Силы были столь очевидно не равны, что Шарп не сомневался – первый же залп врага станет для горцев последним. Сам он пребывал в странном состоянии: голова гудела, в ушах все еще стоял звон канонады, а настроение колебалось от пьянящего восторга перед невиданной храбростью шотландцев до безумного ужаса от битвы. Услышав справа восторженные крики, он оглянулся и увидел, что мадрасские сипаи атакуют неприятельскую артиллерию. Канониры спасались бегством, а смельчаков и неповоротливых сипаи добивали штыками.

– Посмотрим, чего стоит их пехота, – стиснув зубы, процедил Уэлсли, и Шарп понял: пришло время истинного испытания, поскольку именно от пехоты зависит исход любого сражения.

Обычно пехоту презирают – у нее нет блеска и великолепия кавалерии, нет убийственной мощи канониров, но именно пехота выигрывает битвы. Разбейте вражескую пехоту, и кавалеристам с канонирами просто не за кого спрятаться.

Маратхи ждали врага с поднятыми мушкетами. Шотландцы шли в атаку молча. Девяносто шагов... восемьдесят... Офицер взмахнул саблей... Залп! Прозвучал он непривычно нестройно для уха Шарпа – может быть, потому, что маратхи стреляли не по команде, не все разом, а друг за другом, услышав выстрел соседа. Странно, но сержант даже не услышал свиста пуль. Он не сводил глаз с шотландцев и в момент залпа сжался от страха за них, однако ж – или ему только так показалось? – никто в шеренге не упал. Кое-кого пуля, конечно, настигла, по рядам как будто прошла зыбь, но 78-й, или то, что от него осталось, не сбился с шагу. Солдаты просто переступили через упавших, как будто ничего не случилось. Батальон продолжал наступать, и полковник Харнесс молчал. Почему они не стреляют?

– Промазали! – воскликнул восторженно Кэмпбелл. – Взяли слишком высоко!

– Вымуштрованы хорошо, стреляют плохо, – весело заметил Баркли.

Семьдесят шагов... шестьдесят... Один горец пошатнулся, отстал от строя и упал. Двое раненных картечью догнали товарищей и втиснулись в шеренгу.

– Стой! – скомандовал вдруг полковник Харнесс. – Товьсь!

Солдаты остановились, сдернули с плеч мушкеты с окровавленными штыками, и весь строй как будто развернулся на четверть вправо. Пороховой дым рассеялся, и маратхи увидели перед собой дула ружей и стоящую за ними ненависть. Короткой паузы хватило, чтобы враг понял – это смерть.

– Стрелять ниже, мерзавцы, ясно? С мазилами разберусь сам! – прорычал Харнесс и сделал глубокий вдох. – Огонь!

Горцы сделали все как надо: взяли пониже, и пули ударили в цель. Кому в живот, кому в бедро, кому в пах.

– А теперь – вперед! – крикнул Харнесс. – Порвем ублюдков!

Словно спущенные с цепи псы, шотландцы устремились на неприятеля, выставив вперед отведавшие крови штыки. Боевые крики их, пронзительные, нестройные, дикие, звучали жутким подобием столь же дикой и пронзительной музыки. Теперь они больше не были солдатами, а убийцами, жаждущими радостей резни, торжества бойни. И противник не стал ждать неминуемого, он просто повернулся и обратился в бегство.

Тем, кто стоял в задних рядах, сделать это было проще, а вот передним мешали задние, и они натыкались на спины товарищей. 78-й батальон достиг цели, о чем известили донесшиеся с неприятельских позиций отчаянные крики. Штыки взметнулись и упали – оргия смерти началась. Какой-то офицер лично возглавил атаку на кучку пытавшихся защитить свои флаги знаменосцев. Сопротивление продолжалось недолго – переступив через мертвых, горцы вонзили штыки в живых. Флаги упали и стали добычей победителей. Ликующие крики долетели справа, и Шарп повернулся. Мадрасские сипаи добрались со своих противников и, как чуть раньше шотландцы, обратили их в бегство. Хваленая маратхская пехота не выдержала первого же контакта. Глядя на приближающуюся тонкую линию красных мундиров, они, должно быть, ожидали, что эти мундиры станут еще краснее после артиллерийского залпа, но шотландцы выдержали испытание ядрами и картечью. Окровавленные и потрепанные, они шли и шли вперед, и, наверное, казались маратхам непобедимыми. Громадные чужаки в странных юбках положили начало избиению неприятеля на его правом фланге, а продолжили его мадрасские сипаи в центре. И только левый фланг врага еще держался.

