— Это обязательно? — Еще один голос, мужской. Кажется знакомым.

— Так написано в сценарии, — отвечает невидимая женщина. — Так что тс-с!

Уорнер не слушает. Он вне себя от восторга. Нет, только посмотрите, как она движется. Смотрите — нет, смотрите как следует! Волосы уже прилипли к лицу от пота. Мышцы на ногах подергиваются, словно ноги пытаются бежать во все стороны разом. Смотрите, что открывается взору, когда женщина не притворяется грациозной, когда она низведена до состояний животного, полного крови и дерьма. Уорнер чувствует ее запах.

«Спасибо тебе, Господи, что принес их в мир. Принес именно сюда и благословил меня знанием, какую радость можно от них получить. Прости, что раньше сомневался в Тебе. Я прошу прощения за то, что иногда притворялся, будто это плохо. Это не плохо. Это просто потрясающе. Ради этого стоит жить».

— Наслаждайся, — произносит женский голос. — Это последний раз.

Уорнер слышит, как два человека выходят из комнаты и закрывают дверь. Он собирает волю в кулак, собирается с силами и с трудом поднимается на ноги. Он смеется или плачет? Он и сам не может понять, ему это безразлично. Раненая нога подгибается, он падает на одно колено рядом с женщиной на полу, которая теперь совершенно затихла, окаменела от ужаса, и ее глаза подобны полным лунам.

Опираясь на дрожащую руку, Уорнер наклоняется так, чтобы его лицо оказалось точно над ее лицом, и его слезы падают на нее.

— Будет очень больно, — обещает он.

Его голос звучит слишком невнятно, чтобы та могла разобрать слова, но по ее глазам он видит, что она поняла.

Я притормозил перед «Недвижимостью на побережье». У меня был выбор, где встать. Машины Каррен не было, но я так и не понял, радует меня это или огорчает. У меня появилась пауза, чтобы приклеить улыбку и сделать вид, будто все отлично. К тому же не придется решать прямо сейчас, что сказать, когда Каррен спросит о Стефани, а она обязательно спросит. Два часа назад я собирался изображать того делового человека, каким был всегда. Теперь же идея показалась мне смехотворной.

В конторе была Джанин — сидела за своим столом, хмуро глядя на компьютерный экран. Она аж подскочила, когда я вошел.

— Ой, — выдохнула она. — Это ты!

— А кого ты ожидала увидеть, Джанин?

Та заморгала.

— Нет, серьезно, — продолжал я. Голова шла кругом, я был зол и напуган. — К нам так часто вламываются психопаты? У тебя в ящике лежат наготове заостренные колья?

— Не понимаю.

Я перевел дух.

— Ничего страшного. Где Каррен?

— Ну, она не сказала. Пару часов назад разговаривала по телефону, а потом ушла на встречу с кем-то, так что, скорее всего…

— …встречается с клиентом, да, я понял.

Я прошел мимо Джанин, соображая, не уйти ли мне сразу же, чтобы взяться за то дело, ради которого я и приехал в «Океанские волны». Мне нет причины торчать в конторе, когда Каррен уехала на встречу неизвестно с кем и пробудет там неизвестно сколько. Когда не перед кем притворяться, жизнь кажется мрачной и странной — вечный обыденный хаос, царящий у нас в головах, — а что думает обо всем происходящем Джанин, меня нисколько не волнует. Так что же мне делать? Уйти? Не покажется ли это странным? А какая, собственно, разница? Разве Джанин заметит хоть что-нибудь? Стоит только задаться вопросом, что значит «вести себя как обычно», и тот повиснет без ответа. Я чувствовал себя неуместным и потерянным, словно в компьютерной игре — забрел куда-то в дополнительную локацию, и теперь придется потратить остаток жизни на то, чтобы выбраться отсюда, причем это никак не поможет выполнению основной миссии. В чем бы она ни состояла.

— Ты как себя чувствуешь, Билл?

Я как вкопанный встал у своего стола, по-видимому глазея на стену. Я развернулся и увидел озабоченную туповатую физиономию Джанин.

— В порядке. Просто голова раскалывается.

