Мэгги остановила машину, вышла, и, прикрыв от солнца глаза рукой, замерла, любуясь парусниками — множеством парусников — вдали на воде. Она опять дома.

Вновь сев в машину, Мэгги продолжила путь.

Транспорт еле полз, пятна автостоянок встречались редко. Мэгги удалось припарковаться перед сувенирным магазином под названием «Голубиное гнездо», откуда она пешком вернулась на полтора квартала назад, проходя мимо каменных стен, у которых, потягивая прохладительные напитки, сидели туристы.

Подняв руку, чтобы приостановить движение, она проскользнула между бамперами двух машин на другую сторону.

Бетонные ступеньки «Универсального магазина Рыбачьей бухты» были такими же обшарпанными, как и всегда. Освещения внутри не хватало, полы скрипели, а запах сразу переполнил Мэгги воспоминаниями: о перезрелых фруктах, негодных для продажи, о домашней колбасе, о машине, которой пользовался Альберт Олсон, убираясь по вечерам.

В пять часов здесь было многолюдно. Мэгги прошла мимо оживленной очереди у прилавка, помахав рукой суетливой Мей, жене Альберта, и та удивленно крикнула ей:

— Привет!

Мэгги направилась в другой конец зала, туда, где покупатели обступили прилавок с мясом и холодными закусками. За прилавком хлопотал ее отец, одетый в длинный белый передник с нагрудником. Покупатели зачарованно смотрели, как он орудует мясным ножом.

— Парное? — переспросил он, перекрывая жалобный вой машины. — Да я сегодня в шесть утра сам вышел и убил эту корову. — Он остановил двигатель и сразу же, не теряя напрасно ни мгновения, переключился на другое: — Вот, пожалуйста, со швейцарским сыром и горчицей, разведенной уксусом. Вот хлеб из непросеянной ржаной муки с горчицей и американским сыром. — Он порезал французский рулет, взял два ломтика хлеба и, намазав их толстым слоем масла с горчицей, бросил на них по два ломтя соленого мяса, открыл стеклянную дверцу витрины, очистил два куска сыра, шлепнул сверху и сунул готовые сандвичи в пластиковую упаковку. Весь процесс занял у него не более тридцати секунд. — Что-нибудь еще? — Он стоял, положив на прилавок сильные руки.

— Наши картофельные салаты — самые лучшие из всех, что можно найти на берегах Мичигана. Моя бабушка сама выращивала для них картофель. — Он подмигнул паре, которая ждала свои сандвичи.

Покупатели рассмеялись:

— Нет, этого достаточно.

— Расплачиваться проходите дальше. Следующий! — крикнул он.

Мужчина в шортах и махровой пляжной рубашке заказал два сандвича с копченой говядиной.

Наблюдая отца за работой, Мэгги вновь поразилась тому, сколь не похож он на того человека, каким его привыкли видеть дома. Он был и забавным, и потрясающе собранным одновременно. Люди просто влюблялись в него. Он умел рассмешить их и заставить прийти еще раз.

Мэгги стояла в стороне, не привлекая к себе внимания, глядя, как отец работает на публику, будто зазывала в интермедии, который появляется на мгновение между номерами. Она прислушивалась к шуршанию оберточной бумаги, к шлепкам кусков говядины для жаркого и к звукам, которые издавала вращающаяся тяжелая дверца витрины — той самой, что существовала еще, когда Мэгги была ребенком. У этого прилавка летом всегда были очереди. Однако даже в самое напряженное время отец владел ситуацией благодаря расторопности и умению показать товар лицом.

Понаблюдав несколько минут, Мэгги улучила момент, когда отец повернулся к ней спиной, и подошла к прилавку.

— Мне нужен пятицентовик, чтобы купить бюстгальтер «дикси», — произнесла она тихо.

Отец оглянулся через плечо, и на лице его отразилось удивление.

— Мэгги! — Он повернулся, вытирая руки о белый передник. — Мэгги, голубушка, уж не чудится ли мне?

Она рассмеялась, довольная, что пришла.

— Нет, я действительно здесь.

Если бы витрина с мясом была чуть ниже, отец, наверное, перепрыгнул бы через нее. Вместо этого он обогнул прилавок и сгреб Мэгги в охапку дрожащими руками.

— Вот это сюрприз.

— Для меня тоже.

Он отстранился, удерживая ее за плечи.

