День и ночь озеро плескалось у пологого песчаного берега Тихой заводи. Мелкие ласковые волны ритмично накатывали на чистый песок, оставляя на нем ровные бороздки. Но по выходным следы маленьких босых ног ломали эти симметричные узоры.

Симпатичный подвижный мальчик с упоением шлепал по мелководью, швырял в прозрачную воду камушки и старательно строил из песка кривые нелепые домики.

Его отец, высокий стройный мужчина, закатав до колен брюки, стоял неподалеку, время от времени выдергивая из воды удочку и проверяя наживку. Иногда мальчику тоже давали маленькую удочку, но рыба его нисколько не интересовала. Ему просто очень хотелось все делать, как папа. Если отец забрасывал наживку подальше, малыш делал точно так же. Если отец подсекал, то и мальчик спешил подсечь, хотя поклевки у него и не было. Мужчина ласково улыбался и гладил сынишку по голове.

Когда солнце поднималось и начинало нещадно палить, отец выносил из маленького деревянного домика гамаки и укреплял их на старых раскидистых деревьях. Мужчина с мальчиком забирались в гамаки и, укрытые от солнца густой листвой, лениво покачивались. И разговаривали, разговаривали, разговаривали…

Так продолжалось несколько лет. Озеро за это время не изменилось. А вот у мужчины появился новый дорогой автомобиль и хорошие элегантные костюмы. В заводи построили маленький ангар для моторной лодки. Рыбацкое снаряжение становилось все сложнее и дороже. Мальчик же подрастал и превращался в красивого подростка. С годами он не увлекся рыбалкой сильнее, чем раньше, хотя, как и прежде, дорожил компанией отца. Но со временем мальчик все реже и реже появлялся на озере. А вскоре перестал туда ездить и отец. Рыбацкий домик ветшал, пока его не спалили какие-то проезжие туристы.

Прошли месяцы. И вдруг все изменилось. Послышался шум двигателя, и к берегу подъехал мощный автомобиль, а вслед за ним грузовичок. Из машины вышел хозяин Тихой заводи, а из грузовичка выскочил парень в каске, по виду строитель. Мужчина показал парню место и достал из портфеля чертежи. Они долго что-то обсуждали, а на следующий день закипела работа. Через несколько недель на месте старого рыбацкого домика вырос красивый загородный дом в деревенском стиле: стены из светлой сосны, острая крыша спускается почти до земли, на первом и втором этаже террасы, с которых открывается чудесный вид на озеро…

Как только дом был готов, в нем появилась красивая женщина. Она все время была одна и грустила, оживляясь лишь в те дни, когда к ней приезжал высокий мужчина, тот самый, что выстроил дом. Тогда они много смеялись, бродили, взявшись за руки, по мелководью, сидели на террасе, неторопливо потягивая холодное белое вино, и качались в гамаках. Когда визит мужчины заканчивался, женщина вновь погружалась в тоску…

Телефон звонил и звонил, а Анна все никак не могла проснуться. Наконец она приоткрыла один глаз и посмотрела на будильник. Десять минут девятого. Не так уж и рано, подумала она, но ведь сегодня воскресенье. А в выходные она любила поваляться в постели подольше. И всем, кто близко ее знал, маленькая слабость Анны была хорошо знакома. Значит, у того, кто звонил, была весьма веская причина беспокоить ее в такой невозможно ранний час.

Анна откинула пуховое одеяло и нащупала босыми ступнями тапочки.

— Может, мама, — пробормотала она, подняла трубку и сонным голосом произнесла «алло».

— Он умер, — отстраненно произнес женский голос.

Анна приглушенно вскрикнула. Это действительно звонила мама, а кто именно умер, и спрашивать не нужно было. В жизни ее матери был только один-единственный мужчина. Оливер Бейкер. Самый модный в городе архитектор, пятидесяти четырех лет, женатый, отец взрослого сына по имени Марк.

А Розмари, мать Анны была его любовницей вот уже два десятка лет, только Анна не любила считать эти годы.

— Мама, скажи, что произошло? — осторожно спросила Анна, теряясь в догадках.

— Он умер, — тусклым голосом повторила Розмари.

