— Нет, ты только посмотри, что она натворила! Она встала между нами! Эта девка позорит нас, Рой. И убей меня, если я понимаю, почему ты...

Он хлопнул дверью, оставив ее сидеть на кровати, которую они делили более сорока лет, обхватив себя руками и все еще продолжая его пилить.

— Привет, дорогая! — бодро приветствовал дочь Рой, как только добрался до нее. — Как насчет того, чтобы впустить в мир эту маленькую личность, что в тебе копошится?

Мэгги не думала, что можно любить отца сильнее, чем она любила прежде, но следующие два часа доказали, что это возможно. Отец и дочь просто не могут пройти через такой интимный опыт, не узнав истинного характера друг друга и не соединившись новыми, еще более прочными узами.

Рой был великолепен. Он обладал всем тем, чего была лишена Вера: мягкий, бесконечно любящий, сильный, когда ей требовалась поддержка, остроумный, когда ей нужно было облегчение. Сначала ее многое беспокоило, например, что он станет свидетелем ее боли, что ее плоть будет порвана, но больше всего она боялась обнажиться перед ним, Рой же вел себя, безукоризненно. К ее облегчению, он воспринял наготу дочери естественно и спокойно, когда, помогая ей в первые минуты собраться с силами, растирал низ ее живота, впервые обнаженный перед ним.

— Ты родила своего первого ребенка, когда была еще совсем маленькой, лет в пять или шесть. Помнишь?

Она откинула голову на подушки.

— Не помнишь? — улыбнулся он. — А я помню. — Его рука делала круговые успокаивающие движения. — Это было... мы тогда развозили по домам покупки из магазина. Если кто-нибудь болел или у какой-то старухи не было машины или водительских прав, то мы доставляли продукты сами. Однажды раздался звонок в дверь, и я пошел открывать. Ты стояла на пороге с куклой, завернутой в коричневую оберточную бумагу. «Плинимай внучку из лоддома», — сказала ты и передала ее мне.

— О, папа, ты все придумал, — не смогла сдержать улыбку Мэгги.

— Нет, совсем нет. Могу поклясться будущим внуком. — Он похлопал по ее большому растянутому животу. — Ты, наверное, подслушала разговоры о родах и роддомах, и тебе казалось, что дети рождаются именно так: их приносят к двери, завернутыми в оберточную бумагу, как покупки, которые мы развозили по домам.

Она засмеялась, но в этот момент начались очередные схватки. Закрыв глаза, прерывающимся голосом она сказала:

— Хорошо бы... чтобы... было так легко... как я думала тогда.

— Подожди, не тужься, — уговаривал он ее. — Дыши короткими вздохами. Напряги нижние мускулы... Потерпи еще, дорогая.

Когда боль отпустила, он обтер ее лоб холодным мокрым полотенцем.

— Вот так, пока все прекрасно. Думаю, что все идет по-настоящему хорошо.

— Папа, — сказала она, вглядываясь в него. — Мне бы не хотелось, чтобы ты видел меня в приступах боли.

— Я знаю, но я буду держаться, если ты постараешься быть мужественной. Ведь, кроме всего прочего, это очень серьезный опыт для пожилого человека вроде меня. Когда ты рождалась, мне не довелось видеть, как это происходит. В те дни они вышвыривали отцов в прокуренную комнату для ожидания.

Рой нагнулся и взял дочь за руку. Мэгги тихо лежала, ощущая свою руку в его ладони. В такой момент сказать друг другу «я люблю тебя» было слишком мало, чтобы выразить охватившие их чувства.

Оказавшись на столе для родов, Мэгги позвала отца, когда последним усилием выталкивала ребенка из тела. И тут Рой оказался еще более полезным.

— Вот так, сладкая моя. Пошли их всех к черту, — подбадривал он.

Когда появилась головка ребенка, Мэгги приоткрыла замутненные болью глаза и увидела в зеркале горящий взгляд Роя и улыбку восторга на его лице. Рой обтер ей лоб полотенцем и сказал:

— Поднатужься, сладкая моя. Вот он — вечный момент, с которого начинается любая жизнь. От одного поколения... к другому... и к следующему — через такие моменты.

Ребенок появился на свет, и первым, кто ему обрадовался, был Рой.

