– Большой Дейв Стрэнд собирался меня изнасиловать, сержант Рафтопулос.

– Понимаю.

– Нет, не понимаете. Вы понятия не имеете, что это такое.

Пул кивнул:

– Прошу прощения. Как бы то ни было, сегодняшнее происшествие в «Филмо» – исключение. Это не должно повториться. Согласны?

– Согласны, – сказала Энджи.

– Что ж, ловлю на слове. Как вам наши условия?

– Если мы согласимся не давать утечек журналистам, что, уж вы мне поверьте, подпортит наши отношения с Ричи Колганом, вам придется держать нас в курсе. Будете вести себя с нами как со СМИ, позвоним Колгану.

Бруссард кивнул:

– Условие справедливое. Как думаешь, Пул?

Пул пожал плечами, не сводя с меня глаз.

– Мне трудно поверить, – сказала Энджи, – что четырехлетний ребенок исчез из дому теплой ночью и никто этого не видел.

Бруссард крутил на пальце обручальное кольцо.

– Мне тоже.

– Итак, что мы имеем? – сказала Энджи. – Прошло три дня, у вас, должно быть, есть что-то, чего не было в газетах.

– У нас показания двенадцати человек, – сказал Бруссард, – начиная от «Я забрал девчонку и съел» и заканчивая «Я забрал девчонку и продал представителям униатской церкви». – Он печально улыбнулся. – Ни одно из этих показаний не проверено. Одни экстрасенсы говорят, что она в Коннектикуте, другие – в Калифорнии, третьи – в нашем же штате, но только в лесистой местности. Допрашивали Лайонела и Беатрис Маккриди, алиби у них железные. Наведались к бомжам. Обошли всех соседей, не только чтобы спросить, не заметили ли они чего-либо странного в тот вечер, но проверяли невзначай, нет ли в доме каких-нибудь следов девочки. Теперь знаем, кто нюхает кокаин, кто пьет, кто жену бьет, кто мужа, но никакой связи с исчезновением Аманды Маккриди не обнаружили.

– В общем, ноль, – подытожил я. – У вас ничего нет.

Бруссард медленно повернул голову и посмотрел на Пула. Тот смотрел на нас через стол, оттопырив языком нижнюю губу. Так прошло около минуты. Затем Пул открыл потертый дипломат, достал несколько глянцевых фотографий и передал нам через стол первую, черно-белую. На ней крупным планом был изображен человек лет шестидесяти. Кожа его лица так плотно прилегала к костям, что казалось, ее оттянули на затылок, собрали там в складку и закрепили металлической прищепкой. Тусклые глаза выпучивались из глазниц, крошечный рот едва был виден в тени изогнутого, как коготь, носа. Кожа на ввалившихся щеках была так сморщена, как будто этот человек беспрерывно сосал лимон. Лысый яйцеобразный череп прикрывала дюжина жидких седых прядей волос.

– Знаете его? – спросил Бруссард.

Мы отрицательно покачали головами.

– Зовут Леон Третт. Сидел за педофилию. Попадался трижды. Первый раз присудили принудительное лечение в психушке, потом два тюремных срока. Последний отсидел примерно два с половиной года назад, вышел из Бриджуотерской тюрьмы и исчез.

Пул передал вторую фотографию, на этот раз цветную, на которой была изображена в полный рост гигантских размеров женщина, косая сажень в плечах, с косматой гривой, как у святого Бернарда, каштановых волос.

– Боже, кто это? – ужаснулась Энджи.

– Роберта Третт, – сказал Пул. – Жена Леона. Снимок сделан десять лет назад, так что она, возможно, немного изменилась, но не думаю, чтобы в объеме. У Роберты дар, под ее рукой начинает колоситься даже засохший пень. Зарабатывает на жизнь и поддерживает своего дорогого Леона, выращивая цветы на продажу. Два с половиной года назад бросила работу, съехала со своей квартиры в Рослиндейле, и с тех пор их обоих никто не видел.

– Но… – начала было Энджи.

Пул передал нам через стол последнюю фотографию. Смуглый человечек со странно перекошенным, морщинистым лицом, кося правым глазом, вглядывался в объектив, всем своим видом выражая бессильный гнев и замешательство.

– Корвин Орл, – сказал Пул. – Тоже педофил. Из Бриджуотерской тюрьмы вышел неделю назад. Где сейчас – неизвестно.

