— Я не имею ничего против резолюции профсоюзов, дорогая товарищ, но боюсь, что это любовное увлечение совсем отбило у тебя классовое чутье… Тобой движут эмоции, Джессика. А какие доказательства есть у тебя и у Кирпичникова? Почему я должен верить, что он действительно был в Брюнеции, а эти люди — похищенные ученые?
— Пустите меня к телефонному аппарату! — выкрикнул по-краснострански стоявший поодаль Заборский. — Я позвоню уполномоченному по здравоохранению, позвоню самому Робеспьерову, он меня знает, он скажет вам, кто мы такие! Краслен, переведите!
Паттерсон бросил на ученого недовольный взгляд.
— Кирпичников, успокойте своих друзей! — сказал он. — И перестаньте стоять столбом, скажите хоть слово сами, пока я не арестовал вас!
Краслен выглядел кисло. Котелок у него практически не варил. Прошлой ночью они с Джессикой уснули в четвертом часу, а в половине пятого утра начался воздушный налет. Прикорнуть в убежище не удалось: младенцы орали, детишки постарше просили еды, несколько женщин оплакивали погибших. В шесть, когда тревога закончилась, оказалось, что опять не до сна: в двух шагах от бывшего господского особняка разбомбило больницу. Раненые кричали из-под завалов, и пройти мимо было невозможно. Четыре часа подряд негры, ученые и Краслен разбирали остатки здания, вытаскивая из-под бетонных обломков живых и умерших. Завтрака не было: хлеб в магазины почему-то до сих пор не завезли. В десять в штаб явился Паттерсон. Общение с ним происходило в бывшей хозяйской гостиной, где фамильные портреты в золотых рамах и вычурные обои контрастировали с гамаками из брезента, подвешенными к лепному потолку, и лежащими на полу старыми одеялами. Краслену очень хотелось убедить ангеликанскую компартию в своей невиновности и оживить Вождя, но гораздо сильнее он мечтал о том, чтобы выспаться и поесть.
— Товарищ! — произнес он. — Ваши сомнения справедливы и обоснованны. Однако лучшее доказательство наших идей и намерений — созданный силой пролетарского разума оживин! Яков Яковлич, покажите!
Заборский вытащил из внутреннего кармана пробирку и продемонстрировал Паттерсону.
— Откуда мне знать, что внутри? Может, это яд? — парировал тот. — Вы хотите, чтобы мы, коммунисты Ангелики, уговорили красностранское руководство обменять военную помощь на тело Вождя, а затем передали вам, незнакомым и не внушающим доверия людям, это тело для введения туда непонятно какой жидкости?
— Характеристики товарищей Заборского, Вальда и Юбера вы можете получить от компартий их стран. Обратитесь к руководству Рабинтерна.
— У вас есть документы, подстверждающие личности?
— Дело в том, что…
— Понятно. В таком случае мне нужно просить у компарти не только характеристики, но и ваши фотографии, чтобы убедиться, что вы действительно те, за кого себя выдаете. Телефакса у меня нет, а почта сейчас практически не работает. Вы же понимаете меня?..
— Я ручаюсь за них! — воскликнула Джессика.
— Помолчи! — ответил Паттерсон. — Тебя надо было бы судить за то, что привела в штаб непроверенных людей. Джонсон так бы и сделал, так что скажи «спасибо», что он в тюрьме и что я его замещаю. Ограничимся пока что домашним арестом на всякий случай.
— Но…
— Никаких «но»! Совсем распустились без Джонсона! А что касается вас… — негр повернулся к Краслену с учеными, — …придется вам на деле доказать действенность своего так называемого «оживина». Прошлой ночью погиб наш товарищ…
— Оживин годится не для каждого случая! — поспешил сказать Кирпичников.
Паттерсон взглянул на него сурово.
— Ему оторвало ногу, и он умер от потери крови, — завершил негр. — Или ваше средство работает только на красностранцах?
Кирпичников перевел для ученых.
— Нога — не страшно, — сказал Вальд. — Наверное, справимся. Какая группа крови?
Группу крови Паттерсон не знал. Заборский заявил, что в таком случае можно перелить нулевую, а нулевая как раз у него самого. Краслен тоже выразил готовность поделиться своей кипучей и пролетарской.
— Кажется, мы обо всем договорились, вот и отлично! — резюмировал негр. — А сейчас прошу вас всех пройти в комнату Джессики и оставаться там. Оборудование и пациента вам доставят. Бейкер, Бакстер — назначаю вас охраной!
Двое негров вытянулись во фрунт.
— Дожили! — пробормотал Заборский. — Нас арестовывают коммунисты!
