Банка Мадрида. Через площадь прошла компания, состоявшая из нескольких парней и пары девушек, наверное, они искали еще открытый в этот час бар. Я поднял воротник своего нового пиджака — в Мадриде уже начинались осенние холода.

Хуанита, давясь рыданиями, призналась, что врала все эти годы. Врала, когда утверждала, что не знает, от кого беременна. Притворялась равнодушной, когда позволила мне уйти.

Она сказала, что Сильверио — мой сын.

Мне срочно нужно было найти открытый бар.

В «Мануэле» рядом со мной за стойкой расположился какой-то небритый тип, лицо у него было странного голубоватого цвета, или это мне только показалось. Он принес стакан и бутылку светлого рома, которую поставил перед собой. Рядом сидела худосочная женщина в очках — все в квартале звали ее Ромерос.

— Кошмар, какой ты помятый, — сказала она мне.

— Убирайся отсюда, Кармен! — закричал Мигелито.

Ромерос исчезла, а тип с голубоватым лицом повернулся ко мне:

— Хотите выпить рома? Валяйте, я угощаю, — сказал он.

— Нет, спасибо, я предпочитаю то, что сейчас пью.

Я сидел на соседнем табурете и какое-то время беседовал с Мигелито, компаньоном Хесуса. Мы обсуждали Дельфоро и убийство Лидии, но я умолчал, что работаю на Матоса. К моему большому удивлению, сюда никто не приходил, ни один полицейский не осведомлялся о Дельфоро или тем более обо мне. Тогда откуда же получил информацию Гадес?

Пьяный тип продолжал что-то говорить, обращаясь ко мне, несмотря на то что я по-прежнему беседовал с Мигелито. Но я не понимал его пьяных речей. Периодически его монологи превращались в невнятное бормотание.

— Да, это очень странно, Тони. Ты говоришь, что сюда должен был прийти какой-то легавый и расспрашивать о вас с писателем? — Он скривился, выражение его лица должно было обозначать крайнюю степень сомнения. Потом продолжил: — Говорю тебе, я прекрасно помню, как вы двое тут пили — ты и Дельфоро. Не уверен, что смогу точно назвать день, но это был конец прошлого месяца, мне так кажется. И кажется, ты ушел чуть раньше, а этот тип, Дельфоро, просидел еще довольно долго, насколько я помню. Он был пьян в стельку — вот это точно. Он еще попросил у меня пару стаканов теплой воды, надеясь, что таким образом сможет прогнать хмель. Но сюда не приходил ни один полицейский. Уж я-то бы знал!

Пьяница с бутылкой рома теперь вещал что-то о своей жене и о каком-то пляже. Я расслышал краем уха:

— Нужно уметь обращаться с женщиной. А мы не умеем.

— А что, если полицейский приходил в тот день, когда у тебя был выходной? Могло такое быть, Мигелито?

— Да, конечно, могло… Но мне бы рассказали, непременно рассказали бы. О таких вещах не молчат, такие вещи долго обсуждают. Обсасывают детали. Нет, мне бы точно сказали.

Есть много типов профессиональных пьяниц, чаще всего это люди, которым не хватает духу раз и навсегда покончить со своей никчемной жизнью, и они делают это медленно и постепенно, тихо спиваясь у себя дома или в каком-нибудь баре. Я повидал за свою жизнь всяких пьяниц — агрессивных, слезливых, несносных, похотливых, болтливых, но хуже всех были те, кто напивался как свинья. Этот тип рядом со мной, похоже, относился к разряду трепачей, причем это был подвид болтунов, нуждающихся во внимании собеседника. Я прикончил свой джин-тоник и попросил у Мигелито сразу целую бутылку джина Larios, стакан с колотым льдом, лимон и четыре бутылочки тоника. Сегодня ночью я собирался надраться.

