– Да... Спасибо... – Смотрю снизу вверх на ее смуглое красивое лицо, словно выточенное мастером из цельного куска слоновой кости.

– Плохой сон?

– Не знаю. Нет, хороший. Очень хороший.

– Ты просила кого-то не уходить.

– На иврите?

– Да. По-русски я бы не поняла.

– Странно.

– Он вернется.

– Почему? Откуда ты знаешь?

– Он живой?

– Да.

– Значит, вернется. Те, кто приходят во сне, не могут без тебя наяву.

– Правда?! Или ты просто успокаиваешь меня?

– Правда. Так говорит древнее йеменское предание.

– – Спасибо.

– За что?

– За надежду.

Двора гладит меня по волосам, словно я ее шестой ребенок. Вытирает мои неожиданные слезы.

– – Живой, Эсти? Он действительно живой? Ты не обманула меня?

– Нет. Он живой. Только он там, в том городе, откуда я и Витя приехали сюда.

– Это совсем неважно, в каком городе. Главное – на земле, с нами. Живой, здоровый и очень скучает по тебе.

– Спасибо, Двора, я уже в порядке. А где Витя? Нам скоро ехать.

– Да он давно на ногах. Мальчишки его будят в семь утра. Сейчас каникулы. Школа и детский сад закрыты. Встанешь, умоешься, можешь сбегать к ним в сад. Там как в раю...

Высокие плодовые деревья запутались кронами и в беспорядке нависают над зелеными лужайками, крыльца дома сад кажется необъятным, хотя на самом деле он не больше гектара. Иду в глубину его, туда, откуда звучат гортанные мальчишеские голоса. Какой у них яркий первозданный иврит!.. Наверное, именно так произносили слова еврейские дети три тысячи лет назад. Однако открывшаяся картина моментально выбивает меня из философского настроения, возвращает в реальность наступившего дня.

Бородатый Витя, как дед Мазай, сидит на пне посреди лужайки, а пятеро его сыновей скачут вокруг не хуже зайцев. Их белые рубашки мелькают среди зелени, только самый маленький, годовалый, ползает в траве между Витиных босых ног, нарушая своей медлительностью броуновское движение старших братьев.

– Вот это да!..

Все наяву, но по-прежнему трудно себе представить, что это Витины сыновья. Витины и йеменской еврейки Дворы.

– Привет! Как спала?

– Прекрасно! Есть какая-то возможность с ними познакомиться? Поговорить?

– Никакой возможности. Абсолютно. Они у меня совершенно дикие. Новое свободное поколение. Делают что хотят...

– Понятно.

– А ты думала! Это тебе не советская школа. Дети встали, дети сели. Дети скажите: «здравствуйте», «спасибо», «пожалуйста». А теперь закройте рот, потому что ваш номер восемь, молчите, пока не спросим. И комплекс неполноценности с пеленок. Как у меня был. И у тебя наверняка.

– Еще какой!

– А у них не будет. У них и пеленок не было, кстати.

Неожиданно один из «зайцев» спрыгивает с дерева прямо мне под ноги.

– Метко! Привет. Тебя как зовут?

– А тебя?

– Эстер. А тебя?

– Ты что у нас делаешь?

– Меня твой папа вчера вечером привез к вам в гости. Он мой друг, мы вместе росли.

– Друг?!

– Да...

– Папа, ты с девочками дружил?

– Дружил, Яков. Это приятно – дружить с девочками.

– Ничего приятного. Они противные.

– Глупости. Мама тоже была девочкой.

– Мама не считается. Девочки всегда дерутся первые, а их бить нельзя.

– Железная логика.

– Я знаю теперь, как тебя зовут. Ты – Яков.

– Ну и что? А ты девочка или мама?

– Эсти, Виктор, идите завтракать, – зовет Двора. Витя поднимает годовалого крепыша на руки. Идем в дом. Вереница «зайцев» скачет за нами.

– Ты мне не ответила... – Яков берет меня за руку.

Звонит мой сотовый.

– Извини, дружок, надо ответить на звонок.

– Отвечай.

Его рука мгновенно выскальзывает из моей ладони, и я понимаю, что разочаровала мальчишку, и он, очевидно, уже сам занес меня в разряд противных девочек.

– Эсти, привет, ты где сейчас?

– Недалеко от Хайфы.

