«Тс-с... – Фира прикладывает соленую мокрую ладонь к моим губам. – Это асиим... Идут на вечернюю молитву. Сейчас будут просить Господа, чтобы Он сохранил их священные писания для нас с тобой».

– Зачем, Фира? Зачем нам нужны их писания? «Этот ответ ты должен найти сам. Я могу лишь помочь тебе».

– Как?

«Познакомить с ними».

– Сейчас?

«После молитвы. Мы приглашены к ним на ужин».

– Это, наверное, очень вкусный ужин?

«Конечно!»

Выходим на берег.

«Не нужно одеваться. Пусть соль впитается в тело. Это полезно».

– Полезно для чего?

«Для всего. Для ясности мыслей, например».

Поверхность моря бледнеет. Я оборачиваюсь и вижу, как красное солнце садится на противоположном берегу, оставляя узкую искрящуюся дорогу.

Нескончаемый простор великим покоем охватывает меня. Почти не чувствую тела. Оно легкое, как дуновение ветерка, овевающего нас с Фирой.

Поворачиваем в сторону научного центра асиим. Бредем по теплому влажному песку.

– Они увидят нас голыми. Это неприлично.

«Они не увидят нас, Гера. Их нет сейчас. Их нет уже две тысячи лет. Только буквы. Тысячи ивритских букв, которые они написали на пергаменте из телячьей кожи. Тысячи букв, которые они сложили в слова Торы».

– Но мы видели их сейчас. Они спускались по откосу сиреневой горы. Они пригласили нас на ужин. Вкусный ужин.

«К ужину мы оденемся. Но сначала – бассейн. Смотри, он уже светится вдали. Чистейшая питьевая вода из глубокого колодца, который асйим вырыли в пустыне».

...Соленое тело словно растворяется в теплой хрустальной воде. Сладкой и нежной. Я снова невыносимо хочу Фиру. И она, словно чувствуя это, льнет ко мне, сливаясь с живительной прохладой воды.

«Мы опоздаем на вкусный ужин», – насмешливо шепчут ее губы и утопают в подводном прозрачном пространстве. Я жадно нахожу их. Прижимаюсь к твердым, набухшим соскам. Жажду ее раскаленного сильного влагалища, но Фира вдруг выскальзывает из моих объятий.

Исчезает.

Растворяется в голубоватой дымке над бассейном.

– Фира! Эсти! Эстер! Эсфирь! Фира!..

Ужас, страшный, неведомый раньше, охватывает меня, сжимает сердце.

– Нет, Фира, ты не исчезнешь! Ты не оставишь меня одного на этой земле! Фира!..

Открываю глаза. Снег за окном образовал белую беспросветную стену. Часы бьют полночь.

Отчаяние, пришедшее из сна, не покидает меня. Словно я потерял Фиру здесь, сейчас, наяву, навсегда. Нет! Этого не может быть! Ты жива. Мы снова вместе. Вот они передо мной – твои тысячи букв, понятных мне букв, которые ты сложила там, в Иерусалиме, в слова и послала их мне за четыре тысячи километров.

Зачем? Зачем ты сделала это, Фира? Стремительно вчитываюсь в детский почерк, пытаюсь найти ответ. Один положительный, правильный, реальный ответ: «Я буду с тобой всегда. Мы никогда больше не расстанемся». Но не нахожу этих важных мне слов. На этом вопросе мистические совпадения прекращаются...

Горячая мысль ударяет в висок: «Я должен увидеть ее! Увидеть – или сойду с ума. Я должен увидеть ее живую, настоящую и убедиться, что все это бред. Фантазия. Фантазия неудовлетворенной мужской плоти.. Желание недостижимого...»

Чувство отчаяния и раздражения не покидает меня. Опять хочется переброситься парой слов с кем-то реальным. Простым. Обычным. Но я давно отпустил шофера. Запираю офис. Выхожу в ночь.

Продираюсь к машине сквозь снежную лавину. Ледяные колючие хлопья приводят меня в бешенство. Мотор замерз и не заводится.

В конце концов, я могу лечь у себя в кабинете, а утром принять душ. Есть еще как минимум семь часов крепкого сна…

Я должен выспаться. Выспаться и прекратить чтение этой галиматьи.

Забыть. Сжечь. Испепелить.

Можно взять такси. И поехать домой. Нора, наверное, уже спит. А если нет? Вид у меня наверняка неадекватный. Вот уж точно, с кем поведешься...

Может, махнуть к Светке? Рассказать ей о посылке? Дать почитать?