Интересные метаморфозы происходят с пьяным человеком. После первых двух рюмок он становится похож на обезьяну — эдакое веселое и болтливое животное. Затем, если продолжает пить, превращается в ягненка — тихого и спокойного, который ни к кому не пристает. Следующая стадия — попугай — дружелюбный трепач, а уж потом наступает момент, когда человек становится волком или тигром, ищущим лишь ссоры и повода устроить потасовку. А вот те, кто не умеют остановиться вовремя, допиваются до свинского состояния. Они блюют, потому что даже не могут дойти до сортира, и при этом желают непременно найти себе женщину. В конце концов человек просто отключается.

На каком этапе опьянения сейчас находился я?

Трудно сказать. Скорее всего, на стадии ягненка. Я жалел себя и страшно злился на Хуаниту. Она жестоко посмеялась надо мной, отложив на восемнадцать лет признание, что Сильверио — мой сын. И как же она решила сделать это в итоге?! Выбрав момент, когда лежала голой в моих объятиях, орошая при этом мою грудь слезами. Она, видите ли, не хотела принуждать меня жениться на ней, вот почему не призналась раньше. Какой идиотизм! Вот почему она тогда заявила, будто не знает, кто отец ребенка. А теперь обвинила меня в том, что я ей тогда поверил! «Как ты мог подумать такое про меня, Тони?»

Меня снова накрыло горячей волной бешенства. Я постепенно входил в стадию тигра. Ярость клокотала в венах, в такой момент я мог запросто врезать кому-нибудь по физиономии. Мне нужен был лишь повод. А ведь по крайней мере уже пять лет я не устраивал драки ни в одном баре. Надо было успокоиться и вернуться в состояние ягненка. Но стоило мне вспомнить про Хуаниту, я вновь приходил в бешенство.

К четырем утра я успел прикончить полбутылки джина. В баре оставалось только два занятых столика — там веселились шумные компании, а за стойкой на табуретах сидели я и тип с голубоватым лицом.

Мигелито дремал у кассы.

До меня вдруг дошло то, что пытался втолковать весь вечер это пьяный, он все время повторял что-то вроде:

— Последние слова, которые говоришь кому-то, очень важны.

Я повертел головой. Субъект явно обращался ко мне. Впрочем, об этом можно было догадаться — больше говорить было не с кем. Он продолжил:

— Знаешь, что было последним, что я сказал своей жене?

Я молча смотрел на него мутным взглядом.

— Я сказал ей: «Да пошла ты!» Именно это я ей и сказал. А знаешь, что произошло потом? Ладно, расскажу… Мы отдыхали на пляже, в красивейшем месте… называется Ла-Гуардиа, это на юге Гранады, и было… что-то около шести или половины седьмого утра… Алисии, моей жене, очень нравилось встречать рассвет у моря, когда вся природа такая девственно-чистая… как будто мир рождается заново, говорила она… и… в тот день она снова позвала меня на берег…

Я протянул руку к своей бутылке и налил немного джина в стакан. Теперь я слушал, что он говорит. Этот тип застрял в стадии ягненка — он жалел себя, холил и лелеял свое чувство. Мне нужно было как можно быстрее сматываться. Но он все говорил, а я продолжал напиваться.

— Это было… в воскресенье, и должен был состояться конкурс рыбаков, знаешь такой?.. Одно из состязаний для рыбаков, которые устраивают в день Девы Марии в деревнях, понимаешь? По всему берегу торчали из песка удочки… одна рядом с другой, их еще с вечера воткнули в песок… Ну а еще там была компания юношей и девушек, на этом пляже, — три девчонки и четыре парня, или наоборот? Не помню, но это и не важно… Они купались голышом, все были раздеты, а эти девушки… не знаю, как рассказать тебе о них… они были прекрасными, юными и стройными, особенно одна из них, я смотрел на нее не отрываясь и сказал что-то вроде «Привет!» или «Привет, красотка!», не помню… Прошло десять лет, целых десять лет…

Мигелито клевал носом, скрестив руки на груди. Я допил то, что оставалось в стакане, и позвал его:

— Мигелито.

Он открыл глаза, а я сказал:

— Дай счет, я пойду.

Он оценивающе посмотрел на бутылку. Я выпил больше половины.

— Тебе всю считать или по стаканам?

— На твое усмотрение.

Тип со странным лицом все бубнил мне на ухо: