Этой ночью Бога не было.

Мечтатель сидел на краю кровати. Он всматривался в нее.

— Я хочу тебя, Шэрон. Я хотел тебя с тех пор, как впервые увидел.

— Я тебя не хочу. Я не хочу никого таким образом. Оставь меня в покое.

Он не слушал ее. Он потянулся к ее блузке. Она напрягала мышцы рук, чтобы разорвать веревки и не дать ему к ней прикоснуться. Но она была крепко привязана к своему кресту.

Он нежно отложил в сторону одну часть ее блузки, затем другую, и ей вновь пришлось увидеть то, что видел он, — две белые груди с широкими кружками красновато-коричневых сосков.

— Будь ласкова со мной, Шэрон, — говорил он, — Я не хочу брать тебя силой. Я хочу, чтобы ты любила меня.

Он потерся щекой об один из сосков, потом о другой, затем поцеловал и обвел языком вокруг каждого из них.

Подняв голову — в дюймах от ее головы — он шептал:

— Ты — все, о чем я когда-либо мечтал, Шэрон. Я хочу, чтобы ты была моей.

— Уходи, — ее голос дрожал. — Не делай этого еще раз. Я так слаба, больна… пожалуйста…

— Через некоторое время, дорогая. Через некоторое время ты будешь спать. Мы слишком долго знали друг друга, чтобы остановиться сейчас.

Его рука двинулась к ее юбке, нашла ее уже расстегнутой, и он стал ее снимать.

— Это не ново, Шэрон. Для каждого из нас. Все эти многие годы ты должна была чувствовать вибрации моих чувств. Ты должна была знать то, что знал я. Я любил тебя тысячу раз. Мы проводили драгоценные, бесконечные часы в руках друг у друга. Сейчас — это просто очередной раз.

После того раза, когда сюда вошел первый из них, Злодей, она еще не испытывала такого страха.

— Ты сумасшедший, — задыхаясь, сказала она. — Выметайся отсюда.

— Те другие, они тебя не заслуживали. Я единственный, кто заслуживает твоей любви.

Она с ужасом смотрела, как он укладывался рядом с ней на кровати. Он развел ее обнаженные ноги. Она попыталась сопротивляться, но ее ноги были свинцовыми от усталости. Она не могла больше заставить их держаться вместе.

Он лежал у нее между ног, целуя ее пупок, касаясь его языком, обходя по кругу.

Его рот двигался вниз по ее животу, целовал ее плоть, ниже и ниже, до лонного треугольника.

— Не надо… не надо… — молила она его.

Поднявшись, он встал на колени над ней. Она стонала и хныкала. Все было без толку, без толку. Она чувствовала себя слабой и измученной, существом, жизнь в котором поддерживается только ужасом и ненавистью.

Он что-то бормотал. Она прислушалась.

— Сколько раз, — говорил он. — Сколько раз, — повторял он, — ты доводила меня до эрекции. Сколько раз я входил в тебя, бывал в тебе, в одиночку наслаждаясь нашей взаимной любовью. И теперь, Шэрон, наконец-то, Шэрон, мы будем это делать вдвоем.

Она сделала последнюю отчаянную попытку отбросить его, но ее одеревеневшие ноги не двигались, они оставались широко раскрытыми, ожидая атаки. Его глаза были устремлены на нее. Он бился и взвивался, как маньяк.

Она едва понимала его полупридушенную речь:

— …долго я ждал, хотел… желал… этого момента, этого момента… я так возбужден, так возбужден, так…

Она ощутила, как твердый конец его пениса коснулся сухих губ внизу, закрыла глаза, приготовилась к сажанию на кол, но внезапно услышала пронзительный звук. Ее глаза широко раскрылись.

Его голова была откинута назад, глаза зажмурены, черты искажены, рот открыт, когда его крик восторга и удовольствия снизился до низкого стона. Его руки лихорадочно пытались воткнуть пенис в нее, но слишком поздно. Она почувствовала, как он брызгает на ее лонные волосы и живот.

Его рот работал, стараясь съесть воздух, он бился в конвульсиях, и внезапно все кончилось. Он расслабленно растянулся на кровати между ее ног, его опустошенный пенис хлопнул ее по бедру.

— Я… я не знаю почему, — задыхаясь, пробормотал он. — П… прости меня.

Ее удивление по случаю его преждевременной эякуляции превратилось в радость. Впервые за эту ночь она почувствовала, что одержала победу. Это было заступничество провидения. Бог все-таки был.

Других ей хотелось мучить и убивать. Она была беспомощна. Но этот был уязвим. Она могла убить его, а через него остальных — за себя, за то, что осталось от ее оскверненной гордости.

