Что касается художника Мияги. то он продолжал заниматься армией в несколько ином плане — он вращался среди заурядных офицеров, но это совсем не значило, что Мияги получал второстепенную информацию.
Среди приятелей Мияги из военного министерства был молодой офицер, любитель живописи, с которым они частенько встречались в городе, а порой уезжали вместе писать с натуры в деревню, на берег реки, забираясь в самые глухие чудесные уголки. Однажды ранней весной, установив мольберты, они рисовали старый храм над заброшенным прудом и лебедей, которые все время уходили из поля зрения.
Жаль, — сказал спутник Мияги, опуская палитру, сегодня мы не закончим, а я теперь долго не смогу вернуться к этой картине… Придется заниматься макетом. Он такой огромный, как это озеро…
Офицер мимоходом сказал, что на макете изображен весь Китай с горами, долинами рек. Он является точной копией крупномасштабной карты. Для макета отведен специальный большой зал. Остальное Мияги домыслил сам и немедленно встретился с Зорге. Художник-любитель работал в управлении стратегического планирования. Бросив неосторожную фразу, он дал подпольщикам кончик нити, которая позволила сделать очень важные выводы. Если в управлении стратегического планирования делают макет Китая, значит, готовятся какие-то важные события.
Почти одновременно с этим Одзаки узнал еще одну новость — референт премьера Кадзами Акира доверительно рассказал Ходзуми, что наконец-то подготовлен внешнеполитический план правительства, согласованный с генеральным штабом. На очередной явке в отеле «Империал», где ежедневно встречались десятки журналистов, Одзаки передал Зорге все, что он слышал от референта премьера. Это была новость первостепенного значения. Встретились еще раз, чтобы обсудить дальнейшие шаги. Перебрали множество вариантов и остановились на самом простом — Одзаки должен прямо обратиться к принцу Коноэ с просьбой познакомить его с внешнеполитическим планом. Довод вполне логичен — советник правительства по китайским делам должен быть в курсе предстоящих событий.
В очередную среду, когда «любители завтраков» сообща готовили любимое всеми скияки, Одзаки сказал премьеру:
— Коноэ-сан, как вы думаете — не следует ли мне познакомиться ближе с внешнеполитическим планом правительства?
Коноэ задумался: план совершенно секретный, но ведь Одзаки советник, он должен все знать…
— Я думаю, — сказал наконец Коноэ, подкладывая на сковородку тонкие ломтики мяса, — это нужно сделать. Приезжайте в канцелярию, я распоряжусь, чтобы вас познакомили с материалами. Но имейте в виду, план совершенно секретный, прочтите его в канцелярии. И никаких записей…
К этому разговору больше не возвращались. Одзаки подлил в сковороду пива, добавил сои — от этого мясо должно приобрести более пикантный вкус.
— Господа, скияки готово! — торжественно провозгласил он и, ловко подхватив палочками нежный, коричневый от сои кусок мяса, опустил его в свою чашку со взбитым сырым яйцом.
На сковороды положили новые порции мяса, овощей, потянулись за сигаретами в ожидании, когда скиякн будет готово.
Потом снова заговорили о перспективах политики кабинета, и премьер бросил фразу, заставившую Одзаки насторожиться.
— Кто хочет поймать тигренка, — сказал он, — тот должен войти в пещеру к тиграм… Иначе ничего не получится…
Что означала эта фраза в устах Коноэ? За ней тоже что-то скрывалось.
Перед тем как поехать в канцелярию, Одзаки взял у Рихарда Зорге маленький плоский аппарат, недавно полученный из Москвы. Рихард давно ждал его, несколько раз запрашивал Центр. Там сомневались — аппарат слишком большая улика, стоит ли рисковать, но Зорге настоял: конечно, это риск, но иным путем копии документов не получить.
Сначала Одзаки сунул аппарат в портфель, но по пути в канцелярию переложил его в карман пиджака, и это его спасло. Чиновник, ведающий секретными документами, низко поклонился и сказал, что от принца Коноэ уже получены необходимые указания, но он просит господина советника подождать несколько минут. Чиновник исчез и возвратился с коричневой папкой.
