— Из этого можно сделать забавный водевиль, миссис Гарланд, и я признательна вам за лестный отзыв о моей работе.

— Я понимаю, почему миссис Мармелл взялась за нее. Но…

— Но… — Дженни не могла скрыть разочарования. — Я больше не могу придумать ничего, что можно было бы с ней еще сделать.

— А я могу. Это не давало мне покоя два последних дня, и сегодня, в четыре утра, я наконец сообразила, в чем промахи. Вы написали ее как остроумный комментарий современной жизни части нашей лучшей молодежи. Но вы не хотели, чтобы это была только комедия, не так ли? Вы пытались создать нечто более глубокое, более значительное — я права?

— В глубине души я рассчитывала на это.

— Хорошо. Только не надо больше извинений или уверток. Вашему роману явно недостает какой-то сцены, которая сгустила бы краски, может быть, даже привнесла бы в него некий оттенок трагедии. Ему просто необходимо это, иначе роман останется легкой комедией.

Я видела, как у Дженни пропадает решимость отстаивать свое детище, и, к моему удивлению, она пробормотала:

— Согласна, — удивив меня своим отказом защищаться.

— Давайте вместе подумаем над образом одного из футболистов или, может быть, поэта (хотя я не жду от него ничего особенного)… С ним могло бы произойти какое-то решающее… происшествие, и это было бы шоком для читателя. Давайте для начала подумаем, что это может быть за происшествие.

— Нет, — возразила Дженни неожиданно убежденно. — Сначала займемся игроком, потому что мне не хотелось бы, чтобы поэт появился в романе слишком рано и задавал бы общее настроение.

Мне понравилась ее агрессивность. Интуитивно я чувствовала, что направляю ее поиск оптимального решения по верному пути.

— Можно изменить порядок появления персонажей. — предложила я.

— Исключается. Он тщательно выстроен. Такого рода изменения… — она остановилась, — они перевернут всю шкалу ценностей.

— Я рада это слышать. Значит, мысль у вас работает… и есть внутреннее чутье.

— Итак, я думаю, что мы остановимся на пятом номере, — сказала Дженни. — Вы правы: поэт ничего нам не даст. К тому же я влюблена в гориллу из Небраски. «На выездные игры мы перевозим его в клетке».

— Мне нравится это. Ну, остановимся на пятом?

— Да.

Мы вместе пробежались по перечню печальных происшествий, которые обычно сопутствуют спортсменам, и я предложила:

— Может быть, его ловят на употреблении наркотиков или стероидов за две недели до того, как будет определяться лучший игрок, которому присуждается премия Хейсмана.

Но она отвергла это:

— Уже было. Бен Джонсон и Олимпийские игры.

— Он связывается с аферистами, они исчезают, а его разоблачают?

Она опять покачала головой:

— Нет, мелодрама Пита Роуза слишком долго смаковалась телевидением. — И, желая потрафить мне в расчете на дальнейшие подсказки, она сказала: — Вот уж чего не ожидала, миссис Гарланд, так это того, что вы так хорошо знаете спорт.

— А почему бы нет, — ответила я. — Мой муж был королем спорта здесь, в Мекленберге. «Таймс» бичевала его за то, что он тайно предоставлял футболистам стипендии. А не может быть такого, что у вашего парня больные родители, которые не могут позволить себе лечение по причине бедности? Хотя нет, это тоже было в одном из телеспектаклей на прошлой неделе.

— Черт, вы знаете и литературу, и спортивные передачи на теле видении. Вас надо опасаться втройне.

— Это как раз то, что поддерживает тебя, когда тебе перевалит за седьмой десяток.

В тихом отчаянии мы отметали один замысел за другим, пока я не предложила:

— Пойдем прогуляемся по лужайке.

Прохладный октябрьский воздух словно подстегнул ее:

— Черт, это же настоящая футбольная погода! — воскликнула она и, прищелкнув пальцами, добавила: — Ладно, не такие уж мы недотепы, чтобы не справиться с этим делом.