– Остановите их! – крикнул Уэлсли батальонным командирам, увидев, что сипаи преследуют бегущего противника. – Остановите их!

Но сипаи не желали останавливаться. Охваченные азартом погони, они забыли о дисциплине, о строе и о командирах. Генерал повернулся к Харнессу.

– Полковник!

– Хотите, чтобы я остановился здесь? – спросил шотландец. С его широкого палаша еще капала кровь.

– Да, здесь, – подтвердил Уэлсли. Пусть вражеская пехота и бежала, но не далее чем в полумиле от брошенных позиций находилась маратхская кавалерия, готовая в любой момент атаковать разрозненные силы британцев, если те продолжат преследование. – Разверните пушки, Харнесс.

– Я уже отдал приказ, – ответил полковник. И действительно, два орудийных расчета разворачивали маленькие шестифунтовые пушки. – В колонну поротно! – крикнул полковник.

Шотландцы, еще минуту назад не слышавшие, казалось, иного голоса, кроме голоса мести, сбегались на клич командира, торопливо занимая места в шеренгах. В данный момент батальону никто не угрожал, поскольку ни артиллерии, ни пехоты поблизости видно не было, но с кавалерией считаться приходилось, поэтому Харнесс и построил своих людей поротно. Образованный десятью ротами тесный боевой порядок напоминал квадрат. При таком построении батальон мог не только отразить любую кавалерийскую атаку, но и легко развернуться в шеренгу или перестроиться в атакующую колонну. Выпряженные шестифунтовики выстрелили в сторону всадников, хотя те, устрашенные разгромом пехоты, вовсе не спешили атаковать красномундирников. Пока британские и индийские офицеры собирали и возвращали увлеченных преследованием сипаев, 78-й батальон Харнесса стоял как крепость, к которой могли отступить индийские солдаты.

– Похоже, здравомыслие вовсе не есть обязательное качество солдата, – пробормотал генерал.

– Сэр? – Кроме Шарпа, рядом с командующим никого не было, и сержант решил, что слова адресованы ему.

– Вас это не касается, Шарп. Не ваше дело, – раздраженно бросил генерал, никак не ожидавший, что его кто-то услышит. – Будьте любезны фляжку.

Начало хорошее, думал Уэлсли. Правый фланг Полмана разгромлен всего за несколько минут. Сипаи бегом возвращались в строй, а с другой стороны, от берега Кайтны, к солдатам уже спешили водоносы-пуккали, обвешанные огромными флягами и бурдюками с водой. Сейчас люди напьются, а потом он повернет их на север, чтобы завершить сражение штурмом Ассайе. Уэлсли проехал немного вперед, оглядел местность, по которой предстояло наступать его пехоте, и в тот момент, когда он повернул назад, в деревне случилось непредвиденное.

Сначала грохнул ружейный залп. Генерал нахмурился, и в этот момент рядом с глиняной стеной поднялись густые клубы дыма. Стреляли не его красномундирники, а уцелевший левый фланг маратхов, но самое страшное было не это, а то, что вслед за залпом неприятельская конница, прорвав правый край британцев, беспрепятственно устремилась в тыл наступающей армии.

Что-то пошло не так. Кто-то дал маху.

Майор Уильям Додд чувствовал себя достаточно уверенно, и уверенности ему добавляло то обстоятельство, что его левый фланг находился в сотне шагов от глиняной стены Ассайе с расположенными непосредственно за ней двадцатью орудиями. Собственная артиллерия полка насчитывала шесть пушек. Две из них, тяжелые, длинноствольные восемнадцатифунтовики, успели обстрелять переправу и стояли сейчас перед боевыми порядками полка, а остальные, четыре легких четырехфунтовика, заполняли брешь между Кобрами и соседним полком. Полман предпочитал располагать орудия перед пехотой, но Додд, предполагая, что британцы будут наступать шеренгой, поставил свою маломощную батарею на фланг. Опыт подсказывал, что при фронтальной атаке огонь с фланга гораздо эффективнее лобового.