Он неуверенно улыбнулся и потянулся было обнять ее, но что-то удерживало. Как глупо. Она вынашивает его ребенка. Они так любят друг друга.

— Мэгги, позволь мне обнять тебя, вас обоих?

Тихо вскрикнув, Мэгги бросилась к нему, освобождаясь от сковавшей их апатии, и, привстав на цыпочки, обвила шею Эрика руками. Он сжал ее в объятиях и почувствовал, как снова заколотилось его сердце.

— О, Эрик, я так боюсь, — призналась она.

— Не бойся. У нас будет семья. Будет. Вот увидишь, — поклялся Эрик.

Закрыв глаза, он провел руками по ее спине, ягодицам, по грудям. Опустившись на одно колено, обхватил за талию и прижался щекой к выступающему животу.

— Привет, малыш! — сказал он приглушенным мягкой зеленой тканью платья голосом. — Я буду любить тебя, поверь мне.

Даже через одежду Мэгги почувствовала тепло его груди, а его грусть ласково окутывала сердце. Но когда он поднялся и нежно обхватил ее руками, она поняла: этого недостаточно. Она желала только одного — стать его женой.

Порой Нэнси Макэффи готова была признать, что Дор-Каунти вполне терпимое место. Летом в конце жаркой и напряженной рабочей недели возвращение домой было не столь отвратительным, как в зимнее время. Полуостров встречал ее прохладным бризом и густой тенью деревьев. Ей нравилось изобилие цветов, растущих здесь повсюду. Но публика была деревенская: старухи ходили в шалях и букольках, старики — в сдвинутых на ухо старомодных кепчонках. Встречаясь на улице, обыватели обсуждали урожай фруктов и улов рыбы на озере. Продуктовые магазины оставляли желать лучшего, а дом, в котором ей приходится жить, был чудовищным.

И как только Эрик может любить эту картонную коробку? Единственное, что удалось купить, когда они сюда приехали, и он говорил ей, что это временное жилище. Разве она виновата, что ей хочется жить в лучшем доме? А возвращаться в этот? Когда Эрик ждал ее, было еще терпимо, но после его ухода — отвратительно и невыносимо. Но ее адвокат советовал ей смириться, говоря, что, если она уедет, это будет означать признание ею перемены в семейных отношениях, что нежелательно.

Вернувшись домой в пятницу вечером, Нэнси не сразу справилась с запорами гаража и выругалась. В кухне стоял спертый запах. На столе валялась груда прочитанной почты, которую она забыла выкинуть, уезжая из дома в прошлый понедельник. Никто не почистил коврик у мойки, на который она опрокинула баночку майонеза. Не приготовил к ее приезду любимое блюдо из дичи и «чили». Не предложил ей помочь отнести вещи наверх.

Но на кухонном столе лежала записка Эрика «Нэнси, нужно поговорить. Позвоню в субботу».

Она улыбнулась и кинулась наверх. Да, конечно, он не купил ей хрустального дворца на «Озере высоких башен» с видом на Золотой берег и с Чикаго под ногами, но она соскучилась по нему, черт возьми, как он ей нужен! Она хотела его вернуть, хотела, чтобы кто-то открывал ей дверь гаража, готовил завтрак, чистил, чинил и заправлял ее машину, подстригал газоны и приносил кофе в постель в субботу утром. А когда она забирается под одеяло, ей нужен кто-то, кому она необходима и желанна как женщина.

Поднявшись наверх, Нэнси швырнула чемодан на кровать и сбросила с себя хлопчатобумажный костюм цвета розового шампанского. В комнате было еще светло от заходящего солнца, но Нэнси включила свет у зеркала над столиком с косметикой. Наклонившись к нему, Нэнси тщательно осмотрела свое лицо, смахнула частичку осыпавшейся пудры со щеки, погладила шею. Тонкой кисточкой подправила линию бровей. Затем взяла большую щетку и, сдернув заколку для волос, швырнула ее в груду прочего барахла на туалетном столике и стала яростно причесываться, резко откинувшись назад. Распушившиеся кончики волос щекотали ей плечи. Отбросив и щетку, Нэнси внимательно рассмотрела себя в зеркало и сбросила персикового цвета комбинацию, бюстгальтер и трусы, позволив им упасть на пол, как лепестки цветка к ногам Мадонны.

Она погладила себя по плоскому животу, провела руками по бедрам вверх, к ребрам, поймала в ладони свои груди изящной конической формы и приподняла их, нацелив соски прямо в зеркало.