Вновь открываю свой кабинет. Раздеваюсь. Иду в душ. Горячие струи приятно согревают голову.

Стелю себе на диване. Ставлю будильник на восемь утра.

Очень хорошая идея – показать Светке. Рассказать ей, что Фира была здесь месяц назад, что я помешался на ней, что я погибаю. Светка умная, обязательно что-нибудь придумает. Спасет меня.

Непреодолимое желание заставляет встать, зажечь свет, подойти к столу и снова взять в руки Фирины тексты.

«Гера, ты должен пережить это сам. Тебе будет непросто. Иногда отчаяние может охватить тебя... Но ты справишься. Справишься сам. Сам все поймешь и проживешь. Пожалуйста, не давай никому читать мои письма. Они принадлежат только нам. Нам с тобой. Они только наши. Посторонний взгляд разрушит, уничтожит их...

Ты ведь никогда ни с кем не советовался в отношении женщин, с которыми был. Ты всегда все скрывал и умел сделать так, чтобы и женщины скрывали. Тайны открываются только самими их носителями, когда последние облекают их в живые слова. Не делай этого, Гера. Очень тебя прошу. Никто не знает имен десятков твоих любовниц. Ты никогда не был мужчиной, который хвастается своими подвигами. Даже в тесной мужской компании. Ты наслаждался женщинами и хоронил эти наваждения в себе. Все окружающие могут только догадываться и строить предположения. Но догадки и предложения – это ничто, это всего лишь слова».

Откладываю рукопись. Ложусь. Укрываюсь мягким пледом.

«Завтра утром узнаю, когда есть ближайший рейс в Иерусалим» – это была моя последняя мысль в ту сумбурную ночь.

Утром мысль о Иерусалиме не покидает меня. Привожу в порядок кабинет, себя. Выхожу перекусить в соседнее кафе. Горячий кофе, заваренный так, как я люблю, приятно бодрит. Смотрю на сонную толстую официантку – дочку моего одноклассника, на яркие картины пляжей Коста-Рики на стенах, на белые скатерти в красную клетку и вдруг осознаю, что не смогу поехать ни завтра, ни послезавтра. Мне нужно как минимум две недели. Надо упорядочить дела, назначить ответственных. Две недели, если буду работать, как вол, и не читать по ночам Фирины послания.

Не читать... Я не могу их не читать. Я уже сейчас сгораю от желания снова открыть ее послание и забросить подальше свои дела.

Нет. Нужно взять себя в руки и что-то решить. Твердо решить. Разработать план. Прежде всего узнать о рейсе на Иерусалим. То есть на Тель-Авив.

– Из Москвы есть рейсы каждый день. До Москвы – три раза в неделю, – сообщает мне голос справочной аэропорта.

Как все просто! Завтра рейс в Москву, послезавтра – в Тель-Авив. Сорок восемь часов – и я смогу обнять Фиру. Живую. Настоящую. Мою любимую невероятную фантазерку.

Раскуриваю трубку. Составляю план. Если напрячься, можно управиться с делами за десять дней. Расписываю по датам. Снова звоню в аэропорт. На этот раз у меня есть точная дата рейса в Тель-Авив.

– На какой срок? – неожиданно сбивает меня с толку все тот же нежный голос.

– Какая разница?

– Как это? – недоумевает девушка. – Виза у вас на какой срок?

– Я еще не заказал.

– – Советую сначала оформить визу, а потом билеты. Еще нужна медицинская страховка.

– Спасибо.

Кладу трубку. Обескуражено смотрю в окно. Серый день уже вполне оформился, чтобы сообщить людям: солнца сегодня не будет.

На какой срок я еду в Иерусалим? За несколько дней чтения послания я абсолютно привык, что Израиль – это мое, мне и в голову не пришло, что это чужое государство, а для того, чтобы попасть в него, нужна виза. Фира, невероятная, сумасшедшая, непредсказуемая, на какой срок я еду к тебе в Иерусалим? Это наверняка должно быть где-то написано!

Снова достаю тексты из картонной коробки. Боюсь увлечься, выйти из рабочего состояния.

Кто-то стучит в дверь кабинета.

– Войдите. – Прячу коробку.

Свежая, сияющая Леночка появляется на пороге, но мне кажется, что со вчерашнего вечера, когда мы с ней расстались, прошла целая вечность.

– Доброе утро, Георгий Михайлович. – Привет!

Встаю ей навстречу. Беру за плечи. Смотрит на меня подозрительно, пристально.