– Отлично.

Мой редактор чем-то серьезно озабочен с утра.

– Только что в Хайфе произошел террористический акт. Сейчас начнут сообщать в «Новостях». Арабы автобус взорвали. Через час мы получим информацию о пострадавших и я скажу тебе, у кого из русскоговорящих взять интервью.

– Хорошо, Ури, не волнуйся, я справлюсь.

– В этом я абсолютно уверен. Как интернат и спутник?

– В порядке.

– Хорошо. Жди моего звонка.

Вхожу в дом. Мирная картина семейного завтрака захватывает меня теплой, ласкающей волной. Дети тихо сидят по обе стороны дубового стола. Во главе стола – Витя, с противоположного конца – Двора.

Огромное блюдо наполнено доверху фруктами из сада – персики, сливы, абрикосы, черешня матово поблескивают в солнечных лучах. Румяные пышные лепешки дымятся на широких керамических тарелках. Прозрачный желтый мед. Белый козий сыр в глиняной крынке обильно полит оливковым маслом.

Витя читает молитву – – благословение перед едой. Не хочется сообщать им сейчас о взрыве автобуса.

Тихо сажусь за стол, но Двора моментально улавливает мое состояние.

– Что-то случилось, Эсти?

– Да. Террористический акт в Хайфе. Сейчас будут передавать в «Новостях».

Витя усиливает звук.

– «...Десять погибших. Около сорока раненых. Машины «скорой помощи» и полиции уже прибыли к месту взрыва».

– Семь тридцать утра. Люди ехали на работу. Автобус, конечно, был переполнен.

Мальчишки вопросительно смотрят на отца.

– Мне звонил сейчас наш редактор, сказал, что нужно съездить – взять интервью. Он через час даст адрес.

– Понятно. Давай завтракать, и поедем.

Приезжаем в Витину лабораторию.

Я еще вчера собрала всю информацию о спутнике, сделала интервью, просто моя машина осталась в Технионе, и Витя предложил зайти к ним, подождать, пока Ури сообщит мне, куда ехать в Хайфе.

Я сделала себе кофе и сижу в маленькой уютной кухне для работников лаборатории.

Мужчина лет пятидесяти пяти, не очень опрятный, немного странный на вид, просит разрешения сесть за мой столик. Соглашаюсь из вежливости.

– Вячеслав Семенович Швыдко, инженер-конструктор космических систем, – подает он мне руку. – Извините, что нарушаю ход ваших мыслей, но мне необходимо с вами поговорить как с корреспондентом центральной газеты на иврите.

– Я вас слушаю.

– Не знаю, с чего начать...

– Начните с главного, потому что минут через пятнадцать я должна ехать.

– Понятно. Спасибо, что предупредили. Тогда так: я являюсь крупным специалистом в области космической техники. Проработал на Байконуре двадцать пять лет.

У него отвратительно пахнет изо рта. К тому же Вячеслав Семенович говорит тихо и наклоняется ко мне слишком близко. Беседа превращается в пытку.

– Понятно, – ободряюще улыбаюсь ему в ответ, – и все же переходите к главному.

– Это и есть главное, потому что я вам заявляю как профессионал и специалист: спутник не взлетит!

«Бомба! Сенсация!»

Мгновенно представляю себе зачисление в штат редакции со всеми вытекающими отсюда приятными последствиями. Меня берут на место пенсионера Барлева!

Мерзкий запах Швыдко становится почти неосязаемым.

– Как это – не взлетит?

– Так. Я читал договор, который подписан с русскими. Спутник будет выводить на орбиту списанная ракета-носитель семидесятого года выпуска. Максимум, заметьте, максимум, отойдет одна ступень из трех. А все остальное, в том числе наш восхитительный спутник, разлетится на части в верхних слоях атмосферы.

– Вы уверены, Вячеслав Семенович?

– – Абсолютно. Заявляю вам как профессионал с двадцатипятилетним стажем работы.

– Зачем же израильтяне подписали этот договор?

– Их просто облапошили. Н-да!

– Вы говорили об этом кому-нибудь из начальства?

– Говорил. Неоднократно. Мне сказали: не вмешивайтесь не в свое дело и занимайтесь исключительно разработкой спутника, и исключительно той областью, которую вам поручили.

– Сколько времени вы в Израиле?

– Полгода.