— А! Вот как! У него был в Париже брат?

— Да, как же! — Сторож рассказал о визите Луиджи.

— О, черт меня побери! Если бы я только знал. А между тем тайный голос все время говорил мне, что это очень подозрительная личность. У него препротивная рожа, рожа арестанта! Этот человек такой же брат Донато, как и я!

— Да кто же он такой?

— Его сообщник!

— Да разве Донато совершил какое-нибудь преступление?

— Он, во всяком случае, помог совершить его.

В это время в больнице начали звонить в колокол.

Послышался шум шагов, показалась группа больных, и среди них — Сухарь. Он, кажется, еще больше похудел и шел, с трудом передвигая ноги. Лицо его было зеленовато-бледное.

Оскар сделал несколько шагов ему навстречу:

— Вот видишь, старина, я сдержал свое слово! Настоящий хронометр!

Товарищи крепко пожали друг другу руки.

— Возьми-ка меня под руку, — сказал Оскар, — да обопрись хорошенько: у тебя ходули что-то не очень того.

— Это от воздуха, ну да и холодновато на дворе, а в палате-то жарко! Меня и прохватило. Это не беда! Разок-другой чокнемся, оно и пройдет!

Друзья вышли из госпиталя и направились в ближайший кабачок.

В восемь часов утра Луиджи и Пароли уже сидели в кабинете последнего.

— Наш интерес заставляет нас действовать во что бы то ни стало, действовать немедленно, и притом энергично! — говорил Луиджи. — Полиция вся на ногах и положительно не знает, за что взяться. Нас, то есть вас и меня, ищут повсюду.

— Я могу начать действовать не раньше как послезавтра, — сказал Анджело. -, Я назначил операцию на этот день.

— Измените срок, назначьте на завтра! Я же буду действовать сегодня ночью. Не надо оставлять промежутка между смертью Оскара и тем, что вы решили сделать. Почем знать, что может случиться?

— Ты, может быть, и прав, — проговорил Анджело сквозь зубы, подумав с минуту.

— Так устраните опасность! Это в ваших руках — стоит только сделать операцию завтра. Сегодня ночью Оскар Риго будет, конечно, ночевать дома, а завтра к утру он будет уже неопасен.

— Да! Ты убедил меня! — воскликнул Пароли. — Завтра же дочь Анжель Бернье ослепнет!

— Ну, вот и чудесно! Теперь я совсем спокоен!

Между тем наступил час консультаций.

Луиджи ушел.

С того дня, как Эмма-Роза поселилась у доктора Пароли, Анжель не пропустила ни одного дня, чтобы не навестить дочь. Она проводила с нею часа два утром, затем уходила и снова возвращалась после обеда.

И в то утро она сидела уже часа полтора у Эммы-Розы, как вдруг отворилась дверь и в комнату вошел доктор Пароли. На губах его играла приветливая улыбка.

— А вы все около моей милой пациентки! — обратился он к Анжель, протягивая ей обе руки.

— Я бы хотела ни на минуту не расставаться с нею. Мне так хочется видеть ее поскорее здоровой!

— Еще несколько часов ожидания и терпения…

— Два дня ожидания! Это ужасно долго.

— А может быть, я сокращу этот срок?

— Вы решили сделать операцию раньше?

— Может быть.

— О, сделайте это, доктор, ради Бога! — с живостью заговорила Эмма-Роза и сложила свои маленькие ручки умоляющим жестом. — Сделайте завтра, сегодня! Я готова! Я буду сильна и терпелива, обещаю вам!

— Я не сомневаюсь в вашем мужестве, но все-таки полагаю, что мне лучше вас усыпить.

— Зачем? Как бы ни сильна была боль, я перенесу ее без малейшей жалобы.

— Мне нужно еще раз осмотреть ваши глаза.

Девушка запрокинула голову, и Пароли, вооружившись лупой, погрузился в изучение бельма.

Аннибал Жервазони стоял около своего земляка.

— Операция может быть сделана, профессор, — проговорил он. — На вашем месте я бы не стал колебаться. С вашей изумительной ловкостью вы сделаете все это за несколько секунд.

— Если вы так полагаете, мой милый Аннибал, то я больше не буду откладывать, — любезно согласился Пароли. — Я завтра же сделаю операцию.

