Он заметил забегаловку в конце улицы и побрел к ней как загипнотизированный. Кофе и разговора по душам было явно недостаточно. Уже перевалило за полдень, и Торн решил, что плотный английский завтрак — именно то, что ему сейчас нужно.

Нет, такое раздвоение личности было чистым безумием.

Он говорил и говорил. Ему задавали вопросы на этой встрече, как и на предыдущей. И все время, пока он улыбался и делал, когда надо, серьезное лицо, пока занимался обычными каждодневными делами, из головы не выходил мальчик.

Не выходило то, что он сделал, и то, что еще собирался сделать.

То, чем он занимался сейчас, было, без преувеличений, безумием — хрестоматийный пример умопомешательства. Но неужели не безумие явилось первопричиной всего? Не это ли в некоторых языках называют сумасшествием? И, конечно, не без оснований. Он совсем потерял голову, в полном смысле этого слова, причем уже давно, еще задолго до того как его довели до этого безумия.

Довели до убийства. До кражи детей.

Ведь как проходит жизнь? Как катание на качелях — вверх-вниз — или карусели — по кругу и по кругу — выбирайте, что хотите. Все, что ты любишь, в конечном итоге причиняет боль. Сигареты и шоколад. Секс и лживые обещания.

Он услышал, что кто-то вошел в уборную, поэтому открыл кран и брызнул себе водой в лицо, чтобы скрыть слезы.

В любом случае пора было возвращаться в свой кабинет. Работы невпроворот.

Когда он поднес бумажное полотенце к лицу, то подумал об исполненном глубокого смысла девизе, который использовали люди, сидящие на диете. Он увидел его на магните на холодильнике в доме своей сестры. Фразу, которую так любят те, кто намерен измениться, сделать свою жизнь лучше. Простое напоминание о том, что, раз поддавшись искушению, будешь расплачиваться всю жизнь. Он улыбнулся своему коллеге в зеркале, потом повернулся и направился к двери.

Минута на губах…

Питер Ларднер работал в отделе по надзору за условно-досрочно освобожденными в Вестминстере. Отдел располагался в здании уголовного суда графства Мидлсекс. Находилось оно на северной стороне площади Парламента, поэтому Торн и Портер встретились после обеда недалеко от того места, где расстались пять-шесть часов назад. Однако с того момента, когда они в последний раз проходили по площади, по крайней мере, улучшилась погода. Кожаная куртка Торна высохла, а у мисс Портер через руку было переброшено нечто, напоминавшее дорогой непромокаемый плащ. Торн подумал, что подобные плащи любят те странные создания, которые с трудом переживают выходные и в чьих карманах полно кендалских [25]мятных подушечек.

— Любишь ходить пешком?

— Только до машины, — призналась Портер.

Несмотря на богатый готический декор, зданию суда не было еще и ста лет, и все же это внушительное строение сыграло свою роль в истории, как и любое другое здание в этом городе. Когда-то на этом месте стояла крепость, из которой по иронии судьбы был похищен семилетний герцог Йоркский. Затем его самого и его старшего брата убил будущий Ричард III. Несколько веков спустя здесь была построена тюрьма «Тотхилл филдз», в которой содержались несовершеннолетние преступники, причем условия их содержания не слишком отличались от условий Ньюгейтской тюрьмы для взрослых — она находилась в паре километров отсюда, вверх по реке. Продолжало играть свою роль оно и в новых исторических условиях. Теперь его собирались закрыть на реставрацию, а в 2008 году открыть — уже как место заседаний Верховного суда, резиденцию двенадцати лордов-судей, являющих собой высшую судебную инстанцию в стране.

Пока Торн и Портер взбирались по каменным ступеням уголовного суда, чтобы попасть в отдел по надзору за условно-досрочно освобожденными, Том решил, что в наши дни дело об убийстве принцев наверняка вели бы Ропер и его «отдел сексуальных расследований».

