Оставалось только гадать, какого дьявола мисс Рэнкин делала там, на месте условленной встречи, почему говорила с акцентом. Уоллингфорд встречал компаньонку прежде, возможно, та боялась, что граф узнает ее и сообщит нанимательнице. Впрочем, сейчас Мэтью было совершенно все равно, как оказалась на той улице эта серая мышь. В это мгновение им двигало желание любыми путями выяснить, откуда компаньонка знала Джейн, заставить ее рассказать, как можно найти медсестру.

Яростно колотя ботинками по полу, Мэтью через холл помчался к кабинету Реберна. Рванув на себя ручку, он ворвался в комнату и с силой хлопнул дверью, убедившись, что она закрылась.

Джейн Рэнкин уже восседала за столом, деловито царапая перьевой ручкой на куске веленевой бумаги. Она даже не соизволила взглянуть на графа, когда он со злостью хлопнул руками по полированной поверхности стола и угрожающе наклонился вперед.

— А, вижу, вы уже здесь, — заметила компаньонка. — Нисколько не сомневаюсь, что леди обиделась на ваше первобытное отношение к слабому полу и велела вам убираться к дьяволу.

— Сегодня, чуть позже, у нас назначено свидание. Там–то мы с моим первобытным отношением бессмысленно и порочно ее трахнем.

— Я презираю это слово и всегда выражаю свое негодование, когда оно используется в отношении представительниц моего пола в подобном оскорбительном контексте, — прошипела мисс Рэнкин, с раздражением бросая ручку на бумагу и поднимая на графа гневный взгляд.

— В самом деле? Понятно, оно чертовски плохое, к тому же — одно из самых моих любимых. Я пускаю это словечко в ход всякий раз, когда представляется такая возможность.

— Дикарь! — огрызнулась компаньонка.

— Унылая серая мышь! — тут же парировал граф, с ребяческим азартом вступая в перебранку. Но маленькая чертовка и не думала отступать. Лицо мисс Рэнкин приобрело красный оттенок, так подходящий к ее ярким волосам, а глаза под старомодными очками вспыхнули яростью. Голос компаньонки звучал пронзительно, резко, что — к удовольствию графа — выдавало ее смятение.

— Будь по–вашему, милорд, но, спешу напомнить, мы находимся здесь, потому что наши друзья влюблены и они хотят, чтобы мы были свидетелями на их свадьбе. Поэтому сегодня, на один–единственный день, нам нужно найти способ отбросить взаимную неприязнь и вести себя как цивилизованные люди, хотя вас, безусловно, трудно счесть таковым.

Лорд улыбнулся издевательской, безжалостной улыбкой, обнажив все свои белые зубы:

— Не волнуйтесь, я могу быть очаровательным даже с пресной компаньонкой леди.

Мисс Рэнкин дерзко вскинула подбородок:

— Нет никакой нужды очаровывать меня, милорд. Я не интересуюсь вашей постелью.

— Ну и прекрасно, потому что вы не сможете ни увидеть мою постель, ни тем более побывать в ней.

Она воинственно скрестила руки на груди и сердито посмотрела на графа:

— Теперь, когда мы установили границы нашего общения, возможно, нам следует приступить к подготовке тоста для счастливой пары.

— Могу ли я предложить вам оставить этот тост и пойти наверх, чтобы подготовиться к торжеству? До церемонии осталось чуть больше часа.

— Я уже одета, — прерывисто вздохнув, ответила компаньонка.

Мэтью окинул взглядом фигуру мисс Рэнкин. На ней было надето серое платье, без каких–либо украшений выреза ее подчеркнуто строгого наряда. Ярко–рыжие волосы компаньонки были сильно стянуты в пучок, безжалостно скрепленный простой серебристой заколкой. Ее очки, огромные и потертые, были покрыты мелкими пылинками, хорошо заметными за линзами.

— Вы, должно быть, шутите, — пробормотал граф, не зная, хочет ли он, чтобы эти слова услышало несчастное серое существо. — Вы не можете пойти на свадьбу в таком виде!

— Мне не нужны модные платья и все эти женские безделушки, милорд. Это идет вразрез с моими принципами. Подобная мишура делает нас, женщин, лишь красивыми, мягкими игрушками в руках мужчин. Я одеваюсь для себя, а не для удовольствия сильного пола.

— Это более чем очевидно.