— Завтра! Завтра! — радостно воскликнула Анжель. — Ты слышишь, милочка, завтра ты будешь видеть!

— О, сударыня, вы слишком скоро делаете ваши заключения, позвольте вам это заметить. Гораздо благоразумнее радоваться успеху после благополучного окончания дела. Ведь и наука не безгрешна!

— Что же делать, доктор, если я верю вам безгранично? Я верю вам и надеюсь на Бога! В котором часу вы будете делать операцию?

— После утреннего обхода, в одиннадцать часов.

— Могут ли присутствовать при ней лица, интересующиеся моей дочерью?

Анджело немного помолчал для вида: в присутствии многочисленных свидетелей его не смогут обвинить впоследствии ни в чем, кроме неловкости.

— У нас это не полагается, но для вас я сделаю исключение.

Доктор знал, что Оскар не явится на операцию, так как ночью он будет убит.

— Благодарю, благодарю от всей души… вы добрый…

Пароли удалился.

Эмма-Роза бросилась в объятия матери. Анжель поцеловала дочь и ушла.

Первый визит ее был к господину де Жеврэ, которому она сообщила о решении доктора Пароли.

— Я хочу присутствовать при операции, — сказал он.

Анжель отправилась на улицу Невер.

Леон обрадовался. Рене Дарвиль взял на себя известить Софи и Оскара, а также попросить последнего сходить в Батиньоль к верной служанке Катерине.

Анжель поблагодарила друзей за то, что они избавляют ее от лишних хлопот, и отправилась на улицу Бонапарт.

Товарищ прокурора был дома.

— Она прозреет! — воскликнул он, выслушав Анжель. — Новое счастье! Жизни моей не хватит, чтобы выразить мою признательность доктору Пароли!

Анжель позавтракала с бароном де Родилем, а затем вернулась в больницу.

Леон Леройе и Рене Дарвиль отправились прежде всего к Оскару, но напрасно стучались они: дверь не отворялась.

На вопрос молодых людей об Оскаре консьерж ответил, что он ушел еще с утра.

— Мы зайдем попозже, — сказал Рене, и друзья отправились к Софи уведомить ее о решении доктора.

Позавтракав, они вернулись к Оскару. Он все еще не возвращался.

— Что же нам теперь делать? — спросил Леон.

— Он, наверное, вернется ночевать, а так как у него привычка желать нам спокойной ночи, то мы и воспользуемся этим случаем, чтобы известить его.

А Оскар Риго в это время раскутился вовсю в маленьком ресторанчике, куда друзья зашли отпраздновать выздоровление Сухаря. Они провели за столом четыре часа.

Ветер переменился. Темные, свинцовые тучи неслись по небу. В воздухе запорхали первые снежинки.

Выйдя из кабачка, Сухарь не успел сделать и двух шагов, как начал шататься из стороны в сторону.

— Ой, ой, старина! Ходули-то, кажется, поразмякли! — рассмеялся Оскар.

— Совсем как ватные, — пробормотал Сухарь и прислонился к какой-то вывеске, чтобы не упасть. — Все вертится, — продолжал он, — как карусели в Нейи… дома пляшут… да… вышел я… говорить нечего. Я думаю, что нам сегодня уже не придется сходить в Батиньоль.

— В таком случае пойдем ко мне.

— Да, да, пойдем к тебе, да поскорей, а то, знаешь, мне все кажется, что я сейчас полечу вниз головой.

— Ну, уж это совершенно лишнее! Возьми меня под руку да подбодрись малость. Моя конура близко, а там тебе готова большая, спокойная кровать.

Сухарь, голова которого страшно кружилась, уцепился за руку Оскара, как утопающий, и оба друга отправились на улицу Генего.

Наконец они добрались и с грехом пополам доползли до третьего этажа. Риго отворил дверь и отвел друга в свою комнату.

При виде кровати Сухарь вздохнул с облегчением, как мешок грохнулся на мягкий тюфяк и заснул моментально, захрапев, как фабричная труба.

— Так, так, спи, душечка, — приговаривал Оскар, — теперь до утра протрубишь.

Он прикрыл его одеялом.

— Спекся, нечего сказать, здорово спекся! Ну да ничего, по крайней мере, я схожу к Пастафролле. Раз негодяй знал покойного Донато, он, вероятно, и сам хаживал туда иногда.