Тем, кто в нервном ожидании сидел у дверей залов судебных заседаний, было значительно больше, чем пятнадцать лет, и Торн сомневался, что хоть один из них попал сюда за кражу буханки хлеба. Хотя все семь залов судебных заседаний отличались сдержанно-суровой элегантностью, как и само здание, пристроенные к ним кабинеты были, по большей части, намного скромнее. Тот, в полумраке которого очутились Торн и Портер, был сугубо функциональным. И если лицо Каллема Ропера сияло как новая монета, подобно новенькому нарядному небоскребу, где располагался его отдел, то Питер Ларднер в такой же степени соответствовал убогому убранству своего кабинета.

Он выглядел жалким и страшным, как смертный грех.

— Я знаю, как отреагировал бы Грант Фристоун, — Ларднер потянулся и, вытянув перед собой руки, пробежался пальцами по крышке стола. Создавалось впечатление, будто его единственным желанием было уронить голову на стол и поспать. Он отвечал на вопросы Торна тихим бесцветным голосом, обращаясь к некой точке где-то между своим столом и стульями, стоящими перед ним на грубом сером ковре. — Стал бы все отрицать. Так же, как он, вероятно, отрицал бы, что убил ту женщину, которую швырнул на кофейный столик. Он ведь отрицал, что похищал тех детей, даже после того как их нашли связанными в его гараже.

— Он что, этот мистер Фристоун — не ведал, что творит? — спросила Портер.

— Он считал, что весь мир ополчился против него.

— Возможно, он был прав, — заметил Торн. Он знал немало мест на белом свете, где фотографии предполагаемого педофила печатались на первых полосах газет. В таких местах полиция будет караулить у магазинчиков «Будз», когда ты придешь забирать снимки своего ребенка в «лягушатнике». И вполне могут спалить дом врача-педиатра, если какой-нибудь идиот перепутает «педиатра» с «педофилом». И уж если такой мир объявит охоту на кого-нибудь, то это будет человек типа Гранта Фристоуна.

— У него точно были свои «закидоны», — признался Ларднер. — Он пристрастился пить чай с мочой.

— Должно быть, он раньше питался в нашей столовой, — отозвалась Портер.

Ларднер кивнул, поняв шутку, но не в полной мере оценив ее. Позже и Торн, и Портер признаются, что посчитали его одним из тех, кого нелегко рассмешить. Но также они оба признали, что, если бы сами столько же времени провели, беседуя с преступниками, то они тоже наверняка мало бы над чем хихикали. Просто ловить мошенников — уже достаточно нудное дело.

Торн дал бы ему на вид лет пятьдесят: хотя седина была едва заметна, на макушке появилась плешь, а глаза за стеклами очков в металлической оправе совсем выцвели. Он был одет в то, что, строго говоря, называют костюмом с галстуком, но все детали этого костюма были изношенными и порядком надоевшими друг другу. Он напомнил Торну его любимого школьного учителя — тот замолкал посреди урока географии, потом говорил, что все это пустая трата времени, и вместо урока читал им рассказы о Шерлоке Холмсе и «Тридцать девять шагов»…

— Однако каково ваше мнение? — спросил Торн. — Вероятно, вы знали его лучше, чем остальные члены комитета. К тому же, мы не слышали, чтобы кто-либо встречал его после побега. Как вы полагаете, мог он по какой бы то ни было причине похитить ребенка?

— Представляю ли я его в роли похитителя?

Они рассказали Ларднеру лишь основные сведения о похищении и свои подозрения о долго вынашиваемой мести. Он ничего не знал о двойном убийстве на Боу-роуд. Задавая вопрос, Торн мысленно прокручивал его более полную версию и получал недвусмысленный ответ.

«Вы можете представить себе Гранта Фристоуна в роли человека, который каким-то образом убедил еще двоих совершить похищение, потом убил их и сам стал всем командовать?»

«Ни за что. Никогда в жизни…»

— Не уверен, — ответил Ларднер. Он внезапно распрямил плечи и немного приободрился. — Он не был, так сказать, организованным человеком. В том смысле, чтобы собраться, прийти вовремя и так далее. В том смысле, который вкладывается в эти слова, когда описывают определенный тип преступников.