— Он открылся вам?

— Он сказал достаточно, чтобы обратить мои подозрения в уверенность. Еще сегодня он произнес передо мной слова письма, которые я сейчас вам говорил: «Площадь Согласия… Мост Нельи… Ночь, 24 сентября 1837 года». Он должен знать убийц доктора.

— Пусть он назовет вам их!

— Он не знает их имен, но он ищет так же, как и я, и уже незадолго до ареста, кажется, узнал женщину. Сообщницу… Без сомнения, ту самую Клодию.

— Надолго в тюрьме Жан Жеди?

— На семь дней.

— Когда он освободится, не ускользнет ли он от вас?

— Этого нечего опасаться: он считает, что ему необходима моя помощь, чтобы добыть большое богатство… часть которого он мне обещал, — заключил с улыбкой Рене.

— Откуда же возьмется это богатство?

— Из грязного источника: шантажа! Владея тайной убийц доктора, он хочет, отыскав их, заставить платить за свое молчание. И он рассчитывает на меня, чтобы привести в исполнение свои позорные замыслы.

— Так он считает вас негодяем? — сказала Берта с отвращением.

— Нисколько! Напротив, он уважает меня, как себе подобного. Я должен играть эту роль и одобрять все его планы, иначе я возбужу его подозрительность и никогда, по крайней мере через него, не узнаю настоящих преступников. Одобряете вы мою мысль, мадемуазель?

— Я одобряю и восхищаюсь всем, что ведет к оправданию моего несчастного отца.

— Нам предстоит борьба.

— Борьба меня не пугает… У меня хватит мужества… Но одно меня беспокоит…

— Что же?

— Для борьбы, может быть, нужны будут деньги… А я бедна, очень бедна.

— Как? — воскликнул с испугом Рене. — Разве деньги и бумаги, которые были в моем столе, украдены?

— Нет, господин Рене, я спасла ваше состояние… Оно здесь в целости, и я сейчас отдам вам его.

— Э! Мадемуазель, разве эти деньги не настолько же ваши, насколько и мои?

— Мои? На каком основании?

— Во-первых, я ваш друг… Во-вторых, без вашего отца, который сделал из меня то, что я есть, работника и честного человека, у меня не было бы теперь ничего. Примите, мадемуазель, примите без отговорок!

Берта покачала головой.

— Взять эти деньги, которые вам достались трудом… — возразила она. — Нет, это невозможно…

— Послушайте, мадемуазель, вы знаете меня только с этого дня, но все-таки я для вас старый друг. Восемнадцать лет назад я качал вас на коленях. Смотрите же на меня, как на брата, на старшего брата. Ваша помощь нужна мне для нашего общего дела, а как вы будете помогать мне, если станете целые дни просиживать за работой? Ведь это очевидно, не правда ли? Итак, деньги останутся здесь до того дня, когда я смою, наконец, пятно позора с памяти моего благодетеля. Я говорю, что так будет, и знайте, что я упрямее мула. Берите же их… Это необходимо для успеха нашего плана. Что ж, я еще молод и успею заработать снова все, что мы теперь потратим. Так вы согласны? Да?

Берта со слезами на глазах протянула руку и сказала растроганным голосом:

— Ах! Моя бедная матушка говорила правду… Вы так добры!…

— Я не лучше всякого другого… Я помню только старое, вот и все. Значит, вы согласны?

— Да, если вы этого требуете…

— Конечно, требую! Теперь, стало быть, мы союзники. Даже лучше: брат и сестра.

— О! Да, брат и сестра! — воскликнула Берта. — И как любил бы вас мой другой брат, мой бедный Абель!

— Не заставляйте меня плакать, мадемуазель, — прошептал Рене, вытирая глаза. — Время слез прошло, приближается время действия. Скоро нам нужна будет железная воля и стальные нервы. Мадемуазель, у меня есть к вам просьба… Нам нужно видеться очень часто.

— О! Каждый день…

— Да, почти каждый день… Поэтому вы сделали бы мне большое удовольствие, если бы согласились на мою просьбу…

— Я заранее согласна… В чем же дело?

— Позвольте мне обедать с вами и у вас.

— С удовольствием!