— Поделом тебе, дегенерат! — набросилась она на него. Она будет беспощадной. — Что здесь прощать, ты, чудо без члена? Ты хотел взять меня силой, не так ли? Но ты не смог, потому что ты, оказывается, евнух, вот что! Я рада. Я счастлива. Этого ты и заслуживаешь, ты, грязная свинья, которая и придумала все это. Так посмотри же на себя, великий любовник. Что случилось с тобой по дороге, когда ты шел насиловать?

Несчастный, неспособный взглянуть ей в глаза, он встал с кровати.

— Тебе еще рано уходить, — крикнула она. — Тебе еще предстоит некоторая уборка, перед тем как ты унесешь отсюда свою задницу. Возьми влажное полотенце, черт, бы тебя побрал, и сотри с меня свою дрянь. Я чувствую себя будто в дерьме.

Как побитая собака, он поплелся в ванную, вернулся с полотенцем и неловко вытер с нее секрецию. Он подобрал рубашку и джинсы, выключил свет в ванной и пошел, но затем вернулся и молча прикрыл ее тело.

Наконец он взглянул на нее, встретил ее пренебрежительный взгляд.

— Извини, — сказал он.

— За что? — злобно бросила она. — За то, что ты меня во все это втянул? Или за то, что тебе это со мной не удалось?

Последовало молчание.

— Не знаю, — сказал он. — Спокойной ночи.

Во вторник все четверо спали до позднего утра, и сейчас, когда Адам Мэлон, покончив с яичницей-болтуньей, жарил сосиски и готовил поздний завтрак, появился запоздавший Кайл Шивли. Проведя расческой по волосам в последний раз, Шивли положил ее в карман и подтащил к себе стул.

Мэлон уселся во главе стола и окинул взглядом своих соратников по Фан-клубу. Настроение за столом на этот второй день их предприятия было далеко не праздничным. Бруннер был замкнут. Йост в мыслях витал неизвестно где. У него самого, насколько он мог судить по своему отражению в висевшем напротив зеркале, было настроение мрачного самонаблюдения. Только Шивли был оживлен.

Наполнив свою тарелку, Шивли сделал то же самое, что и Мэлон, — оглядел своих компаньонов. Он критически прокудахтал:

— Не совсем похоже на группу любителей развлечений, выехавшую на каникулы. Что такое? Разве вы все не перепихнулись с этой секс-бомбой вчера вечером?

Никто ему не ответил.

Шивли начал закидывать еду в рот.

— Черт, я думал, вы будете стоять в очереди у спальни.

— Не к спеху, — ответил Йост. — У нас есть еще тринадцать дней.

— Может, для тебя это и достаточно, — заметил Шивли, — но для меня уж точно нет. — Он замолчал и подозрительно оглядел стол. — Эй, так мне никто и не ответил. Вы все отведали ее вчера вечером, разве не так?

— Я-то уж точно, — сказал Йост, методично пережевывая сосиску.

— Кое что в ней есть, а?

— Несомненно, — ответил Йост.

— А как насчет Лео?

Бруннер неохотно кивнул:

— Да. Я не собирался, но ничего не мог с собой поделать.

Шивли ухмыльнулся:

— Снимаем перед тобой шляпы, Лео. Ты сегодня мужчина. — Шивли перенес внимание на Мэлона. — От нашего лидера мы еще ничего не слышали.

Мэлон беспокойно пошевелился на стуле.

— Ну… — Он не поднимал глаз от тарелки. — Я пошел туда, когда вы все спали. — Он помолчал. — Но мне нечем гордиться.

— Вот видишь, — сказал довольный Шивли. — И это не превратило тебя в закоренелого преступника, насколько я вижу.

— Но также не принесло мне радости, — возразил Мэлон. — Я не хотел этого делать таким образом.

— Но ты это сделал, — неумолимо настаивал Шивли.

Мэлон не стал ему отвечать.

Он действительно это сделал, но не мог сказать почему. Технически он этого не делал — но оставался тот факт, что он намеревался, он пытался совершить изнасилование.

Всю долгую беспокойную ночь, перед тем как заснуть, он пытался понять, что побудило его действовать наперекор своим принципам и обетам. Его поведение, он был в этом уверен, нельзя было объяснить действием марихуаны. Толчок этому дало что-то более сложное. Лучше всего он смог объяснить это так: когда Шивли нарушил цивилизованное соглашение и создал прецедент, возможность которого они в принципе могли допустить, когда Йост последовал за ним, а такой поборник законности и порядка, как Бруннер, стал играть по новым правилам, в их маленьком сообществе произошла бурная революция. Их мораль оказалась перевернутой с ног на голову и вывернутой наизнанку.