В первый год своего вынужденного безделья Сова чуть не умерла от информационного голода. Оставшись без друзей и знакомых, без книг, без телевидения и радио, без привычных ежедневных новостей, без выхода в Мировую Сеть, она была готова с радостью слушать любые звуки человеческой речи, даже лишенные всякого смысла. В тот год Сова научилась яростно ненавидеть тишину и любить то немногое, что эту тишину нарушало. Вечерами с умилявшей Сову серьезностью молодой лекарь, живший в доме по соседству, рассказывал ей о религии, культуре и обычаях своего народа. Врачеватель в седьмом поколении, травник и знахарь, он сам явился к ней в дом с первым соседским визитом вежливости, принеся в подарок кусок железа весом не меньше полукилограмма. В этом мире господства дерева и камня ценность подарка Сова смогла осознать лишь много дней спустя, когда в тесной лавке при кузнечном дворе за обыкновенные ножницы ей пришлось выложить кругленький золотой сиал с пробой императорского монетного двора. Работа по изготовлению ножниц не стоила даже серебряного звиула, что считался здесь крупной монетой. Вся остальная ценность ножниц приходилась целиком на материал. Продавая их, хозяин лавки смотрел на Сову подозрительно, будто не веря, что ножницы она собирается использовать по прямому назначению. Наверняка такой предмет роскоши надлежало хранить в деревянном футляре и доставать для показа только почетным гостям.
Тогда же, недоуменно повертев в руках кусок металла, Сова отдарилась аптечкой в пластиковой коробочке, решив, что раз к ней в гости занесло врача, то ему в подарок вполне подойдет стандартный бортовой набор медикаментов. Первое ознакомление варвара с достижениями современной медицины Сова провела блестяще, словно сдавала зачет по оказанию первой помощи пострадавшим. Впрочем, ей не пришлось долго чувствовать себя слишком умной. После того, как Лорис успешно испытал мазь от ожогов на одном из своих пациентов, его ежевечерние сказки, несмотря на протесты Совы, были спешно свернуты. Теперь, с трудом восстанавливая в памяти медицинские познания, Сова коряво и косноязычно пыталась пересказать Лорису все, что она помнила об искусстве врачевания. Неделя мучений, проведенная в попытках вспомнить основательно подзабытую таблицу Менделеева, вынудила Сову заказать в фактории мобильный компьютер с виртуальным рабочим местом и несколько обучающих школьных программ. Неожиданно легко Лорис согласился даже на операцию по лингвистическому программированию головного мозга, хотя Сова понимала, каким потрясением для человека другой цивилизации должно было стать внезапное овладение словарем федерального эсперанто. После этого одна из пустых комнат ее дома надолго превратилась в учебный класс.
Сама на осознавая этого, Сова привязалась к Лорису так быстро и так крепко, как привязываются все, вдруг оказавшиеся одинокими люди к первому ворвавшемуся в их опустевший круг живому существу, будь то кошка, собака или человек. С появлением Лориса сами собой исчезли куда-то излишки ее свободного времени, заполненные, как правило, воспоминаниями и сожалениями. И даже со страхом ожидаемая тоска по прежней жизни приходила лишь короткими приступами, которые Сова старалась перетерпеть, как зубную боль. Так что однажды ночью, отыскивая для Лориса на звездном небе участок Млечного пути, где светил едва видимый отсюда желтый карлик — Солнце, Сова научилась, наконец, забывать о своей участи изгоя при виде чужого восторга — восторга перед бесконечностью давно знакомого ей мира.
Спасла ли ее тогда собственная бессознательная щедрость? Или смутное чувство, что все эти уроки были необходимы ей самой больше, чем первому в ее жизни ученику? Часто со стыдом и удивлением она сознавала, что в своем мире и в своей культуре Лорис оказался человеком, лучше и полнее образованным, чем она — в культуре и цивилизации Земли. В придуманной ими игре «вопрос-ответ» ее проигрыши надолго стали привычными: Лорис мог ответить на любой её вопрос, а вот она с трудом отвечала на один из его трёх. Он рассказывал ей легенды, показывал древние храмы, заказал для нее у художника нарисованную на плотном холсте карту империи, из окна дома вел для неё репортажи о проходящих внизу под окнами похоронных и свадебных процессиях... Именно тогда, в первый год их знакомства, он и рассказал ей про «Страну Остывших Душ» — легендарную и реальную.
