– А теперь серьезно, – сказал Пул, хотя, судя по голосу, можно было подумать, что он по-прежнему шутит. – Кто-нибудь из вас стрелял в баре?

– Нет, – сказал я.

Пул выставил руку и щелкнул пальцами.

Я вынул из-за ремня пистолет и отдал ему.

Он вынул из рукоятки обойму, отодвинул затвор, заглянул в патронник, убедился, что там ничего нет, понюхал отверстие ствола, удовлетворенно кивнул и вложил обойму мне в левую руку, а пистолет в правую.

Я убрал оружие в кобуру, а обойму сунул в карман пиджака.

– А разрешения у вас есть? – спросил Бруссард.

– В бумажниках, непросроченные, – сказала Энджи.

Пул и Бруссард ухмыльнулись, глядя друг на друга, потом уставились на нас. Мы достали разрешения и положили на капот. Пул мельком взглянул на них и вернул.

– Постоянных клиентов опрашивать будем, Пул?

Пул посмотрел на Бруссарда:

– Есть хочется.

– Я бы тоже поел, – кивнул тот.

Пул вопросительно взглянул на нас:

– Проголодались?

– Да не особенно.

– Ничего. Там, куда мы собрались, – сказал Пул, аккуратно беря меня под локоть, – жратва все равно омерзительная. Зато вода изумительная. Лучшая во всей округе. Прямо из-под крана.

«У Виктории» в Роксбери кормили просто превосходно. Ник Рафтопулос заказал свиные отбивные, Реми Бруссард – клубный сэндвич. Мы попросили кофе.

– Так вы ни к чему и не пришли? – спросила Энджи.

Пул обмакнул свинину в яблочный соус.

– По правде говоря, ни к чему.

Бруссард утер рот салфеткой.

– Нам не приходилось работать с делами, которые бы так долго оставались у всех на виду и при этом не закончились бы плохо.

– Думаете, Хелен не имеет отношения к делу? – спросил я.

– Сначала думали, имеет, – сказал Пул. – Была у меня гипотеза, что она продала ребенка или что наркодилер, которому она задолжала, похитил девочку.

– И что вас заставило отказаться от этой гипотезы?

Пул пожевал и подтолкнул локтем Бруссарда, прося ответить.

– Полиграф. Она прошла испытание. Кроме того, посмотрите на этого детектива, уплетающего свиные отбивные, посмотрите на меня. Нас нелегко обмануть, если мы работаем над кем-то вместе. Хелен врет, но, не поймите меня неправильно, не по поводу исчезновения дочери. Она действительно не знает, что случилось.

– А как насчет места, где она находилась в ночь исчезновения Аманды?

Сэндвич застыл в воздухе на полпути ко рту Реми.

– А что?

– Вы верите тому, что она рассказала журналистам? – спросила Энджи.

– А что, есть основания не верить? – спросил Пул и запустил вилку в яблочный соус.

– Большой Дейв рассказал совсем другую историю.

Пул откинулся на спинку стула и стряхнул с рук крошки.

– И какую же?

– Так вы поверили тому, что рассказала Хелен, или не поверили? – спросила Энджи.

– Поверили, но не совсем, – сказал Бруссард. – Полиграф показал, что она была с Дотти, но, возможно, не в ее квартире. Проверяли несколько раз, результат один и тот же.

– А где она была? – спросил Пул.

– По словам Дейва, в «Филмо».

Они переглянулись и снова посмотрели на нас.

– Итак, – медленно произнес Бруссард, – она нам лапши навешала.

– Не хотела испортить себе пятнадцать секунд, – сказал Пул.

– Что за пятнадцать секунд? – не понял я.

– В лучах славы, – сказал Пул. – Раньше это время измеряли минутами, теперь секундами. – Он вздохнул. – Играет на телевидении роль безутешной матери в красивом голубом платье. Помните бразильянку в Олстоне, у которой мальчик пропал восемь месяцев назад?

– Так и не нашли, – кивнула Энджи.

– Верно. Штука в том, что та мать была темнокожая, одевалась плохо, цепенела перед камерами. Через некоторое время публике стало решительно наплевать на ее пропавшего сына, так мамаша всех достала.

– Но Хелен Маккриди, – сказал Бруссард, – белая. Ухоженная, хорошо смотрится на экране. Может, и не звезда первой величины, но женщина миловидная.

– Ничего подобного, – сказала Энджи.

