— Разумеется, не понравится.

— Нет, вы получите подлинное удовольствие!

— Я не танцую.

— Но сегодня будете танцевать! — воскликнул граф, снова хватая ее за руку.

Мисс Рэнкин прикрыла глаза, словно страдала нестерпимой боли.

— Я не танцую, милорд, потому что не знаю, как это делается, — отрывисто произнесла она, прицельно жаля собеседника каждым своим словом. — Ну что, довольны? Я — на самом деле маленькая и ничтожная, как вы и сказали. Я — унылая серая мышка, неспособная даже потанцевать. А теперь отпустите. И перестаньте смотреть на меня подобным образом. Мне не нужна ваша жалость.

— Поверьте, я не хотел оскорбить вас! Джейн фыркнула и гордо вскинула подбородок:

— Конечно, вы только и ищете повод, чтобы меня унизить. Видимо, такова моя расплата за то, что привела вас в замешательство этим утром, в присутствии вашего последнего завоевания.

— Она — не мое последнее завоевание, — вспылил Мэтью. Какого дьявола эта занудная компаньонка заставляет его чувствовать себя таким возмутительно вульгарным и грязным всякий раз, когда она смотрит на него вот так через очки? Боже праведный, что она с ним делает? Уоллингфорд едва мог сдерживать свой внезапный безумный порыв. Еще мгновение назад граф презирал эту серую мышь, теперь же он ясно чувствовал эрекцию, а заодно с ней и горячее желание схватить ее ладонь и запихнуть себе под брюки.

— Вы ведь назначили ей свидание этим утром, — сказала Джейн вкрадчивым голосом. — И теперь вы утверждаете, что лгали тогда?

— Мужчина может изменить свое мнение, — веско изрек Уоллингфорд. Кстати, он только что изменил свое мнение о мисс Рэнкин — и сделал это в одно мгновение.

— Горбатого, милорд, могила исправит.

— Что, черт возьми, это значит?

— Это значит, что вы — такой, какой есть. Не стоит утруждать себя тем, чтобы стоять рядом со мной и притворяться, что вы — джентльмен. Вы бесконечно далеки от этого образа.

Мэтью силился подыскать подходящий по колкости ответ, когда солнечный луч, бивший сквозь окно, уступил под натиском тяжелой серой тучи. Со странной смесью изумления и ужаса он наблюдал, как причудливая игра света преобразила лицо Джейн. Боже праведный, какая безупречная форма лица, какой великолепный блеск ее зеленых глаз, сияющих под уродливыми очками…

— У вас нет ни капли совести, сэр. Ни единого проблеска морали. Вы не заботитесь ни о ком, кроме самого себя и своих удовольствий.

— Вы ничего не знаете обо мне! — прорычал он, невольно изучая лицо дерзкой компаньонки.

— Вы тоже ничего не знаете обо мне, — произнесла она мягким голосом, в котором отчетливо слышалось страдание.

Этот голос, знакомый ангельский, тихий, ласковый голос! Тот самый, который Мэтью слышал во снах. Это был голос Джейн. Господь всемогущий, это действительно была она!

Медленно, не в силах прийти в себя от изумления, Уоллингфорд взял ее за лицо пальцами. Боже, каким же глупцом он был! Она, должно быть, смеялась над ним — тем, кто желал свою нежную Джейн и презирал эту Джейн? Что же, она чувствовала самодовольство, свое превосходство над ним?

Яростные эмоции, вызванные столь очевидным предательством, закипели в крови графа, и он с трудом остановил себя от желания сжать ее подбородок своей железной хваткой.

Черт побери эту Джейн, она знала, кто он! Еще бы ведь Мэтью не скрывал свои черты под вуалью! Он не скрывал от женщины, которую считал своей возлюбленной, ничего. А она стояла прямо перед ним и вела себя так, словно они никогда не встречались, ни когда не разговаривали, никогда не прикасались друг к другу.

Уоллингфорд едва не задохнулся от ярости. Граф отчаянно боролся со своим гневом, едва ли способный видеть хоть что–то, кроме того памятного дня в карете, когда он так страстно желал Джейн. Когда откровенно говорил о себе и позволил ей на короткий миг осветить свою душу. О Боже!

Что Джейн чувствовала всякий раз, вспоминая о том дне, в который Мэтью расправился с ее корсажем и припал губами к ее восхитительной груди? Думала ли об этом с удовольствием? И потешалась ли над ним теперь, высмеивая в глубине души то, каким проклятым болваном он был все это время? Должно быть, мисс Рэнкин наслаждалась своим триумфом в тот день, когда топтала его деньги — а заодно и его чувства?

