— Мэгги! Эй, Мэгги!

Она огляделась по сторонам, но никого не заметила.

— Я здесь, наверху!

Мэгги задрала голову и, прикрывая глаза от слепящего полуденного солнца, посмотрела вверх. Ее звал человек, стоявший в люльке подъемного крана.

— Мэгги, привет!

На нем была штормовка с капюшоном. Одной рукой он удерживал гигантский красный рождественский колокол, а другой размахивал, чтобы привлечь к себе внимание Мэгги. Солнце играло на блестящих гирляндах из зеленых веток, каскадом протянувшихся от края люльки к тонкой мачте на другой стороне улицы.

— Эрик, ты?

— Привет! Как дела?

— Нормально. А что ты там делаешь?

— Вешаю рождественские украшения. Я каждый год добровольно подряжаюсь на эту работу.

Мэгги щурилась, улыбаясь, чувствуя прилив бурной радости от встречи с ним.

— Здорово смотрится! — крикнула она, оглядывая гирлянды с красными колокольчиками, прикрепленные к шеренге шестов, вытянувшейся вдоль улицы. — Впечатляющее зрелище. Городские власти могут тобой гордиться.

— У меня просто много свободного времени, к тому же мне нравится эта работа. Настроение поднимается, на душе весело и празднично.

— У меня тоже.

Они улыбнулись друг другу.

— Как провела День благодарения? — спросил Эрик.

— Хорошо, а ты?

— Нормально. Дочка приезжала?

— Да.

С противоположной стороны улицы раздался мужской голос:

— Эй, Сиверсон, ты собираешься когда-нибудь повесить эту штуковину, или мне пойти позавтракать, пока ты решишь, что с ней делать?

— О, прости, Датч. Ты знаком с Мэгги?

Человек, стоявший на другой стороне улицы, уставился на Мэгги.

— Боюсь, что нет.

— Это Мэгги Стерн, она купила дом Хардинга. Мэгги, это Датч Уинклер, рыбак.

— Привет, Датч, — махнула ему рукой Мэгги.

И прежде чем какой-то «форд», пытаясь объехать преградивший ему путь подъемный кран, загородил Датча, Мэгги заметила, что тот махнул ей рукой в ответ. Водитель «форда» тоже приветствовал Датча, не только взмахом руки, но и гудком.

Машина проехала, и Мэгги снова крикнула Эрику:

— У тебя не кружится голова на такой высоте?

— У меня? Это у меня-то, рыбака, который целыми днями стоит на палубе и привык к качке, закружится голова? Шутишь, что ли?

— А, да, конечно. Очень хорошо, что ты вызвался помочь украсить город к празднику.

— Мне эта работа нравится еще и потому, что отсюда видны все красивые девушки нашего города, которые к тому же не замечают, что за ними подсматривают, — поддразнил Эрик.

Если бы он не орал так, что его можно было услышать на соседней улице, Мэгги подумала бы, что он заигрывает. Она почувствовала, как краснеет, и решила, что разговор слишком затянулся.

— Эрик! Рада была тебя встретить, но мне надо забрать почту и купить молока. Пока!

— Пока! — ответил Эрик, глядя на нее сверху, на ее темноволосую голову и розовую куртку.

Розоваякуртка!

Его вдруг поразило постоянство, с которым Мэгги предпочитала розовый цвет всем остальным. Да, теперь он вспомнил, как часто дразнил ее, подсовывая ей мелкие розовые безделушки. Один раз это был розовый плюшевый мишка, которого он выиграл на карнавале. В другой раз он положил ей в парту розовый пион, который сорвал с клумбы у матери. А однажды он подсунул ей розовые шнурки с кисточками для ее коньков. Но больше всего ему запомнилась та весна, когда они учились в последнем классе. Сады уже были в полном цвету, он позаимствовал машину Майка, чтобы свозить Мэгги на кинопросмотр. По дороге он остановился в какой-то деревне, наломал целую охапку цветущих ветвей яблони и завалил ими всю машину, засунув усыпанные розовым цветом ветки за наружное зеркальце, за «дворники», в ручки дверей, за стекла. Ему пришлось оставить машину за пару домов от ее дома. Он опасался, что если все это увидит ее мать (а она всегда выглядывала в окно, когда он заезжал за Мэгги), то подумает, что парень совсем спятил. Когда же Мэгги увидела машину, она ахнула, прикрыла рот двумя руками и зарделась от смущения. Он вспомнил, как обнял ее — или это она обняла его? — прямо на улице, перед тем как он сел в машину и завел мотор, вспомнил запах яблоневого цвета, бледные весенние сумерки, сгущающиеся за окном, и свою первую в жизни, удивительно прекрасную влюбленность. В ту ночь они так и не доехали до кинотеатра. Вместо этого они остановились в саду старого Истли, прямо под деревьями, распахнули дверцы машины, чтобы аромат цветущего сада смешался с запахом яблоневых ветвей, и здесь, первый раз в жизни, они дошли в любви до конца.