Это была правда, и мне стало еще хуже, когда Джанин порылась в своем ящике, отыскивая таблетки, нашла и даже настояла на том, чтобы принести мне воды из кулера. Пока она проделывала это, время тянулось, словно в кошмаре: первый бумажный стаканчик у нее смялся, второй она наполняла со сверхъестественной осторожностью, но по пути все равно расплескала примерно треть. Конечно, я мог бы протиснуться мимо нее и выскочить из конторы, но, сделав это, смогу ли я вернуться? Наконец-то вода была доставлена и с благодарностями выпита.

А потом меня что-то стукнуло.

— А почему ты вообще здесь, ведь сегодня пятница?

— Оливер повел Кайла гулять, — с гордостью пояснила она. — Прямо как в День отца. Я осталась дома и подумала: я еще столько всего не знаю о компьютерах, почему бы не пойти в контору и не позаниматься? По пятницам всегда спокойно, может, удастся что-нибудь сделать.

Я удивился. Пару дней назад я был бы даже под сильным впечатлением. Поэтому отреагировал так, как сделал бы всего два дня назад:

— Отличная мысль. Кстати, ты ведь сохраняешь все свои письма?

— Конечно. То есть некоторые теряю, но ты знаешь.

— Можешь найти то, в котором я просил тебя заказать столик в «У Джонни Бо»?

Та поглядела озабоченно. Множество задач, связанных с компьютером, заставляли Джанин выглядеть озабоченно, даже смущенно.

— Ну, возможно. А зачем?

— Хочу кое-что проверить. Ничего особенного, просто одна техническая тонкость. Можешь найти его и переслать мне обратно? На самом деле даже на мою домашнюю почту.

— Конечно. Теперь я знаю, как это делается.

— Отлично. О черт… только что вспомнил, у меня есть еще дела. Вернусь к десяти, ладно?

Меня заставили прождать у стойки двадцать минут. За это время я позвонил в больницу, чтобы справиться о здоровье Стеф, где мне сказали все то же самое, прибавив, что «брат» принес бутылку с остатками вина, которое та пила, и его отправили на исследование.

Подумав о Нике, я ощутил, как что-то шевельнулось в животе, но обрадовался, что тот исполнил мой приказ. Я понятия не имел, как вести себя дальше. Пока что это не самый главный вопрос, но в какой-то момент он обязательно возникнет. Реальная жизнь в конце концов всегда выходит на передний план. Нельзя просто сосредоточиться на работе. Можно бесконечно записывать что-то на отдельных бумажках, рассовывать их по ящикам, но рано или поздно все важное появится в великом списке неотложных дел. Вероятно, сейчас дошло до пункта «дружба Стефани и Ника». Я надеялся, что она все-таки не успела окрепнуть, и утешал себя тем, что парень проработал в журнале всего недель пять-шесть. Наверняка ничего серьезного там быть не может. Я не знал, стоит ли мне грустить, переживать или сердиться и до какой степени сам виноват в ситуации, не сумев дать Стеф что-то такое, в чем она нуждалась. Просто безобразие, что мы с такой легкостью воображаем себе идеальное, а жизнь никак не хочет этому соответствовать. Идеальный вечер, идеальные выходные, идеальный дом… Наше воображение без малейших усилий воспроизводит эти образы, мы сочиняем для себя сказки, и они всегда получаются такими красочными. А мир между тем упирается, увиливает и пробуксовывает однако мы верим, что вселенная намного больше нас, в ней таится множество скрытых чудес, поэтому мы недооцениваем то, что уже есть, пренебрегаем хорошим, надеясь на лучшее. А его может и не оказаться. Самая лучшая жизнь, на какую ты можешь надеяться, — вероятно, та, которую ты ведешь прямо сейчас. Наше многранное воображение — это просто глас искусителя, зазывный, обещающий. Вероятно, другие боги могут услышать и даровать жизнь, очень похожую на ту, о какой мечтают люди, но наш Бог не Санта-Клаус, которому можно написать письмо. Он хочет от нас уважения, потому что он Бог, а вовсе не потому, что он милый, милосердный или что-то в этом роде.

И пока я сидел в ожидании, то в некотором смысле молился, чего со мной не случалось уже целую вечность — с тех пор, когда я еще думал о себе как об Уильяме, а не о Билле. Моя мать была номинальной католичкой и молилась лишь время от времени. Я знаю, как это делается, и все. Я попытался повторить. Мне стало дурно, закружилась голова, перед мысленным взором постоянно всплывало лицо Кэсс. Я старался не думать о том, где может быть ее тело, и попытался отделаться от вопроса, кто все это мог совершить.