— Девочка! — сообщил он торжественно. — ...О Боже... о, мой Бог! — И так, как говорят о прекрасных закатах, добавил: — Посмотри на нее, посмотри на эту великолепную... мою внучку!

Малышка запищала. Рой вытер глаза рукавом своего зеленого халата, и они приняли ее еще до того, как девочку обмыли, объединив три поколения, связанные грубой рукой Роя, рукой мясника, которую он положил на маленький животик малышки, и рукой Мэгги, гораздо более изящной, лежащей на окровавленной белокурой головке ребенка.

— Я как будто родил тебя заново.

Мэгги подняла на него полные слез глаза и поцеловала отца в лоб. Ее несчастье — рождение незаконного ребенка — обернулось благословением. Именно отец, добрый, снисходительный отец, будет еще учить ее, и не только ее, но и малышку, тому, что такое любовь во всех ее проявлениях, как бы она ни пряталась, какие бы виды ни принимала.

— Папа, — сказала она, — спасибо тебе, что ты со мной и что ты такой, какой ты есть.

— Это тебе спасибо, что позвала меня, сладкая ты моя.

Девятого ноября Майк позвонил Эрику и сказал:

— Сегодня утром кузина Барб, Дженис, сообщила, что Мэгги прошлой ночью родила девочку.

Ошарашенный Эрик бессильно опустился на стул у телефона.

— Эрик, ты слышишь?

Молчание.

— Эрик?

— Да, я здесь... о Боже, девочка...

— Два девятьсот, немножко маловато, но все в порядке.

«Девочка, девочка. Мой ребенок— девочка!»

— С Мэгги все нормально?

— Насколько я знаю, да.

— Дженис ее видела? А ребенка?

— Я не знаю, она работает на другом этаже.

— О, да... конечно.

— Думаю, я должен тебя поздравить? Но черт меня подери, если я знаю, что надо говорить в такой ситуации?

Эрик судорожно вздохнул.

— Спасибо, Майк.

— Не за что, надеюсь, с тобой все в порядке. Хочешь, чтобы я зашел к тебе? Принести пивка? Может, прокатимся куда-нибудь?

— Не беспокойся, все хорошо.

— Ты уверен?

— Ну... я... черт бы... — голос его сломался. — Послушай, Майк, мне надо идти.

Повесив трубку, он начал мерить комнату шагами, чувствуя легкое головокружение и выглядывая то из одного окна, то из другого, смотря на вещи и не видя их. Как ее назовут? Какого цвета ее волосы? Наверное, ее положили в один из этих стеклянных ящиков, которые так похожи на сковородку для хлеба «Пайрекс». Плачет ли она? Меняют ли ей пеленки? Кормят ли ее в комнате Мэгги? Как они смотрятся вместе — Мэгги и его маленькая дочка?

В мозгу Эрика возникла картина: темная голова женщины склонилась к светлой головке ребенка, которого она кормит из бутылочки... или грудью. Он чувствовал себя примерно так же, как через час после смерти своего отца. Беспомощным. Обманутым. Готовым заплакать.

Из бакалейного магазина вернулась Нэнси, и он постарался взять себя в руки, чтобы она ничего не заметила.

— Привет, кто-нибудь звонил? — спросила она.

— Звонил Майк.

— Они придут к нам сегодня вечером?

— Да, но Майк попросил меня до этого заглянуть к ним и помочь передвинуть у матери топливную бочку. Они хотят оттащить ее на помойку.

Не так давно они с братом в конце концов уговорили мать сделать новый камин. На прошлой неделе его установили. А сейчас он врал Нэнси, но врал вполне логично.

Он двигался, как самолет на автопилоте, будто у него отняли всю волю до капельки, — поднялся наверх, чтобы побриться, причесаться и побрызгать себя одеколоном, — чувствуя, что сходит с ума. «Держи свою жопу подальше от больницы, Эрик», — приказал он себе.

Но продолжал методично приводить себя в порядок. Он был не в состоянии сопротивляться искушению, понимая, что это его единственный шанс увидеть дочь. После того как Мэгги заберет девочку домой, могут пройти месяцы или даже годы, пока она подрастет, научится ходить и... тогда он случайно столкнется с ней где-нибудь в городе.

Один только взгляд, короткий взгляд на свою дочку, и он уберется оттуда прочь.