Пятнадцать лет назад в этих горах к западу от Ладагаша укрывались остатки крестьянской армии, когда на равнинах крестьянское восстание было уже подавлено. Где-то в лабиринтах голых каменных ущелий была и могила отца Лориса — городского лекаря, поставившего себя вне закона лечением бунтовщиков. Если вообще она была, эта могила. Лорис рассказывал, что все подходы к перевалам были под охраной, и бунтовщики просто умирали от голода. Некоторые сдавались солдатам и молили о куске хлеба. Сдавшихся в плен поднимали на копья: в горах не было деревьев, чтобы делать виселицы. Убитых сбрасывали в горный поток на дне ущелья. Кипящая вода тащила тела вниз, в долину, била о камни, уродовала, швыряла на берег. А родственники ждали внизу, прячась от солдат, вылавливали своих погибших и наскоро хоронили. С застывшим лицом, глядя в сторону, Лорис рассказал ей, как мальчишкой сутками сидел на прибрежном валуне и смотрел на реку, молясь Двуглавому о том, чтобы никогда не дождаться того, чего ждали другие. Приходила добрая тетка, пыталась его увести, потом отчаялась — только приносила еду. Кто-то эту еду съедал, может птицы, а может такие же, как он, ждавшие своих мертвых. Потому что живым оттуда не вернулся никто.
Лорис не дождался.
Когда Сове потребовалось безлюдное и безопасное место, чтобы перепрятать корабль, опрометчиво оставленный недалеко от города в лесу, Лорис сам предложил ей эти безлюдные ущелья. Несколько раз, щадя его чувства, она заговаривала о том, чтобы перенести стоянку корабля поближе к городу, но Лорис возражал: на населенных равнинах корабль спрятать сложно. Сова соглашалась — в бесконечные лабиринты Гиблых гор по доброй воле мог забрести разве что умалишенный: всех, кого недостаточно впечатляли поверья о Стране Остывших Душ, окончательно отпугнули от этих мест легенды о призраке заморенной голодом армии.
Над Совой же не тяготели никакие суеверия, поэтому ничто, кроме сочувствия Лорису, не мешало ей восхищаться неземным пейзажем с высокими острыми пиками горных вершин, вколотых, подобно булавкам, в мягкую ватную подушку сиреневого неба.
К тому же в одном из ущелий ее ждал корабль. Смешно признаться, но Сова скучала по кораблю, как скучают по любимой игрушке, которую нельзя взять с собой в зрелость. Ей нравилось ласково гладить корабль по холодному бронированному боку, властным жестом оживлять спящие приборы, шутливо подмигивать многочисленным индикаторам, как с живым существом разговаривать с бортовым компьютером. Еще ни разу из порта Ксавры она не вернулась на борт с пустыми руками. Выбор подарков Сова оправдывала их функциональностью: чехлы для кресел, жидкость для полировки, новый шлем со встроенным монитором, — всем этим безделушкам, конечно, можно было найти хорошее применение, но и без них вполне можно было обойтись. Через год ее нелепую традицию делать подарки собственному кораблю подхватил и Лорис, не иначе расценив их как ритуальные жертвоприношения, без которых божественная летательная железяка и не подумает отрываться от поверхности.
Больше Лорису не придется ломать голову над тем, что привезти в подарок: он летит на «Водолее» в последний раз.
Эта мысль вырвалась из-под запрета, сознательно наложенного вчера на любые мысли о будущем. Сове пришлось зажмуриться так сильно, что из-под ресниц нечаянно выдавились слезы, в существование которых ей никак не хотелось верить. Не сейчас, только не сейчас. Ей нельзя расслабляться, даже пожалеть себя сейчас нельзя, потому что такая жалость ничему не поможет и ничего не изменит. Нужно подумать о чем-то другом, что-то решить, предпринять, противопоставить. Нужно позаботиться о чем-то, вот хотя бы о ветках для костра, только не думать, не думать, не думать о том, что будет.