— Это было бы очень для меня удобно… и потом, какая экономия! Так я могу начать с завтрашнего утра. Вы согласны?

— В одиннадцать часов я буду вас ждать.

— А потом мы пойдем на Монпарнасское кладбище.

— И помолимся на могилах моей бедной матери и брата… и вы меня сведете на ту таинственную могилу, которой я никогда не видела… на могилу мученика, моего отца.

— Я сведу вас туда, мадемуазель, — сказал Рене, утирая слезы, — я сведу вас туда, сестра моя.

В тот день, когда Рене Мулен был оправдан, Тефер получил письмо за подписью Фредерика Берара, в котором его приглашали явиться на улицу По-де-Фер-Сен-Марсель.

Он не заставил себя ждать и был поражен переменой, которая произошла в герцоге за последние два дня.

Искаженное лицо, мертвенная бледность, запавшие глаза — все говорило, что заботы и опасения мучили бывшего любовника Клодии Варни.

«Однако он что-то нос повесил!» — подумал очень непочтительно Тефер.

— Господин герцог желал меня видеть, — сказал он вслух.

— Вы знаете, чем закончилось дело Рене Мулена? — спросил герцог.

— Увы, да!… Но мне кажется, что это не может иметь для вас большого значения…

— Почему вы так думаете?

— Мы успели уничтожить компрометирующую вас бумагу… так что же значит теперь освобождение этого человека?

— Очень много значит!

— Рене Мулен на свободе и после смерти госпожи Леруа представляет опасность?

— Более серьезную, чем когда-либо!

Полицейский изумился.

— Господин герцог позволит мне задать вопрос?

— Конечно!

— Значит, я ошибался, думая, что с уничтожением письма и смертью вдовы Поля Леруа исчезает всякая опасность?

— Опасность уменьшилась, это правда… Письмо было письменным доказательством преступления… в котором я невиновен, но за которое я мог, я должен был нести ответственность…

— Теперь доказательства не существует, стало быть, вам нечего бояться преследований.

— Я их и не боялся… уже прошел срок давности.

— В таком случае, я не понимаю, почему все это так беспокоит вас.

Сенатор пожал плечами:

— Поймите же, что я хочу спокойствия во что бы то ни стало! А разве могу я быть спокоен, ожидая каждую минуту скандала, который опозорит мое имя и уничтожит мою карьеру?

— Я вижу, к сожалению, что господин герцог не доверяет мне… — прошептал Тефер.

— Что вы хотите сказать?

— Господин герцог пользуется моим усердием, моей преданностью, как слепым орудием. Я действую ощупью, иду, сам не зная куда и зачем… Не зная тайны господина герцога, я не могу составить себе мнения и дать вовремя полезный совет. Несколько дней назад единственным врагом вашим была Клодия Варни. Теперь же, кажется, ваши опасения и заботы гораздо более обширны… Почему?

Герцог встал и начал ходить по комнате.

— Почему? — повторил он. — Потому что я обдумал и теперь яснее вижу все… Клодия Варни, предоставленная самой себе, будет действовать не из мщения, а из корысти. Дав ей денег, я заставлю ее замолчать, так как она сама скомпрометирована не меньше меня, даже больше… Но если, к несчастью, она объединится с Рене Муленом и Эстер, с дочерью Анжелы Леруа, тогда мне надо всего бояться…

— Клодия Варни была… как бы сказать?… ваша соучастница в деле, о котором идет речь?

— Скажите — сообщница… — прервал Жорж.

— А дочь госпожи Леруа — дочь казненного?

— Вы это сами знаете!

— Господин герцог, страх — дурной советчик, он мешает соображать. Как можно предположить, что виновная объединится с дочерью жертвы?… Я отказываюсь этому верить! Клодия действует только из корысти, и очень вероятно, что она даже и не подозревает об угрозах с другой стороны.

— Хорошо! Но вы можете, я думаю, предположить, что Рене Мулен, чувства которого нам хорошо известны, объединится с Бертой Леруа и Эстер.

— Герцог, успокойтесь! Я убедился, что Эстер совершенно случайно попала в квартиру Рене Мулена.

— Они живут в одном доме, очень вероятно, что они встретятся когда-нибудь… а из этой встречи может родиться катастрофа.