Йохан еще раз поклонился. Пастор просто, но с достоинством протянул ему руку. Улыбка у господина Глюка была мягкая и добрая, и Йохану он вблизи очень понравился. Чета Глюк проводила гостя в столовую, где был накрыт длинный, темного дерева обеденный стол. Йохану раньше доводилось бывать в шляхетских домах в Польше. Он отметил про себя, что в отличие от обильных, но поданных помпезно и безвкусно панских обедов сервировка здесь была изящная, а еда, напротив, скромная. Ему предложили стул напротив главы семейства, а потом в комнате стало удивительно ясно и тепло – появилась Марта. Она даже не вошла, а вбежала – радостная, веселая, легкая, и Йохан не мог не заметить, что пастор искренне обрадовался ее появлению, а вот пасторша – едва ли.

Обед прошел в не совсем удачных попытках поддерживать светскую беседу о родителях и родном крае Йохана, о позднем приходе весны и доблестях шведского оружия. Марта прислуживала за столом своему воспитателю и его супруге, словно заправская служанка в дворянском доме, что не мешало ей не сводить со своего драгуна обожающего и тревожного взгляда. Йохан, как и всякий солдат, не считал зазорным за званой трапезой наесться впрок на пару дней вперед. Однако на сей раз он благоразумно воздержался от типичного военного обжорства и ограничился тем, что выпил бокал мальвазии – для храбрости. Все собравшиеся прекрасно понимали, что собрались не ради обеда, а ради того, что за ним последует.

Когда с едой было покончено, господин Глюк отослал Марту на кухню, а супруге прозрачно намекнул, что ей не повредит послеобеденный отдых. Он хотел поговорить с Йоханом один на один. Уходя, Марта ободряюще улыбнулась своему возлюбленному, а пасторша только холодно кивнула.

– Я слышал, молодой человек, что вы… как бы это сказать… хороший знакомый моей Марты, – начал пастор. Было видно, что этот красноречивый оратор, как и многие служители церкви, не может найти подходящих слов для простых житейских вещей. Так что Йохан счел возможным вывести его из затруднительного положения, а заодно, по кавалерийскому обыкновению, устремился в решительную атаку.

– Преподобный господин пастор! – решительно заявил он. – Я очень люблю вашу воспитанницу и хочу на ней жениться!

– Только и всего? – с улыбкой спросил пастор.

– Только и всего! – в тон ему ответил Йохан.

– Хотелось бы полюбопытствовать, насколько надежны ваши чувства, молодой человек? – Пастор пытливо прищурился.

– Если бы они не были надежны, не стоило бы вовсе об этом говорить! – гордо ответил Крузе. – Я солдат и знаю цену слову. Слово солдата Швеции в вопросах чести нерушимо, как гранит шведских скал. А вам доводилось бывать на моей родине, господин пастор?

– Увы, неоднократно, – поморщился пастор Глюк. – Не скажу, чтобы эти поездки оправдали мои надежды или оставили у меня добрую память…

– Я вижу, господин Глюк, вы не очень-то любите нас, шведов. Напрасно! Не говорил ли наш Спаситель, что во Христе несть ни эллинов, ни иудеев? – Йохан не зря любил слушать уппландского пастора Бьорка. Он мог, когда понадобится, блеснуть цитатой из Евангелия.

Преподобный Глюк долго и внимательно посмотрел на Йохана. Что-то неуловимо знакомое почудилось пастору в этом юноше, облаченном в шведский мундир, – в его манере говорить остроумно и смело, словно вызывая собеседника на словесную дуэль, в честном и светлом взгляде, в этом немного наивном преклонении перед понятием солдатской чести. «Бог мой! Как же он похож на покойного Скавронского, этот швед! – вдруг, словно молния, блеснула мысль. – Тогда понятно, почему Марта влюбилась в него! И он прав: как бы я ни желал добра своему народу, служитель Божий не смеет презирать человека только за то, что он швед…»

– Вы напомнили мне одного ушедшего в мир иной друга, юноша… – признался пастор. – Это, несомненно, важное свидетельство в вашу пользу. Но я не скажу вам пока ни да, ни нет. Не взыщите! Я присмотрюсь к вам. Впредь заходите к нам запросто, как к себе домой. На обед, на ужин или если просто придет желание побеседовать. А там мы рассудим…

– Могу ли я видеться с Мартой?

