– Так ты утверждаешь… ты утверждаешь, что наполовину ангел, – медленно произнесла я.

– Да.

– Мама, ну правда, перестань.

Мне хотелось, чтобы она рассмеялась, чтобы сказала, что ей приснился сон про ангела, как в «Волшебнике страны Оз», когда Дороти проснулась и поняла, что все приключения оказались реалистичной галлюцинацией после удара по голове.

– И чем все закончилось?

– Он вернул меня на землю. И помог мне найти бабушку, которая уже билась в истерике, решив, что меня придавило. А когда огонь охватил наш район, он помог нам добраться до парка «Золотые ворота», где собирали всех выживших. Он провел с нами три дня, а затем исчез на много лет.

Я молча обдумывала подробности ее истории. Примерно за год до того разговора мы с классом ездили в музей Сан-Франциско, где открыли новую выставку о том сильном землетрясении. Мы рассматривали фотографии разрушенных зданий, канатных дорог, изогнутых рельсов, почерневших от копоти руин домов. Слушали старые записи, на которых люди дрожащими голосами эмоционально рассказывали об ужасной катастрофе.

В тот год много вспоминали о ней, потому что была столетняя годовщина землетрясения.

– Там еще начался пожар? – спросила я.

– Ужасный пожар. Дом бабушки сгорел дотла.

– И когда это случилось?

– В апреле тысяча девятьсот шестого года, – ответила мама.

Я почувствовала, как тошнота подкатила к горлу.

– Значит, тебе сто десять лет?

– В этом году мне исполнится сто шестнадцать.

– Не верю – пробормотала я.

– Да, в это трудно поверить.

Я встала. Мама потянулась к моей руке, но я отшатнулась в сторону. В ее глазах мелькнула боль. Она тоже поднялась на ноги и сделала шаг назад, давая мне немного пространства. А затем кивнула, словно прекрасно понимала, что я испытываю. Словно знала, как мир рушился вокруг меня.

Легкие загорелись от нехватки кислорода.

Она сошла с ума. Это было единственное разумное объяснение. Мама – которая до этого момента казалась мне лучшей матерью на свете, моей личной версией «Девочек Гилмор»[14], предметом зависти моих друзей с этими красивыми каштановыми волосами, фантастически молодой кожей и причудливым чувством юмора, – оказалась сумасшедшей.

– Зачем? Зачем ты мне это рассказала? – смаргивая слезы ярости, спросила я.

– Потому что тебе пора узнать, что ты тоже особенная.

– Особенная, – недоверчиво уставившись на нее, повторила я. – Потому что раз в тебе течет ангельская кровь, то и во мне тоже?

– Таких, как ты, называют Квартариусами.

– Я хочу вернуться домой, – отрешенно сказала я.

Мне хотелось позвонить папе. Он должен знать, что делать. Мне нужно было найти того, кто поможет маме.

– Я бы тоже не поверила, – сказала она. – Если бы не увидела доказательств.

Сначала я решила, что солнце вышло из-за облаков и внезапно осветило выступ, на котором мы стояли, но потом медленно осознала, что это свечение было сильнее. Обернувшись, я заслонила глаза рукой от света, источаемого мамой. Казалось, она превратилась в солнце и сияла так ярко, что мои глаза наполнились слезами. Но через мгновение свет потускнел, и я увидела, что у нее есть крылья – огромные белоснежные крылья, которые раскрылись за ее спиной.

– Это венец, – сказала она.

И я поняла ее, хотя слова прозвучали не на английском, а на каком-то странном языке, в котором словно бы две музыкальные ноты повторялись в каждом слоге. И это казалось таким жутким и чужеродным, что у меня волосы на голове встали дыбом.

– Мама, – беспомощно выдохнула я.

Ее крылья распахнулись, словно пытались уловить порыв ветра, а затем взмахнули один раз. Тишину разрезал хлопок, походивший на биение сердца, спрятанного в толще земли. Мои волосы тут же взметнулись за спиной. А мама, продолжая сиять, невероятно грациозно и легко взмыла в небо, пролетела над самыми деревьями и превратилась в маленькое яркое пятнышко на горизонте. Я осталась в одиночестве с открытым ртом на каменном выступе, который теперь стал пустым и безмолвным. А день уже не казался таким ярким, каким был, когда она освещала его.

– Мама! – завопила я.

