Осознав, что сейчас на нее смотрят все гости, Джейн неловко закашлялась и сдвинула очки на нос. Она боялась даже мельком взглянуть на впечатляющей длины стол, по обе стороны которого сидели элегантные пары.

Люди статуса. Люди денег. Люди, что–то представляющие собой.

Стоя совершенно одна и чувствуя, как глаза всех присутствующих обратились на нее, Джейн понимала: никогда еще она не выглядела столь неуместно, неподобающе обществу. Никогда еще Джейн не ощущала себя такой неудачницей, как теперь, на свадьбе подруги, в присутствии двадцати влиятельных богатых пар, и это осознание разрывало ее душу на мелкие кусочки.

Джейн чувствовала, как темный взор Уоллингфорда жег ей спину. Граф внимательно наблюдал за ней и, несомненно, чутко улавливал ее неловкость. Интересно, получал ли он удовольствие, замечая дискомфортное состояние Джейн? Может быть, он размышлял о том, как унылая маленькая мышка оказалась здесь, среди всех этих великолепно одетых женщин? Или просто смотрел, как пышная грудь леди Берроуз бесстыдно выпирает из корсета? Сравнивал ли он прекрасную, роскошную прическу графини и ее модный наряд с ярко–рыжими волосами бедной компаньонки, ее тусклым, заурядным платьем?

Ах, как же Джейн не соответствовала этому светскому обществу, какой же ничтожной она себя ощущала! Эмоции едва не выплескивались через край, и Джейн попыталась собрать в кулак всю свою волю, весь свой характер, все свои самоуверенность и внутреннюю силу, которыми она так гордилась. Мисс Рэнкин не заботилась о внешности и одежде — все это не определяло достоинство женщины, никак не относилось к нему. Только душевные качества, то, что находится внутри, определяет ценность человека.

Джейн поймала взгляд леди Блэквуд, которая ободрительно подмигнула ей уголком глаза. Это была по–настоящему материнская поддержка, которая в мгновение ока помогла Джейн унять сильное волнение и благополучно приступить к выполнению обязанностей подружки невесты. Сдержанно улыбаясь, она развернула бумагу, которая беспомощно затрепетала в ее руках. Беспокойство компаньонки снова стало очевидным, и чем больше она старалась унять нервную дрожь, тем сильнее бился в конвульсиях тоненький лист бумаги.

— Мне будет довольно сложно идти по стопам лорда Уоллингфорда, — начала Джейн, издав неловкий смешок, — потому что я не обладаю подобным красноречием. Мне не хватает того же магнетизма и хорошо подвешенного языка.

Последнюю фразу Джейн буквально промямлила, пытаясь отвесить неловкую шутку. До ушей выступающей долетели шепот и хихиканье женщин, и ее лицо тут же зарделось от смущения. «Продолжай же! — пронеслось в голове Джейн. — Нужно поторопиться, чтобы потом снова усесться за стол и поскорее забыть об этом унижении».

— Я произнесу не свои слова, это стихи Элизабет Барретт Браунинг. Они наиболее полно описывают то, что я сейчас чувствую. — Откашлявшись, Джейн поднесла бумагу к лицу и начала читать строки, которые набросала пару часов назад:

Люби меня, мой милый, просто так.

Не говори, сколь сладостна улыбка,

И нежен тон речей, и явна красота…

Вот годы пролетят, и я уже не та —

Всему на свете суждено меняться.

Поймешь ты скоро бренность бытия,

Исчезнет все, но лишь одно нетленно —

Любовь, что пронесем через года.

Так будем рядом, вместе — навсегда!

Опустив бумагу, Джейн обернулась и с нежностью посмотрела на Анаис и лорда Реберна, рука которого трогательно, словно защищая, обвивала плечи невесты.

— В этом и есть назначение истинной любви. Взаимных чувств, способных пройти через горе и радость, через красоту и увядание. Такова любовь, не имеющая начала и конца, любовь, которую мы все имеем счастье наблюдать сегодня. За лорда и леди Реберн. Пусть они будут вместе — отныне и навеки!

— Верно! Верно! — оживились многочисленные гости, звеня бокалами. — Отныне и навеки!

Анаис поднялась со стула, заключив Джейн в объятия, и та крепко прижала невесту к своей груди.

— Спасибо, моя дорогая Джейн, — всхлипывая, прошептала Анаис. — Я буду помнить эти слова всю свою жизнь!