— Прошу вас в отдельный кабинет, вам будет там удобнее, — сказал чиновник. — А портфель оставьте у меня, таков порядок…
Чиновник этот, хранитель секретных документов, наверняка был связан с кемпейтай — государственной контрразведкой. Аппарат для микросъемок в портфеле советника послужил бы грозной уликой. Если бы его обнаружили, то дальнейшим путем для Одзаки мог бы быть только путь в тюрьму Сугамо — на виселицу.
Одзаки провели в отдельную комнату, за дверью щелкнул замок — его заперли, и он остался наедине с секретнейшим документом, в котором излагались перспективы японской политики на два года вперед.
«Принято советом пяти министров…»
«Военные приготовления в армии заключаются в увеличении контингента войск, расположенных в Маньчжоу-го и Корее…» — прочитал на первой странице Одзаки. Мягко, почти неслышно щелкнул затвор фотоаппарата, потом еще, еще… Документ был большой, на многих страницах. Отвернувшись к окну и заслоняя собой стол, на котором лежали секретнейшие страницы, Одзаки перелистывал их, щелкая затвором. Переводил пленку, и снова, как тревожные удары сердца, щелкал затвор…
Последняя страница, последний щелчок… Одзаки убрал аппарат и принялся за чтение документа.
Зорге с нетерпением ждал исхода операции. Вукелич доставил проявленную пленку только вечером, и они вдвоем приступили к работе. Напрягая зрение, с помощью увеличителя, прочитали меморандум правительства императору Хирохито. Главным в японской политике было решение китайской проблемы. Совет министров видел цели правительственного кабинета в том, чтобы с благословения неба осуществить императорский путь в Китае. Здесь повторялась та же фраза, которую принц Коноэ бросил за завтраком: «Кто хочет поймать тигренка, должен войти в пещеру к тиграм».
Подготовка японской агрессии против гоминдановского Китая совсем не означала, что для Советского Союза ослабевает угроза нападения со стороны Японии.
Для Рихарда было ясно, что нападение на Китай японская военщина рассматривала с точки зрения подготовки к большой войне против Советской России. Это подтверждалось данными о численности Квантунской армии, которые еще раньше получил Зорге.
Вовремя «мукденского инцидента» Квантунская армия насчитывала 50 тысяч солдат — 20 процентов всей японской армии. Через пять лет вблизи дальневосточных границ Советского Союза было уже 270 тысяч солдат Квантунской армии. Возрастала численность всех японских войск, но Квантунская армия росла неизмеримо быстрее — к 1937 году в Маньчжурии находилась уже треть японских вооруженных сил.
Зорге подсчитал: количество танков в Квантунской армии за эти годы увеличилось в одиннадцать раз, самолетов стало почти втрое больше, орудий — в четыре раза… К границам Советского Союза прокладывали стратегические дороги, в Северной Маньчжурии строили казармы, военные склады, аэродромы…
Нет, по всему было видно, что японская военщина совсем не собиралась изменить свою враждебную политику по отношению к Советской стране.
И все же, после долгих раздумий, сопоставляя факты, анализируя события, Рихард Зорге пришел к несколько иному выводу. Зашифровав очередную радиограмму, он поручил Клаузену передать в Центр:
«Японцы стремятся создать у других держав впечатление, будто бы они собираются незамедлительно вступить в войну с Советским Союзом. У меня складывается иное мнение: Япония не собирается начинать войну в ближайшее время. Все ее внимание устремлено на континентальный Китай. Подтверждение высылаю обычной связью».
Через несколько лет, подводя итоги своей работы, Зорге писал:
«Было бы ошибкой думать, что я посылал в Москву всю собранную мною информацию. Нет, я просеивал ее через свое густое сито и отправлял, лишь будучи убежденным, что информация безупречна и достоверна. Это требовало больших усилий. Так же я поступал и при анализе политической и военной обстановки. При этом я всегда отдавал себе отчет в опасности какой бы то ни было самоуверенности. Никогда я не считал, что могу ответить на любой вопрос, касающийся Японии».