— Все будет нормально! — прошептал в ответ Краслен. — Вы оживите погибшего и нам поверят! Кстати, он тоже теперь научится предсказывать будущее?
— Если бы я знал! — сказал ученый.
Вечером того же дня Джессика сидела с Красленом на полу собственной каморки и думала, вероятно, о том, что еще ни разу здесь не было так тесно и даже в страшном сне ей не снился одноногий мертвый парень на ее кровати.
Пациент был совсем мальчишкой, лет четырнадцати на вид. С медицинскими инструментами на этот раз проблем не было: в развалинах больницы нашлось много чего годного в работу. Вальд и Юбер только что зашили ему культю и готовились брать у Заборского кровь для переливания. Все, что могли Джессика с Кирпичниковым, — это не мешать.
Дверь, соединявшую каморку горничной с остальным домом, коммунисты задвинули шкафом. Вторая дверь, ведущая в сад, была открыта: замок на ней сломался, так что, кроме Бейкера и Бакстера, бывших шахтеров, ныне целиком посвятивших себя будущей революции, дисциплина арестантов никем и ничем не гарантировалась. Особенных строгостей не было: время от времени стражники позволяли отворить дверь, чтобы запустить свежего воздуха, приносили поесть и даже с удовольствием рассказывали новости. Впрочем, удовольствие, конечно, можно было получить только от процесса рассказывания, а отнюдь не от самих новостей: ночью фашисты, оказывается, повредили систему водоснабжения, вследствие чего остановился хлебозавод. По карточкам выдали муку. Что с ней делать, учитывая дефицит электроэнергии и керосина, было непонятно. Коммунисты намесили «теста», состоявшего лишь из муки и воды, и напекли на костре лепешек. Получилось отвратительно и очень жестко, однако арестанты от такого обеда не отказались: что-то внутри подсказывало, что дальше все будет лишь хуже и хуже.
Поведали Бейкер с Бакстером и о том, что Шпицрутен болтает из-за моря о неуязвимости своих солдат, обещая вот-вот удивить мир преодолением законов природы. «Совсем у диктатора крыша поехала!» — смеясь, прокомментировал один из охранявших. Пленники не стали улыбаться ему в ответ.
После Заборского кровь сдал Краслен. Учитывая качество питания, это было совсем некстати. Силы остались только на то, чтобы полулежать на полу, опустив голову на колени Джессики, увлеченно наблюдающей за манипуляциями ученых.
— Поспи! — сказала девушка.
Нежные пальчики прошлись по Красленовой шевелюре.
— Почему у тебя такие короткие волосы? — тихо спросила негритянка.
Кирпичников открыл рот, но понял, что разговаривать он тоже уже не способен, промычал нечто невнятное и провалился в сон.
…Снились Краслену Правдогорск, родной завод и заводская столовая с двенадцатью сортами супа. Кирпичников брал то из одной, то из другой бадьи, ел, ел и все не мог наесться. Потом в столовой появился воскрешенный Вождь. Он расцеловал прослезившуюся Электрису Никаноровну, спросив между делом, как ей управляется государством. Потом пошел ручкаться с невесть откуда взявшимися Пялером, Делером и Пятналером, похлопал по спине Никифорова, стал приветствовать других рабочих. Неожиданно в толпе пролетариев мелькнуло негритянское лицо. «Бензина!» — подумал Краслен, почему-то уверенный в том, что его давняя подруга — чернокожая. Одна мысль быстро сменилась другой: «Раз Вождь воскрес и пришел к нам, надо пожаловаться ему насчет супов!» Кирпичников бросился к любимому руководу, но толпа оттеснила его. Чем ближе к Вождю пытался подобраться Краслен, тем больше народу оказывалось вокруг и тем слабее различался черный пиджачок по моде прошлого века в море серебристых комбинезонов. Вдалеке что-то завыло. «Смена начинается! Не успею!» — подумал Кирпичников и заработал локтями сильнее. Заводской гудок выл все громче, все ближе, все отвратительнее. Толпа заволновалась. «Капитал атакует!» — крикнул Вождь. «Капитал атакует!» — повторили все пролетарии. «Сейчас и этих супов не останется!» — понял Краслен и бросился обратно, к линии раздачи. Не успел. Прямо на его глазах с жутким грохотом разорвались бадьи с борщом и щами. Клочья капусты разлетелись по столовой, облепили белые занавески, запачкали комбезы, запутались в усах Никифорова. Следом грохнул рассольник, и пол заходил ходуном. «Коммунисты не сдаются!» — успел выкрикнуть Кирпичников, прежде чем ощутил осыпающуюся с потолка штукатурку и проснулся.