– Живьем? – Бруссард покачал головой. – Живьем она миловидна, как лобковая вошь. Но на экране, в интервью на пятнадцать секунд… Ее охотно снимают, и публика ее любит. Она оставила ребенка одного почти на четыре часа, это вызывает определенное возмущение, но люди говорят: «Проявите же снисходительность, каждый может совершить ошибку».

– Ее, наверное, никогда в жизни так не любили, – сказал Пул. – Как только Аманда найдется или, скажем, произойдет еще что-нибудь, что вытеснит это дело с первых полос газет, Хелен снова станет прежней, такой, какой была. Но сейчас, говорю вам, она упивается своими пятнадцатью секундами славы.

– Думаете, это и все, ради чего она водит всех за нос с тем, где находилась в ту ночь?

– Возможно, – ответил Бруссард. Он утер рот салфеткой и отодвинул тарелку. – Не поймите нас неправильно. Через несколько минут мы будем у ее брата, мы ей за эту ложь вклеим – мало не покажется. А если и еще в чем-то наврала, все выясним. – Он резко вытянул руку в нашу сторону. – Спасибо вам.

– Сколько вы занимаетесь этим делом? – спросил Пул.

Энджи взглянула на часы.

– Начали вчера поздно вечером.

– И сразу заметили наше упущение? – ухмыльнулся Пул. – Вы, видно, действительно такие способные, как о вас говорят.

Энджи хлопнула ресницами. Бруссард улыбнулся:

– Иногда встречаемся с Оскаром Ли. Когда-то давным-давно мы охраняли порядок в жилых кварталах. После того как Джерри Глинна уложили на той площадке пару лет назад, я спросил его о вас. Знаете, что он сказал?

Я пожал плечами:

– Если я правильно представляю себе Оскара, гадость, наверное, какую-нибудь?

Бруссард кивнул:

– Сказал, что оба вы раздолбаи почти во всех отношениях.

– Похоже на него, – заметила Энджи.

– Еще он сказал, что, если вам взбредет в голову раскрыть преступление, вам сам Господь Бог не помешает.

– Ну, Оскар! – восхитился я. – Красавец!

– Итак, вы сейчас занимаетесь тем же делом, что и мы. – Пул положил на тарелку аккуратно сложенную салфетку.

– Вас это смущает? – спросила Энджи.

Пул и Бруссард переглянулись. Бруссард пожал плечами.

– Тогда, – сказал он, – надо соблюдать определенные правила.

– Например?

– Например… – Пул достал пачку «Кэмела», снял с нее целлофан, развернул фольгу и вытащил сигарету без фильтра. Глубоко вдохнул, поднес ее к носу, закинул голову и закрыл глаза. Потом наклонился и стал тыкать незажженной сигаретой в пепельницу, как бы гася ее, пока она не разломилась пополам. После этого убрал пачку в карман.

– Прошу прощения. Я бросил.

– Когда? – заинтересовалась Энджи.

– Два года назад. Но мне по-прежнему нужен этот ритуал. – Он улыбнулся. – Ритуалы надо соблюдать.

Энджи запустила руку в сумочку:

– Я покурю, не возражаете?

– Да ради бога!

Он проследил, как Энджи зажигала сигарету. Мы встретились взглядами, и мне показалось, что он читает мои мысли.

– Основные правила, – сказал он. – Нельзя допускать утечки в СМИ. Вы дружите с Ричи Колганом из «Триб».

Я кивнул.

– Колган полиции – не друг, – сказал Бруссард.

– А он и не обязан быть другом. Он писать обязан. Работа у него такая.

– Не спорю, – сказал Пул. – Но нельзя, чтобы журналисты узнали об этом расследовании что-то такое, чего мы не хотели бы разглашать. Согласны?

Я взглянул на Энджи. Она рассматривала Пула через сигаретный дым. Наконец она кивнула:

– Согласны.

– Чудесно! – сказал Пул с шотландским акцентом.

– Где вы раздобыли такого? – спросила Энджи Бруссарда.

– Работая его напарником, получаю лишнюю сотню в неделю. За риск.

Пул наклонился, принюхиваясь к струйке дыма от сигареты Энджи.

– Во-вторых, – продолжал он, – вы не из нашей конторы. Прекрасно. Но мы не можем позволить вам участвовать в этом деле, если вы будете добывать показания, демонстрируя огнестрельное оружие, как это было с мистером Большим Дейвом Стрэндом.