И вот теперь, стоя в люльке подъемного крана, на высоте двадцать футов, над проезжей частью, Эрик смотрел на розовую куртку Мэгги и вспоминал прошлое.

Мэгги скрылась из виду, и Эрик опять принялся за дело, но работал рассеянно, не сводя глаз с двери почты. Вскоре Мэгги появилась вновь и, на ходу просматривая полученную корреспонденцию, направилась к универсаму, находившемуся через несколько домов от почты. Дойдя до того места, где стоял подъемный кран, Мэгги помахала Эрику, и он в ответ молча поднял руку в рабочей рукавице. Мэгги скрылась за дверьми магазина, а он в конце концов повесил пластмассовый колокол, затем перегнулся через перила люльки и крикнул:

— Эй, Датч, не проголодался еще?

Датч посмотрел на часы.

— Ого! Уже почти двенадцать. Пора делать обеденный перерыв.

— Я готов.

Спускаясь, Эрик не сводил глаз с дверей магазина.

Ты преследуешь ее, Сиверсон!

Что ты имеешь в виду? Разве я не имею права поесть?

В магазине было полно народу, так много, насколько это возможно в Рыбачьей бухте в декабре. Все в городе знали, когда приходит свежая почта — от одиннадцати до двенадцати. А поскольку в пределах города почту на дом не доставляли, то обычно к полудню толпы людей направлялись в центр, чтобы забрать корреспонденцию и заодно купить что-нибудь в ближайшем магазине. Если в Рыбачьей бухте и была светская жизнь, то именно здесь, на почте, когда привозили свежую корреспонденцию.

Большинство покупателей толпилось в передней части магазина. Мясной отдел находился дальше, и там сейчас никого не было. Мэгги прошла туда и перегнулась через прилавок.

— Эй, что случилось? — спросила она насмешливо. Рой поднял голову и расплылся в улыбке.

— Вот сейчас случилась самая приятная вещь за весь день. Как себя чувствуешь, мой ангел?

Рой отошел от колоды для разделки мяса и обнял дочь.

— Хорошо. — Мэгги поцеловала отца в щеку. — Я подумала, что раз уж я здесь, то почему бы не попросить тебя приготовить мне сандвичи?

— С чем?

— С пастромой. И сделай их потолще, потому что я голодная, как медведь.

— С белым хлебом?

— Нет, с ржаным.

Пока Мэгги рассматривала витрину, Рой достал буханку ржаного хлеба.

— Что еще хорошего у тебя есть сегодня? О, разделанная селедка! — Она откатила в сторону тяжелую стеклянную дверцу витрины и, взяв пальцами кусочек селедки, запихнула его себе в рот.

— Мм... Вот теперь я понимаю, что Рождество уже на носу, — прокомментировала Мэгги с набитым ртом.

— Ты хочешь, чтобы меня уволили за то, что я разрешаю тебе хватать руками продукты? — проворчал Рой.

— Они у меня чистые, — заявила Мэгги, облизывая пальцы. — Я лишь немного почесалась под мышкой.

Рой засмеялся и шутливо замахнулся на нее громадным разделочным ножом.

— Вольности, которые ты себе позволяешь, могут стоить тебе жизни, моя дорогая.

Мэгги подпрыгнула, чтобы дотянуться до отца, и умудрилась поцеловать его в лоб, а затем, приняв картинную позу, оперлась на колоду для разделки мяса.

— Тебя никто не уволит. Ты такой славный, — заявила она.

По другую сторону прилавка кто-то бесстрастно произнес:

— Я хотелкупить селедку.

Услышав голос Эрика, Мэгги резко обернулась.

— Привет, Эрик! — поздоровался Рой.

— Что, шаловливые пальчики так и лезут сами в бочку с селедкой?

— Да я уже сказал ей: она доиграется, что меня уволят.