Кивнув, Джейн еще крепче обняла подругу, мельком заметив, как Реберн благодарно пожал руку Уоллингфорда. К ее изумлению, граф обнял друга и наклонился к нему, чтобы сказать что–то на ухо. Ах, как же она хотела знать, что Мэтью пожелал Реберну!

— Довольно, довольно, — нетерпеливо прервал выражения теплых чувств лорд Уэзерби, отец Реберна. — Еда начинает остывать.

Счастливая пара и свидетели послушно уселись на свои места. Джейн взяла салфетку и положила ее на колени, тщательно стараясь избегать прикосновений к Уоллингфорду, внушительная фигура которого занимала почти все место между их стульями. Глубоко вздохнув, Джейн потянулась за бокалом — и замерла на месте, едва не выронив из руки хрустальный кубок, когда ее взгляд встретился с парой ядовито–зеленых глаз. О, эти неприятные, подлые зеленые глаза! До боли знакомые, навечно запавшие в память зеленые глаза! Не в силах унять трепет во всем теле, Джейн отвела глаза от насмешливого взгляда лорда Терстона.

— Разрешите мне, — мягко предложил Уоллингфорд. Взяв у Джейн бокал с шампанским, граф поставил его на белую льняную скатерть. — Вы продрогли? — спросил он, заметив, как дрожит соседка по столу. — Если вам будет угодно, я попрошу одного из лакеев закрыть окно.

Посмотрев на Уоллингфорда, Джейн увидела, как его пристальный взгляд скользит между нею и лордом Терстоном, который продолжал бессовестно таращиться на свою бывшую жертву.

— Нет, благодарю вас, — тихо пробормотала Джейн, встревоженная непосредственной близостью Терстона и непривычным беспокойством, прозвучавшим в голосе Уоллингфорда.

Мэтью промолчал в ответ, продолжая внимательно изучать Терстона и свою соседку. Джейн ясно чувствовала его любопытство и, казалось, даже слышала вопросы, которые граф задавал сам себе. Должно быть, он гадал, откуда эта занудная, мрачная прислуга знает столь известного аристократа, члена парламента?

— Бекон? — осведомился Уоллингфорд, протягивая ей серебряный поднос.

— Нет, не стоит, спасибо.

— Все это шампанское на пустой желудок не сослужит вам хорошую службу, дорогая, — протянул граф, возвращаясь к привычке издевательски растягивать слова. — И, поскольку нам необходимо играть важные роли свидетелей еще несколько часов, это было бы крайне нежелательно.

Стрельнув взглядом в сторону графа, Джейн взяла вилку и наколола на нее кусок бекона.

— Смышленая девочка, — прокомментировал он с хищной улыбкой.

Погрузившись в грустные раздумья, Джейн осознала, что Мэтью ушел и снова вернулся Уоллингфорд, с его черствостью и грубостью. Впрочем, это было даже к лучшему. Ей было гораздо легче презирать Уоллингфорда, чем Мэтью. Если он и на оставшуюся часть уик–энда останется Уоллингфордом, Джейн будет гораздо легче сосредоточиться на своей главной задаче — избегать встречи с Терстоном.

— Итак, расскажи мне, — попросил Мэтью, стремительно кружа невесту в затейливом танце, — историю своей подруги.

— Джейн? — перепросила Анаис, с трудом переводя дыхание.

Стоя у входа в танцевальный зал, Реберн несколько раз метнул в друга сердитые взгляды, и Мэтью замедлил темп танца из уважения к деликатному положению ее светлости.

— Да, мисс Рэнкин, — бросил Уоллингфорд как бы невзначай, боясь выказать чрезмерный интерес.

Несмотря на то, что Анаис считалась подругой Мэтью на протяжении многих лет, она была, прежде всего, женщиной — а женщины, как известно, становятся хитрее и проницательнее дьявола, когда речь заходит о любовных делах и устройстве счастья подруг.

— Джейн — компаньонка моей тети и самая лучшая моя подруга, ближе ее у меня на всем свете нет — кроме Реберна, разумеется.

— Естественно, — сдержанно отозвался Мэтью. «И охота же ей копаться в этой грязи!» — пронеслось у него в голове. Но конечно, граф едва ли решился бы произнести это вслух: подобная фраза наверняка задела бы чувства Анаис. Черт возьми, он и сам не понимал, почему так интересовался унылой мисс Рэнкин и ее не менее унылой историей!