Анна глубоко вздохнула. От сонливости не осталось и следа. Только не поддаваться панике!

— Мама, а Оливер… там, с тобой?

— Что?

Розмари, видимо, просто потеряла чувство реальности.

— Мама, Оливер навещал тебя в эти выходные?

Первое, о чем подумала Анна, — у Оливера случился сердечный приступ. Или удар. Не исключено, что это приключилось с ним в самый кульминационный момент любовного свидания. На Анну накатило легкое чувство гадливости, но что толку зарывать голову в песок? Зачем еще мог Оливер посещать свою любовницу? Ради секса, конечно. И, возможно, весьма бурного.

— Нет, — наконец ответила мать. — Он собирался, но потом отменил свидание. Не смог.

Анну раздирали противоречивые чувства. Облегчение, сочувствие, досада на мать, которая полжизни просидела в ожидании своего женатого любовника. Что ж, больше ей не придется его ждать. Никогда. Но какова цена освобождения!

— Об этом объявили по радио.

— Что объявили по радио, мама? — терпеливо спросила Анна.

— Они сказали, Оливер не виноват. Другой водитель был пьян.

Дочь кивнула. Появилась какая-то ясность. Вероятно, дорожное происшествие. Оливер Бейкер, по-видимому, закончил свой жизненный путь в автокатастрофе. Хотя, по его грехам, кончина была слишком легкой. Лучше бы его растерзали пираньи.

Анна не испытывала к Оливеру ни малейшего сочувствия. Ей было жаль лишь маму. Несчастная женщина целую жизнь положила на алтарь своей любви, и все ради считанных мгновений, которые он мог урвать у своей семьи. И вот Оливер ушел из ее жизни навсегда, оставив осиротевшую подругу наедине со своим горем в тайном любовном гнездышке, которое он построил для нее несколько лет назад.

Когда Розмари осознает необратимость утраты, она вполне способна совершить какую-нибудь глупость, вот чего боялась Анна. Оливер забрал ее лучшие годы, это так, но Анна не позволит, чтобы он унес с собой в могилу и все оставшиеся.

— Мама, — спокойно сказала Анна, — пойди и приготовь себе чашку чаю. Положи побольше сахара. Ты меня поняла? А я сейчас к тебе приеду.

Анна жила не очень далеко, и у нее имелся норовистый автомобильчик, который, дай ему волю, мог проявить неплохую резвость.

До Тихой заводи Анна добралась за двадцать три минуты. Это был рекорд. Обычно на дорогу уходило не меньше получаса. Конечно, сегодня, в воскресное утро, шоссе было пустое. До летних пробок, когда машины горожан, жаждущих сбежать от духоты хотя бы на выходные, выстраивались на шоссе нескончаемой лентой, еще месяца два.

Анна взволнованно заколотила в дверь.

— Мама! Мама, открывай скорее! Где ты?

Нет ответа. Анна ринулась вокруг дома, туда, где почти вплотную к террасе подступало озеро. В голове у нее сменялись предположения одно ужаснее другого, пока она не увидела мать, живую и невредимую. Розмари сидела на террасе. Анна с облегчением вздохнула и замедлила шаг, стараясь отдышаться.

Какой же великолепный вид на озеро открывается с этой террасы! Но мать смотрела вдаль ничего не видящим взглядом. Солнце освещало ее сбоку. Ее четкий профиль и прекрасные золотистые волосы были необыкновенно красивы. На Розмари был лимонно-желтый пеньюар, перехваченный в талии пояском. Талия у нее до сих пор тоненькая, как у девушки. Анна еще раз удивилась необыкновенной красоте матери и превратности судьбы, которая распорядилась так, что эта красота отцветала, никого не радуя. Пустоцвет. Но, слава Богу, она жива и здорова.

Анна перевела дыхание и поднялась по деревянным ступеням на террасу.

Розмари безучастно взглянула на дочь. В ее обычно выразительных серо-голубых глазах застыло отсутствующее выражение. Она послушно приготовила себе чай, но чашка нетронутая остывала перед ней. Она до сих пор в глубоком шоке, подумала Анна, тихонько присаживаясь в кресло рядом с матерью.