Но мои мысли были заняты в тот момент другим. Медленно подбирая слова, я проговорила:

— Больше всего меня раздражает в университетском спорте, каким я его видела, когда был жив мой муж, и вижу сейчас по новостям, отнюдь не то, что ловкие тренеры имеют миллионы долларов в год побочных доходов от телевидения, выездов в лагеря, протаскивания спортсменов в учебные заведения, в то время как их игроки не получают ничего. Меня убивает, что спортсмены повсеместно считают, будто можно безнаказанно насиловать студенток, с которыми они учатся. Причем это право представляется им чуть ли не как данное Богом. Посмотрите, что происходит в последнее время во всех концах станы. Трое футболистов насилуют первокурсницу. Четверо хоккеистов, двое баскетболистов… а сколько дел не попадает на страницы прессы! Тренеры, похоже, думают, что их звезды для подтверждения своей зрелости могут насиловать кого им захочется — Испугавшись резкости собственных слов, я осеклась: — Может быть, это слишком. Вообще-то сомнительно, что тренеры знают и поощряют это.

Повисла долгая тишина, и, когда я посмотрела на спускавшуюся по склону Дженни, мне стало ясно, что в этот момент она выбирает, как ей пройти по минному полю своих мыслей. Наконец она остановилась, показала на скамейку и, пригласив меня сесть рядам, не спеша изрекла:

— Итак, номер пятый — а это наиболее яркая, выдающаяся натура — насилует нашу героиню. Она вне себя от ярости и немедленно заявляет об этом, но — тут я заимствую вашу мысль — его выдвигают на премию Хейсмана. Если он получает ее, то университет выигрывает тоже. Он приобретает огромную популярность по всей стране, и в следующем году не будет отбоя от желающих поступить.

— Интересное начало!

Дженни пропустила мои слова мимо ушей. Голова ее была занята неожиданной развязкой, к которой она хотела подвести меня:

— Университетские адвокаты, кое-кто из профессуры, тренеры, и особенно главный, — все давят на нее, чтобы она сняла свое обвинение. И заставляют замолчать. Они, может быть, и не угрожают ей физической расправой, но она напугана до смерти. Во всем университете у нее не находится друзей, кроме одной-единствеиной чернокожей девушки, которая уже прошла через все передряги, связанные с посягательствами мужчин. Она советует нашей героине: «Не отступай!» Проходит неделя, и негритянка оказывается отчисленной из университета. Доводами администрации являются плохая успеваемость и нарушение правил поведения.

— Интересное добавление!

— Но это еще не все. Наш герой получает премию Хейсмана. Наш университет получает поздравления. Анаша героиня получает беременность. — Последовала еще одна долгая пауза, после чего она осторожно произнесла: — Когда беременность подтверждается, она идет к тем, кто затыкал ей рот, и спрашивает, что ей делать. Самым сообразительным оказывается главный тренер. Он дает ей деньги и находит врача, чтобы сделать аборт. Но наша героиня соглашается на это только при условии восстановления в университете своей чернокожей подружки. Ее восстанавливают, и они вместе идут в клинику.

После некоторых размышлений я призналась:

— Мне не приходило в голову ничего подобного! Но вам придется повесить эти события на Небраску. Использовать реальное место не совсем удобно.

— Нет! — неожиданно и твердо заявила Дженни. — Это было бы слишком явно. Небраску трогать нельзя. Мы придумаем другое заведение.

— Какое?

— Откуда я знаю? — И мне стало ясно, что в этом деле у Дженни гораздо больше личных мотивов, чем она хочет показать. Но было ясно и то, что сейчас не время исследовать эти темные закоулки ее прошлого.

Мы еще долго сидели в тишине под октябрьским солнцем. Посматривая искоса на ушедшую в себя Дженни, я была преисполнена чувством сопричастности к самой сути процесса создания книги. «Интересно, что пришлось пережить ей в тех студенческих городках Запада? — задала я себе вопрос и тут же остановила себя: — Не пытайся добиться от нее правды. Все писатели выдумщики, даже когда описывают пейзаж. Им приходится быть такими. Они дают нам свои интерпретации событий, и мы принимаем их».

Наконец Дженни заговорила: