— Эстер безумна, стало быть, очень легко убрать ее.

— Каким образом?

— Можно заставить старуху Амадис поместить ее в сумасшедший дом.

— Разве это возможно?

— Вполне… Закон 1838 года чрезвычайно эластичен… Настоящее седло на всякую лошадь! Им можно пользоваться в интересах семьи, в интересах общественной безопасности, а также и для личных видов, когда у человека есть влияние и связи. Если эта безумная вас беспокоит, я в три дня упрячу ее в больницу.

— Тефер, не слишком ли вы много берете на себя?

— Нет, господин герцог, я уверен в успехе… Прикажите действовать — и все будет сделано… Приказываете?

— Да!

— Тогда считайте, что через двое суток Эстер будет для вас совершенно безвредна.

— Я рассчитываю на ваши усердие и ловкость. Но остается Рене Мулен и Берта Леруа.

— Что могут они сделать без Эстер?

Герцог продолжал ходить по комнате. Он готовил ответ, что было далеко не легким делом.

Ему надо было объяснить, не выдавая себя, что опасного для него в союзе Берты Леруа и Рене Мулена.

Тефер угадывал тайные мысли сенатора.

— Господин герцог, — сказал он, — я, кажется, могу ответить на вопрос, который сейчас имел честь задать вам.

Жорж остановился и пристально посмотрел на Тефера.

— Против вас существовала улика… это письмо, написанное единственной особой, которая могла бы если не погубить вас, то устроить скандал, чего она не сделает, так как, конечно, захочет лучше воспользоваться частью огромного состояния герцогов де Латур-Водье, чем мстить за какую-нибудь старую обиду. Рене Мулен, обладая этим письмом, был опасен… но теперь он ничего не может сделать.

— Он должен помнить каждое слово, — заметил герцог.

— Так что же из этого? Какую цену имеют уверения, ни на чем не основанные? Никакую, и Рене Мулен знает это, конечно, не хуже меня. Он, стало быть, не скажет и не сделает ничего, разве попробует сблизиться с Эстер, если считать, что от нее можно что-нибудь узнать… Если она будет в больнице, он ничего не добьется. Его не допустят к ней: будут даны сообразные инструкции кому следует… Да и кто, наконец, поверит сумасшедшей?…

— Она может выздороветь…

— Это правда. Поэтому ее надо как можно скорее запереть в надежное место. Никакая предосторожность не бесполезна.

— Но старуха Амадис, у которой она теперь живет, конечно, захочет навещать ее… Можете вы помешать этому?

— Я устрою, что она не будет знать, где Эстер. Говорят, что почтенная дама далеко не широкого ума. Стоит ее припугнуть, она и не будет пытаться узнать, что стало с Эстер.

Герцог одобрительно кивнул.

— Что же касается Рене Мулена, то, предполагая, что он не оставит своего плана, который уже не может удасться, надо предоставить ему действовать, не предпринимая ничего против него лично и только расстраивая все его замыслы.

— Это, мне кажется, хорошо, но Клодия Варни?

— Ее нет в Париже, я в этом уверен… Мои агенты ищут повсюду, но до сих пор не смогли найти и следа, стало быть, ее здесь нет. Я буду, конечно, продолжать поиски, и, когда мы узнаем, что эта особа здесь, некоторая сумма денег избавит вас от нее.

— Так теперь вы займетесь Эстер Дерие… Не забывайте, что надо действовать скорее.

— Я начну завтра же… или сегодня.

— И особенно, — сказал сенатор с нажимом, — особенно нельзя допустить расследования о прошлом!

Тефер пристально взглянул на герцога.

— А! А!… Разве это было бы опасно?

Жорж ответил утвердительно, но скорее жестом, чем голосом.

Полицейский продолжал:

— Значит, между господином герцогом и этой несчастной есть какая-нибудь тайная связь? Мой вопрос, конечно, нескромен, но мне нужно знать все.

Герцог прошептал чуть слышно:

— Да, между нами есть связь, она никому не известна и должна оставаться тайной… Брак in extremis сделал Эстер Дерие законной женой моего покойного брата герцога Сигизмунда де Латур-Водье.