Глаза компаньонки возмущенно расширились, но она не стала съеживаться под градом очередных колкостей, а, напротив, лишь надменно выпрямила спину. Уоллингфорду оставалось лишь в изумлении гадать, что же это за женщина — способная достойно выдержать поток язвительных упреков, срывающихся с его острого как бритва языка? Что произошло в прошлом мисс Рэнкин, что приучило ее к подобной жестокости?

Граф уже собрался сказать хоть что–нибудь, что могло бы смягчить безжалостность его слов, как вдруг на небе показалась туча, частично закрывшая солнце, которое ярко светило в окно. Мэтью сощурился, наблюдая, как тень скользнула по лицу мисс Рэнкин, превращая ту в другую женщину — более нежную, более уязвимую. И до боли ему знакомую.

— Что это вы на меня так смотрите? — прошипела компаньонка, и пронзительность ее голоса заставила графа отбросить то невероятное предположение, которое только что невольно закралось в его сознание.

Тело мисс Рэнкин вдруг пронзила дрожь, и Мэтью заметил, как она потерла руками плечи. О, эти маленькие, изящные руки! Такие тонкие, нежные…

— Где ваш акцент? — пробормотал граф, отказываясь от идеи о том, что эта женщина может быть той самой медсестрой. — Когда мы встретились на улице, вы говорили, на диалекте кокни.

Нет, это просто невозможно! Эта унылая, некрасивая маленькая стерва не могла быть его Джейн! В ней не было ничего от нежной, ранимой женщины, охваченной чувственным желанием. Она ничем не напоминала кладезь глубокой страсти, рвущейся наружу. Страсти, которую Мэтью так желал познать — единственным из смертных.

Тень унеслась прочь, оставив лицо мисс Рэнкин ярко пылать под солнечными лучами. Нет. Определенно, это не она. Мэтью, должно быть, на время оказался во власти галлюцинации. Он всего лишь бредил наяву, размышляя о том, чего не может быть.

— Я ведь уже сказала, что вы приняли меня за другую. Лондон полон унылых серых мышек, сэр. Ну а теперь мне действительно пора идти, — выпустила пар компаньонка.

— Чтобы все–таки переодеться? — осведомился граф, не в силах остановиться и перестать поддевать ее.

— Чтобы написать стихотворение для моего тоста, — резко бросила Джейн. — А вы можете мучиться самостоятельно, потому что я вам помогать не собираюсь!

— Право, дорогая, мне ваша помощь и не нужна, — сказал Мэтью, нарочно растягивая слова, чтобы заставить дерзкую подружку невесты наконец–то уйти. — Сомневаюсь, что вы знаете подходящую рифму для слова «трахаться».

— «Шарахаться», — немедленно отреагировала мисс Рэнкин, оборачиваясь к графу. — Нам придется шарахаться друг от друга целых два дня, милорд. К несчастью, мы с вами повязаны обязанностями свидетелей. Так давайте достойно справимся с этим испытанием.

— И что вы предлагаете?

— Давайте держаться друг от друга подальше. Не будем стоять рядом, вести беседы и уж точно не будем друг на друга смотреть.

— У меня на сей счет, возражений нет.

— Вот и прекрасно. Смею вас заверить, что и с моей стороны никаких трудностей по этому поводу не возникнет.

— Я и не думал, что будет иначе. Простите за откровенность, но вы — холодная, бессердечная и фригидная.

Компаньонка впилась в Мэтью взглядом, и странное чувство принялось мучить его снова. Черт возьми, это невероятно! Этого просто не может быть…

Свадьба была великолепной. Невеста трогательно роняла слезы, не стесняясь присутствующих, вся церемония была буквально пронизана обожанием, которое питал к своей суженой жених. Несколько раз Джейн чувствовала, как к горлу предательски подступали слезы. Бедняжка напоминала себе, что должна быть счастлива за Анаис. Она искренне радовалась за подругу, но на языке все равно ощущался слабый привкус горечи.

Джейн думала о том, на что это может быть похоже: стоять рядом с любимым человеком перед алтарем, видеть слезы счастья в его глазах, не скрывать чувств, делиться своим счастьем с окружающими. При виде благоговения, которым озарилось красивое лицо Реберна, когда Анаис под руку с отцом направлялась к нему, у Джейн перехватило дыхание. Вот это истинная любовь!