– Но связан с Треттами? – спросил я.

Бруссард кивнул:

– Сидел с Леоном. Когда тот вышел на волю, соседом Орла по камере стал грабитель из Дорчестера, Бобби Минтон. Вручную выражал свое отношение к статье Леона, перевоспитывал. А в перерывах слушал его откровения. По словам Минтона, у Корвина была мечта: после освобождения поехать к Леону и его женушке и зажить с ними одной большой счастливой семьей. Приехать Корвин собирался не с пустыми руками. Тяжелый у него случай, по-моему. Как говорит Минтон, подарить он хотел вовсе не бутылку виски «Катти Сарк» Леону и розы Роберте. Подарком должен был стать ребенок. Третты любили, чтобы дети были маленькие. Не старше девяти.

– Этот Минтон вам сам позвонил? – спросила Энджи.

Пул кивнул.

– Как только услышал об исчезновении Аманды Маккриди. Он весьма красноречиво и убедительно просвещал Корвина об участи педофилов в Дорчестере. Объяснял, что он и десяти шагов не пройдет, как ему член отрежут и в рот засунут. Корвин Орл будто бы решил выбрать подарок для Треттов именно в Дорчестере, чтобы таким образом отомстить Минтону, по крайней мере, сам Минтон так считает.

– И где Корвин сейчас? – спросил я.

– Исчез. Установили наблюдение за домом его родителей в Маршфилде, но пока ничего. Из тюрьмы он уехал на такси в стриптиз-клуб в Стоутоне, там его в последний раз и видели.

– Телефонный звонок Бобби Минтона – это все, что связывает Орла и Треттов с Амандой? Других связей нет?

– Согласен, материала у нас маловато, – нехотя кивнул Бруссард. – Но у Орла кишка тонка похитить ребенка в незнакомом месте. Судя по досье, он на такое неспособен. Он заигрывал с детьми в летнем лагере, где работал семь лет назад. Никакого насилия, никакого насильственного удержания. Возможно, он просто прикидывался овечкой перед сокамерником.

– Ну а Третты? – спросила Энджи.

– Роберта вне подозрений. Единственное, за что она сидела, – пособничество после вооруженного ограбления винного магазина в Линне, дело было в конце семидесятых. Она отмотала год, и ее выпустили под надзор полиции. С тех пор ни разу не попадалась.

– А Леон?

– Леон. – Бруссард присвистнул. – С Леоном совсем плохо. Обвинялся двадцать раз, осужден трижды. Большинство дел закрывали, жертвы отказывались давать показания. Не знаю, известно ли вам, как обстоят дела с жертвами педофилов. Так же, как с крысами и мышами. Видите одну, рядом еще сотня. Поймали вы извращенца, пристававшего к ребенку, держу пари, рядом – еще тридцать, но с ними он не попался, если еще хоть что-то соображает. В общем, Леон, по нашим прикидкам, изнасиловал полсотни с лишним детей. Пока он жил в Рэндолфе, а потом в Холбруке, там бесследно пропадали дети. Федералы и местная полиция в их убийстве в первую очередь подозревали его. И вот еще что. Когда Леона взяли последний раз, люди из полицейского департамента Кингстона возле его дома обнаружили схрон с оружием.

– За это привлекли? – спросила Энджи.

Бруссард покачал головой.

– У него хватило ума устроить его на земле соседа. Полиция знала, что это тайник Леона, – у него в доме нашли «Дневник Тернера»[9], целую стопку рекламных проспектов НАВНО[10], мануалы, как обращаться с оружием, в общем, все, что полагается находить у таких типов, но доказать ничего не смогли. Улик не хватило. Он очень осторожен и умеет прятать следы.

– Да уж, – досадливо поморщилась Энджи.

Пул утешительно накрыл ее руку своей.

– Оставьте себе фотографии. Рассмотрите их хорошенько, вдруг вам попадется кто-нибудь из этой троицы. Не думаю, что они имеют отношение к делу – ничто не указывает на верность этой гипотезы, – но в нашей округе они сейчас самые известные педофилы.

Энджи улыбнулась, глядя на руку Пула:

– Хорошо.

Бруссард приподнял шелковый галстук и смахнул с него пылинку.

– Кто был с Хелен Маккриди в «Филмо» в субботу вечером?

– Дотти Мэхью, – ответила Энджи.