Полицейский вздрогнул. Он, конечно, не ожидал ничего подобного и теперь начинал понимать, почему старший брат сенатора был убит на дуэли.

«Я помню, как сейчас, — подумал он, — что в деле об убийстве доктора Леруа на мосту Нельи упоминалось о каком-то ребенке, который исчез тогда без следа».

— Я понимаю, — сказал он вслух, — почему господину герцогу неприятны розыски о прошлом. Их не будет…

На лице сенатора отразилось удовольствие.

— Мадам Амадис знает об этом браке? — спросил Тефер.

— Знает.

— Черт возьми! Это опасно!

— Я не думаю… Зачем она станет говорить теперь, после того, как молчала двадцать лет?

— Вы знаете причину ее непонятного молчания?

— Нет, но я предполагаю, что таково было требование покойного брата.

— Отлично! Если это так, то нечего опасаться болтовни. Как вы думаете, есть у помешанной или, скорее, у мадам Амадис копия брачного свидетельства?

— Не знаю, но вполне возможно и очень даже вероятно.

— Это опасно! Ну, да посмотрим… Что касается мадам Амадис, то ее стоит немного припугнуть, чтобы предупредить всякое сопротивление с ее стороны. Теперь — Имею честь кланяться господину герцогу и надеюсь, что скоро принесу приятные вести.

Тефер вышел, оставив герцога де Латур-Водье немного успокоенным.

Полицейский был очень ловкий негодяй. Когда он злоупотреблял почти неограниченной властью, которую его положение предоставляло ему в известных случаях, он не только не компрометировал себя, но ему удавалось обратить внимание начальства на свой ум и усердие. За темные дела он получал похвалы, награды, повышения.

Тефер тотчас же отправился на Королевскую площадь, изменив внешность с помощью фальшивых бакенбардов и синих очков в стальной оправе.

Он вошел в дом номер 24 и остановился на пороге комнаты привратницы.

Мадам Бижю не узнала в нем одного из агентов, приходивших для обыска у Рене Мулена, и поэтому встретила его любезно.

— Что вам угодно? — спросила она.

— Немного поговорить…

— Вы хотите снять квартиру?

— Нет, я пришел по делу… Я — представитель административной власти.

Эти слова, произнесенные торжественным тоном, повергли привратницу в сильное волнение.

— Войдите, пожалуйста, — сказала она дрожащим голосом, предлагая свое единственное кресло.

— Я послан императорским прокурором, — начал Тефер, — и буду допрашивать вас его именем.

— Боже мой! — воскликнула в испуге мадам Бижю. — Разве меня в чем-нибудь обвиняют?

— Ни в чем, решительно ни в чем!… Дело идет не о вас… Я рекомендую вам отвечать и откровенно, и правдиво, и после моего ухода не болтать. Одно неосторожное слово может вас скомпрометировать.

— Вы меня пугаете!

— Успокойтесь! От вас зависит ничего не бояться.

— Клянусь, я скажу вам чистую правду и потом буду нема…

— Так и следует… В вашем доме живет госпожа Амадис?

— Да, это наша лучшая жилица. Она живет на первом этаже уже давно, почтенная дама, очень богатая… О ней нельзя сказать ничего, кроме хорошего.

— Мы знаем… Но с мадам Амадис живет еще другая женщина по имени Эстер Дерие. Вы знаете, что она безумна?

— Увы! Как же этого не знать?

— У нее опасное помешательство?

— Нет, совсем нет, — начала было привратница, — уверяю вас…

— Я повторяю вам, что опасное! — прервал ее повелительным тоном Тефер.

— Вы думаете?

— По крайней мере, так можно заключить из различных жалоб, поданных комиссару этого квартала, которые тот передал в суд.

— Я не знала… Но уверяю вас… Наконец, если есть жалобы…

— Людей, достойных всякого доверия. В них говорится о происшествиях, которые могли бы нарушить общественное спокойствие.

— Я не знаю, о каких это происшествиях в них говорится… Мадам Эстер всегда казалась мне тихой и безобидной. Правда, два дня назад она едва не подожгла дом, но огонь тотчас же погасили. При ней горничная, которая никогда от нее не отходит.

Полицейский вынул из кармана записную книжку и делал в ней отметки.