— Пристрелите лошадей, сержант.

— Сэр? — Сержант тупо уставился на Шарпа.

— Пристрелите их! Быстро!

Он не мог видеть, как страдают раненые животные. Солдаты приставили мушкеты к головам лошадей, а Шарп принялся разглядывать своих стрелков.

— Все живы, сэр. — Харпер уже успел пересчитать солдат.

— Спасибо.

Никому из них не угрожала серьезная опасность до тех пор, пока они оставались в строю и не выпускали из рук штыков. Шарп вспомнил, что думал о том же, когда Южный Эссекский гордо вышагивал по полю под своими развевающимися новенькими знаменами. А теперь боевой дух Южного Эссекского сломлен.

Шарп попытался подсчитать потери. На поле боя осталось не больше тридцати или сорока французов — достаточно много, если вспомнить, что их было всего четыреста, но они покрыли имя своего полка славой и заставили британцев и их союзников понести солидные потери. Сто человек? Шарп посмотрел на горы тел. Весь путь к мосту был усеян погибшими солдатами — сколько их, сосчитать невозможно. Цифра получится большой, а ведь еще есть раненые, те, чьи лица изуродованы саблями французов, кто лишился зрения. Их отправят в Лиссабон, а потом на кораблях домой, где оставят на попечении бездушного общества, которое давно разучилось сочувствовать нищим инвалидам. Он содрогнулся.

Впрочем, дело не только в погибших и раненых. В самом первом бою у батальона Симмерсона отняли гордость. Шарп провел в действующей армии шестнадцать лет, не раз защищал знамена в самой гуще сражений и безжалостно орудовал штыком, стараясь добраться до вражеских штандартов. Он видел, как захваченные знамена торжественно проплывают под победные вопли над толпами, собравшимися на площадях и улицах больших городов, но впервые в жизни он стал свидетелем того, что британский флаг захвачен во время битвы. Шарп знал, как будут торжествовать враги, когда новый воинский трофей окажется в армии маршала Виктора. Очень скоро Уэлсли придется вступить в бой — не против четырех эскадронов французской кавалерии, это будет настоящее сражение, в котором машина смерти, артиллерия, почти не оставляет шансов на спасение, и французы пойдут вперед, зная, что однажды им уже удалось унизить британцев.

Шарп почувствовал, что у него рождается идея, такая невероятная, что он даже фыркнул, а юный Пендлтон, дожидаясь момента вернуть лейтенанту ружье, улыбнулся своему офицеру.

— Нам удалось, сэр! Мы сумели это сделать!

— Что сделать? — Шарпу очень хотелось как следует обдумать свою мысль, но у него было слишком много других забот.

— Спасли знамя, сэр. Разве нет?

Шарп посмотрел в юное лицо. После многих лет воровской жизни на улицах Бристоля лицо мальчика было истощенным и печальным, но глаза сияли, в них читалась отчаянная мольба, и Шарп улыбнулся:

— Да, мы это сделали.

— Я знаю, мы потеряли другое, сэр, но ведь мы не виноваты, правда, сэр?

— Нет. Если бы не мы, они лишились бы обоих флагов. Мы все здорово сделали!

— А вы и сержант Харпер, сэр... — Мальчик сиял, он говорил быстро, словно ему не терпелось поделиться своим восторгом. — Они вас боялись, сэр!

Шарп взял ружье и рассмеялся:

— Ну, не знаю, как сержант Харпер, но лично я тоже был напуган.

— Это вы только так говорите, сэр! — воскликнул Пендлтон.

Шарп улыбнулся ему и направился к мертвым телам. Как много еще нужно сделать: похоронить погибших, заняться ранеными. Он бросил взгляд в сторону моста. Сейчас там никого не было, беглецы с поля боя перебрались на противоположный берег и приступили к построению по ротам. Французы находились в полумиле, они тоже стояли строем и наблюдали за одиноким всадником, направившим свою лошадь к Шарпу. «Вероятно, французский офицер, хочет обсудить условия перемирия, необходимого для сбора раненых», — подумал Шарп. Неожиданно он почувствовал, что страшно устал. Снова бросил взгляд на мост и попытался понять, почему Симмерсон еще не послал людей копать могилы, оказывать первую помощь и раздевать мертвых. На то, чтобы навести здесь порядок, уйдет целый день.