Черт, кто бы мог подумать! Его прекрасная, страстная Джейн скрывалась под броней этого серого, унылого чудовища!

Повинуясь дикому порыву, Уоллингфорд молниеносно схватил ее за запястье и безжалостно потянул за собой. Осознавая, что никто не обращает на них внимания, он потащил несчастную за собой, к двери, которая вела в пустой холл. Игнорируя протесты мисс Рэнкин, граф силой вел ее за собой, пока они не добрались до еще одной двери. Одним махом распахнув эту дверь, он впихнул туда Джейн, подтолкнув ее рукой в спину. Дверь захлопнулась, и Мэтью заметил, как напряглось все тело мисс Рэнкин, когда этот звук эхом отразился от стен комнаты.

Уоллингфорд обезумел от ярости, разгадав вероломство Джейн. Что это она о себе возомнила? Не свяжись Мэтью с ней, и он не превратился бы в посмешище. Не было бы этой унылой женщины, издевающейся над ним. И он никогда не испытал бы этой мучительной боли, неустанно думая, что Джейн нарочно скрылась от него, а потом… насмехалась над ним!

Мисс Рэнкин дернулась вперед, пытаясь сбежать, но граф тут же подскочил к ней и прижал к двери. Ограничивая движения Джейн, он придвинулся к ней совсем близко и теперь касался ее тела своими грудью и бедрами. Скользнув рукой по спине компаньонки, граф решительно повернул ключ в замке.

Джейн беспомощно захныкала — от страха, от скрытого в глубинах души страстного желания. Мэтью не понимал ее чувств, да его это особенно и не заботило. Он собирался наказать ее за обман — здесь и сейчас. Компаньонка понесет кару, а потом она обязательно ответит на все вопросы Мэтью, уж он ее заставит! Уоллингфорд просто не выпустит ее из этого треклятого кабинета до тех пор, пока не убедится: ему рассказали все, что он должен знать о Джейн Рэнкин и ее обмане.

Пальцы графа сжались на талии компаньонки, он привлек коварную дамочку еще ближе к себе. Уоллингфорд видел, как безумно вращались ее глаза, чувствовал порыв теплого воздуха, доносящийся при ее дыхании. Граф видел, как пальцы мисс Рэнкин в ужасе сжали ткань юбки.

— Вам нравится смеяться надо мной? Вы считаете, что ваша маленькая игра удалась?

Глаза Джейн вспыхнули гневом, но она предпочла благоразумно держать язык за зубами. Что ж, впечатляющий самоконтроль. Мэтью спрашивал сам себя, как долго еще она сможет сдерживаться. Разумеется, в этом вопросе он сам не шел с компаньонкой ни в какое сравнение — и униматься не собирался.

— Я знаю о вас все, Джейн, — зловеще зашептал Мэтью ей на ухо. — Все.

Глаза мисс Рэнкин сердито сверкнули.

— Сильно сомневаюсь.

Он медленно улыбнулся и провел кончиком пальца по ее шее:

— Лондонская больница Медицинского колледжа, верно? Вы ведь работаете там, в ночные смены, не так ли?

Лицо Джейн стало мертвенно–бледным, но, к удивлению графа, она так и не отвела от него, свой пристальный взгляд.

— И там вы заботились обо мне, ведь правда?

— Вы ошибаетесь.

Палец Мэтью уже гладил пульсирующую точку на ее шее.

— Тогда я еще испустил свое семя в вашу руку, помните? Разве вы забыли, что чувствовали, когда мой член был в вашей маленькой ладони, когда я ласкал ваши груди? — Губы графа коснулись уха Джейн. — И мой язык был в вашем влагалище, помните?

Не в силах вырваться, она снова захныкала, а Мэтью застонал от досады. Черт побери, ну почему он опять ощущает возбуждение, прикасаясь к этой чувственной, теплой, атласной коже? К этой обманщице следует чувствовать не вожделение, а ярость — ведь она даже сейчас отрицает, что была той самой Джейн, которая разделяла с ним моменты страсти!

Но гнев Уоллингфорда начал отступать под натиском мощного желания. Он не мог отвести взора от губ мисс Рэнкин, не мог помешать себе думать о том, как бы он хотел провести по ее нежной шее своим языком.