– Можете, мой юный друг! – милостиво разрешил пастор. – Встречайтесь с нею свободно в любое время, когда ваша служба и ее обязанности по дому позволят это. Но строжайше предупреждаю вас: только без глупостей! К тому же будет уместным, чтобы ваши встречи проходили под надзором госпожи Христины…

– И так каждый раз – под надзором? – возмутился Крузе.

– Так принято, молодой человек, и не нам с вами менять установленные приличия, – вздохнул преподобный Глюк. – Не забывайте, что моей супруге тоже было бы не лишним побольше узнать о вас. Не можем же мы, в самом деле, позволить нашей воспитаннице и честному солдату, попросившему ее руки, и дальше сбегать от людей на уединенный берег Алуксне…

– Но откуда вы знаете?!

– О, юноша, я знаю о вас с Мартой гораздо больше, чем вы думаете! И о многом догадываюсь… Я тоже был молодым и, поверьте, не так давно!

– Но когда я могу надеяться получить у вас благословение на свадьбу с вашей воспитанницей? – задал неудобный, но неизбежный вопрос Йохан.

Пастор впервые за всю беседу неприязненно поморщился:

– Не будьте нетерпеливы, молодой человек! Время покажет, достойны ли вы ее руки.

– Времени у нас очень мало, господин пастор, – серьезно заметил Йохан. – Вам должно быть хорошо известно, что московиты собирают силы для вторжения в Ливонию! Настанет лето, просохнут дороги – и либо они выступят на нас, либо мы на них. Тогда совсем не останется времени для мирных дел… Когда мы вернемся – бог весть!

Эта угроза была вполне осязаемой. Преподобный Глюк вспомнил о своем сновидении, о визите гостя из потустороннего мира и о его отчаянной просьбе как можно скорее выдать Марту замуж и отослать из города. События властно и жестоко подталкивали пастора к решению судьбы бесконечно дорогого ему и совершенно беззащитного перед вызовами войны существа.

– Что же, вы правильно сделали, что напомнили мне о войне, герре Крузе, – печально проговорил он. – Возможно, я просто боялся расстаться с Мартой так скоро… Но если будет на то воля Господня и согласие моей Марты, я обвенчаю вас в июне, на день Святого Яна. У латышского народа, хозяина этой земли, Янов день с древних времен считается самым подходящим для соединения любящих сердец браком перед Богом и людьми! Недаром среди простых крестьян бытует поверье, что в Янову ночь влюбленные могут отыскать в лесу цветок папоротника – залог их счастья…

Йохан горячо схватил руку пастора и принялся с благодарностью трясти ее:

– Спасибо вам, преподобный отец! Мы с Мартой всю жизнь будем благодарить вас! Только бы приказ о выступлении не пришел раньше…

Глюк улыбнулся своей едва заметной мягкой улыбкой:

– Я все предусмотрел, герре Крузе. В ближайшее воскресенье мы сделаем оглашение в кирхе, как это положено, и у вас, шведов, и в нашей Ливонии. В добрый час, мальчик мой, в добрый час… Но вы должны дать мне слово, что после свадьбы отправите Марту в Швецию, дабы она дожидалась вас подальше отсюда. В доме вашего отца… Опасности войны не для нее!

– Обещаю, господин пастор! – заверил его Йохан. – Когда настанет пора трубить поход, солдату покойнее знать, что его жена в безопасности! Я отправлю ее к моим родителям и сестрам… Но вы даже не спросили, богата ли моя семья?

– Я и так вижу, что вы не богаты, – заметил пастор. – Однако вы молоды и, значит, у вас все еще впереди! Уверяю вас, Марта привыкла к скромной и наполненной трудами жизни. Она подобна своей прославленной в Новом Завете тезке, доброй Марте из Иерусалима, сестре воскрешенного Лазаря, принимавшей Спасителя под своим гостеприимным кровом…

– А мне кажется, она больше похожа на Эсфирь! – неожиданно для самого себя восторженно воскликнул Йохан и тут же изумился: как будто кто-то другой говорил его устами.

Глюк едва заметно вздрогнул, услышав это библейское имя, и на его лицо легла тень. Исчезла ясная, спокойная улыбка, глаза тревожно заблестели.