Шарп перекинул ружье через плечо и пошел навстречу французу, чья лошадь осторожно пробиралась между телами. Он приветственно поднял руку.

И в этот момент взорвался мост.

Мост не хотел разрушаться. Он соединял берега Тежу целых два тысячелетия, и старая, каменная кладка неохотно сдавалась под ударами современных взрывчатых веществ. Центральная опора содрогнулась так, что это почувствовали Шарп и его рота, они быстро повернулись посмотреть, что произошло, — им навстречу поднялись клубы пыли и каменных осколков. На мгновение показалось, что древнее сооружение выстоит, камни вздыбились, начали медленно расползаться в разные стороны, но черная смертоносная пыль одержала наконец победу, и остатки моста взлетели к небесам в дыму и пламени. Пролет поднялся в воздух, повисел там несколько секунд, а затем рухнул в воду. Опора, две арки, сам мост — все было уничтожено мощным взрывом, который прокатился по плоской, заросшей травой равнине, вселив ужас в тех лошадей французов, что лишились всадников во время сражения, — они отчаянно заржали и принялись метаться по полю, словно искали поддержки у людей.

Над разрушенными арками клубилась древняя пыль и черный дым, от воды начал подниматься пар, камни, устилавшие русло реки, еще глубже погрузились на дно. Постепенно все стихло, река потекла дальше, грязный дым медленно, точно зловещая грозовая туча, уплыл на запад. Хоган наверняка остался доволен делом рук своих — из моста был вырван кусок размером примерно в сорок футов. Теперь Уэлсли может не беспокоиться — французская кавалерия не подберется к нему с юга.

А Шарп и его люди остались на другом берегу Тежу.

Капитан Лерой опустился на землю, и Шарп спросил, не попал ли в него случайный осколок, но капитан покачал головой.

— Нога. Не волнуйтесь, Шарп, я справлюсь. — Лерой кивнул в сторону дымящихся обломков моста. — Зачем, черт подери, они это сделали?

Шарпу и самому хотелось бы знать ответ. Неужели произошла ошибка? Хоган, несомненно, дождался бы, пока Шарп и его рота в двести человек окажутся в безопасности, и только потом поджег бы запалы. Лейтенант посмотрел на противоположный берег реки, но понять, что там происходит, с такого расстояния было просто невозможно. Солдаты построились по ротам, Шарпу показалось, что он видит Симмерсона на сером коне, в окружении других офицеров. Все не сводили глаз с взорванного моста.

— Сэр, сэр! — Шарпа звал Гэтейкер, стрелок из его маленького отряда.

Прибыл капитан гусар, загорелое лицо которого украшали роскошные черные усы. Шарп подошел к нему и лихо отсалютовал. Француз ответил на приветствие и показал на тела погибших и раненых.

— Поздравляю вас, мсье, вы сражались великолепно. — Он отлично говорил по-английски, вежливо и с уважением.

Шарп кивнул.

— Мы вас тоже поздравляем. Вам удалось одержать значительную победу, сэр. — Торжественные слова печально не соответствовали тому, что их окружало.

Удивительно, как могут люди сражаться с таким остервенением, а спустя всего несколько минут вести себя корректно, с подчеркнутой вежливостью, да еще и поздравлять друг друга. Французский капитан коротко улыбнулся.

— Благодарю вас, мсье. — Он помолчал немного, глядя на многочисленные трупы, устилающие поле битвы. Когда капитан снова повернулся к Шарпу, выражение его лица изменилось — стало менее формальным, на нем появилось любопытство. — Зачем вы перешли реку?

— Я не знаю. — Шарп пожал плечами. Не выпуская из рук поводьев, француз спрыгнул с коня.

— Вам не повезло. — Он улыбнулся Шарпу. — Однако вы и ваши люди отлично сражались. А теперь еще и это? — Он показал рукой на взорванный мост.

Шарп снова пожал плечами.

Гусарский капитан некоторое время смотрел на него.

— Возможно, вам еще больше не повезло с полковником? — Он говорил негромко, чтобы солдаты, стоявшие чуть в стороне, его не услышали. Шарп никак не отреагировал на слова француза, и тот развел руками. — У нас такие тоже попадаются. Приношу мои сожаления, мсье.