— Что ты здесь делаешь?

— Бруки уговорила меня приехать.

— Мама уже знает?

— Нет, я приехала прямо в магазин.

— Ну и правильно. — Он радостно рассмеялся, опять крепко обнял ее, затем вспомнил о своих покупателях. Положив руку ей на плечо, он повернулся к ним. — Если кто-то думает, что я грязный старикашка, то знайте: это моя дочь Мэгги из Сиэтла. Она решила преподнести мне сюрприз. — Отпустив ее, он спросил: — Ты сейчас собираешься домой?

— Думаю, да.

Он взглянул на часы.

— Ну, мне осталось еще сорок пять минут. Дома я буду в шесть. Ты надолго?

— На пять дней.

— Всего?

— Боюсь, что да. Я должна вернуться в воскресенье.

— Ну, пять лучше, чем ничего... Ты поезжай, а мне нужно еще поработать. — И он вернулся к своей вахте, крикнув Мэгги вслед: — Попроси, чтобы мама позвонила, если ей понадобится для ужина что-нибудь особенное.

Как только Мэгги завела машину и направилась домой, ее энтузиазм иссяк. Она медленно ехала, размышляя о том, почему всякий раз по приезде домой ее ждет разочарование. Остановившись перед домом, в котором выросла, Мэгги, прежде чем выйти из машины, несколько минут всматривалась в него. Двухэтажный, с пологой шатровой крышей и сильно нависающим венчающим карнизом, он был квадратным, не считая переднего крыльца с тяжелыми опорами из чистого известняка. Прочный и массивный, с кустами, растущими по обеим сторонам каменных ступеней и подогнанными под одну высоту вязами, дом выглядел так, будто все происходило сто лет назад.

Мэгги выключила двигатель и некоторое время сидела, вспоминая, как ее мать, заслышав любой звук с улицы, бросалась к окну. Вера любила стоять за занавесками и наблюдать за соседями, когда те выходили из машины или вынимали покупки. А за ужином рассказывала об этом подробно и с осуждением.

— Элси должна бы сегодня быть в Старджион-Бее. Она несла пакеты от «Пиггли-Уиггли». Зачем она покупает в этоммагазине, ума не приложу. Продукты там никогда не бывают свежими. Но вы, конечно, ничего ей не говорите.

Или так:

— Тоби Миллер посреди бела дня привел домой дочь Андерсона, а мне отлично известно, что в это время его мать была на работе. Им всего лишь по шестнадцать лет, они оставались в доме одни добрых полтора часа — Джуди Миллер хватил бы удар, узнай она об этом!

Мэгги захлопнула дверцу автомобиля и заставила себя пойти к дому. Возле крыльца в двух каменных чашах росла такая же, как и везде, розовая герань и вились стебли барвинка. Деревянный пол блестел свежей серой краской. Коврик перед дверью выглядел так, будто на него еще не ступал ни один ботинок. На декоративной решетке двери виднелась все та же буква «П». Прислушавшись, Мэгги тихо открыла дверь и зашла в коридор. Где-то в глубине дома негромко играло радио, на кухне бежала вода. Жилая комната была тихой, чистой и обставлена со вкусом. По-другому она никогда и не выглядела, поскольку Вера предупреждала всех, что туфли следует оставлять у двери, ноги держать подальше от журнального столика, а курить рядом со шторами запрещено. Возле камина лежала все та же поленница березовых дров, что и тридцать лет назад, потому что Вера никогда не позволяла их жечь: иначе образуется зола, а зола — это грязь. Металлическая подставка для дров и веерообразный каминный экран не потускнели от дыма, а светло-коричневые кирпичи не закоптились. Каминная доска из красного дерева блестела, а на видневшемся сквозь сводчатый проход столе лежала все та же кружевная скатерть и стояла все та же серебряная ваза — подарок к свадьбе Веры и Роя.

Эта неизменность успокаивала Мэгги и угнетала одновременно.

Свет из кухни отражался на покрытом лаком полу. Слева наверх вела лестница из красного дерева и на площадке с высоким окном делала поворот направо. Тысячу раз Мэгги сбегала по ней вниз и всегда при этом слышала приказывающий голос матери:

— Маргарет! Не бегай по ступенькам!

Мэгги стояла, разглядывая окно на лестничной площадке, когда на другом конце коридора появилась Вера. Она подошла поближе и вскрикнула от неожиданности.