Развернувшись, она полетела обратно ко мне, но на этот раз медленнее. Зависнув на мгновение у самого края скалы, она неспешно вступила на камень.

– Я тебе верю, – сказала я.

Ее глаза заблестели.

А я почему-то не могла остановить слезы.

– Милая, – сказала мама. – Все будет хорошо.

– Ты ангел, – сдерживая рыдания, выдохнула я. – А значит, я…

Я не могла заставить себя сказать это слово.

– Ты тоже частично ангел, – сказала она.

Тем же вечером я заперла дверь, встала посреди спальни и попыталась выпустить крылья. Мама заверила меня, что со временем у меня получится вызывать их и даже летать. Но это пока не укладывалось у меня в голове. И казалось настоящим безумием. Я стояла перед большим зеркалом в одном топике и трусиках и думала о моделях «Викториа’c Сикрет», которые рекламировали нижнее белье в образе ангелов. Крылья за их спиной смотрелись так сексуально. Но мои при этом так и не появились. Поэтому мне внезапно захотелось рассмеяться над этой нелепицей. Я с крыльями, торчащими из лопаток. Частично ангел.

Меня не удивляло, что в маме текла ангельская кровь, ведь она и вправду была каким-то сверхъестественным существом. Мне всегда казалось подозрительным то, насколько она красива. Ей были несвойственны упрямство, вспышки гнева и сарказм, а скорее грациозность и уравновешенность. Она была настолько идеальной, что это даже раздражало. Я не видела в ней ни одного недостатка.

«Если, конечно, не считать таковым то, что она обманывала меня всю мою жизнь, – выплескивая свою обиду, подумала я. – Разве не существует правила, что ангелы не должны лгать?»

Вот только она не лгала. Мама ни разу не сказала мне: «Ты же знаешь, что ничем не отличаешься от остальных». Нет, она всегда твердила мне прямо противоположное. Уверяла, что я особенная. Просто до этого момента я ей не верила.

– У тебя многое получается лучше, чем у твоих сверстников, – сказала она, когда мы стояли на Баззардс-Руст. – Ты сильнее, быстрее, умнее. Разве ты этого не замечала?

– Хм, нет, – тут же ответила я.

Хотя не была с ней полностью честна. Меня давно преследовало чувство, что я отличаюсь от других людей. У мамы есть видео, как я хожу по лужайке, хотя мне было всего семь месяцев. И как читаю книгу в три года. Я всегда первая среди одноклассников запоминала таблицу умножения, пятьдесят штатов и так далее. К тому же у меня прекрасная физическая форма. Я всегда была быстра и проворна. Могла высоко подпрыгнуть и далеко метнуть снаряд. А стоило нам на физкультуре начать играть во что-нибудь, меня первой звали в команду.

И все же я не считала себя вундеркиндом или кем-то подобным. Да и исключительных способностей у меня не было. Я не играла с детства в гольф, как Тайгер Вудс[15], не писала симфонии в пять, не разбиралась в шахматах. Но в целом мне многое давалось легче, чем другим детям. Конечно, я это заметила, но никогда особо об этом не задумывалась. И если честно, я списывала это на то, что не тратила все свое свободное время на просмотр разного дерьма по телевизору. Или на то, что мама – из тех родителей, которые заставляют детей тренироваться, учиться и читать книги.

А теперь я не знала, что и думать. Мне многое стало понятно. И в то же время я еще больше запуталась.

Мама улыбнулась.

– Мы часто делаем только то, что от нас ожидают, – сказала она. – Хотя способны на гораздо большее.

В этот момент у меня так закружилась голова, что мне пришлось сесть. А мама принялась рассказывать мне основы. У нас есть крылья. Мы сильнее, быстрее, умнее. И на многое способны. Что-то насчет языков. И еще пара правил: «Не рассказывать Джеффри – он еще слишком мал. Не рассказывать людям – они тебе не поверят, а даже если и поверят, то не смогут принять это». Шею все еще покалывало от воспоминания о том, как мама сказала «люди», словно это слово внезапно перестало относиться к нам. А потом она рассказала о предназначении и о том, что скоро я узнаю, зачем рождена на свет. И добавила, что хоть это нелегко объяснить, но оно очень важно. Больше мама ничего не сказала и игнорировала мои вопросы, потому что, по ее словам, со временем я многому научусь. На собственном опыте. К тому же существовали и другие вещи, которые мне следовало знать.