Как она истосковалась по сексу. У них все так хорошо получалось. Но мысль о том, чтобы испортить тело беременностью, казалась ей чудовищной. Некоторым женщинам это необходимо, другим — нет. Почему он не может понять такую простую вещь?

Пройдя в захламленную уродливую ванную комнату, Нэнси наполнила ванну, растворила шампунь и, взбив пену, со вздохом погрузилась в воду. Лежа в ванне с закрытыми глазами, она думала об Эрике. Ждать до завтра — слишком долго. Одевшись в новый костюм и спрыснув себя духами «Пэшн», которые так нравились Эрику, Нэнси решила узнать, не изменил ли он свое решение о разводе.

Ожидая, пока кто-нибудь ответит на стук в дверь, Нэнси брезгливо осматривалась вокруг. Если здесь и было место, которое она ненавидела больше собственного дома, так только эту вонючую дыру. Рыба, о Боже! — да она не выносила само звучание этого слова. После такого запаха она не сможет съесть даже филе махимахи. Как вообще можно работать в таком зловонии, было выше ее понимания. Вся эта проклятая деревяшка провоняла насквозь!

На стук вышла Анна, как всегда небрежно одетая в ужасную футболку с надписью на груди «Марафон бабушек-88».

— Привет, Нэнси.

— Здравствуйте, Анна. — Нэнси приблизила свою щеку к щеке Анны. — Как поживаете?

— О, как сказать... мальчики не дают покоя. Улов хорош, по-настоящему хорош. А как ты?

— Тоже занята. Но одиноко.

— Да... конечно, иногда нам всем приходится пройти через это. Я полагаю, ты зашла повидать Эрика? Он в сарае для чистки рыбы, заканчивает работу.

— Благодарю.

— Будь внимательней на своих каблуках в такую темноту, — предупредила Анна.

Нэнси пересекла усыпанный гравием двор и направилась к доку и внешним строениям. Было уже десять вечера. Под деревьями сгустилась темнота, но над сараем для чистки рыбы висела одинокая лампа. Внутри этого убогого строения горела еще одна тусклая лампа, освещавшая цементный пол и грубые доски стены. Подходя к дому, Нэнси прикрыла нос рукой и постаралась перебить запах, внюхиваясь в «Пэшн» — любимые духи Элизабет Тейлор.

Ниже к озеру заливалась руладами жаба, стрекотали сверчки, жужжали жуки, и насекомые колотились о стекло ламп. Какое-то из них запуталось в прическе Нэнси и та, согнувшись, яростно попыталась выбить живность из волос. Из сарая доносились два мужских голоса, приглушенных струей воды, бьющей из шланга по цементному полу и заглушающей шелест гравия под ногами Нэнси.

Нэнси остановилась в дверях и прислушалась.

— Да, я не сказал бы, что она в восторге. — Это был Эрик.

— Ты думаешь, что она его не хочет? — Это Майк.

— Она не хочет серьезных изменений в своей жизни.

— Можешь передать ей от меня, что мы тоже не хотели ничего подобного, но, после того как заполучили Анну, не обменяем ее ни на что на свете.

— Но с Мэгги все немного иначе, Майк. Она боится, что не сумеет справиться с гостиницей, имея на руках ребенка, который плачет по ночам и требует уйму других забот. И она, скорее всего, права.

— Да, я об этом не подумал.

— И, кроме того, она считает, что слишком стара для этого.

— Но какого рожна, парень! Она же знает, что ты мечтал о ребенке всю свою жизнь?

— Знает и говорит, что будет его любить. Просто она в шоке.

— Когда он родится?

— Через четыре с половиной месяца.

Нэнси услышала достаточно. Ее будто обожгло. Лицо вспыхнуло, и сердце бешено заколотилось. Вода все еще била о бетон, и Нэнси незаметно удалилась, уже не прислушиваясь к голосам из сарая. В тени тополей она проскользнула к своей машине, тихо влезла на водительское сиденье и схватилась за руль. Накатывающиеся слезы щипали глаза.

Он обрюхатил ее. Сокрушенная и растерянная, она опустила голову на костяшки пальцев и почувствовала, как кровь приливает к лицу и шее. Страх, шок и злость сотрясали ее тело. Боязнь грядущих, неизвестных еще неприятностей, разрушенный дом и финансовое благосостояние, конец всего их жизненного уклада, который она тоже хотела изменить, но не так — по своему свободному выбору, а не по принуждению.