— Вам нравится джаз? — спросила по-брюннски невесть откуда взявшаяся дама со свастикой и лисой.

— Терпеть не могу, — честно признался Киричников.

— Представьте, я тоже! У нас в Брюнеции никогда не играют джаз, здесь его разрешили в виде ислючения, ради иностранных туристов! Хотя вряд ли стоило потакать таким низменным вкусам. Джаз — это музыка черных! А что хорошего могут придумать эти черные?

«Музыка толстых!» — хотел поправить даму Краслен, но сдержался. Во-первых, он боялся выдать свои коммунистические взгляды, во-вторых, не знал, насколько его собеседница довольна собственной фигурой.

— А нравится вам этот портрет? — настойчиво продолжала беседу украшенная звериной шкурой и феодальной символикой буржуазка.

Краслен не успел ответить: раздался чей-то визг, на танцплощадке началась суматоха. Какая-то дама так бешено вертелась, что случайно расстегнувшееся на ней бриллиатовое колье не просто слетело, а пронеслось через весь зал, ударилось о портрет Шпицрутена и пробило брешь в его откормленном брюхе.

— О, мой бог! — воскликнула любительница мертвых животных и антинародных режимов.

Продырявленный канцлер продолжал самодовольно улыбаться. Несколько галантных кавалеров, видимо претендовавших на внимание владелицы колье, уже ползали под портретом, ища утрату и отпихивая друг друга толстыми задами. Джаз-банд наяривал как ни в чем не бывало, даже еще громче, кажется, происшествие только подзадорило «музыкантов». Незваная собеседница Краслена, забыв обо всем, кинулась к своему канцлеру: видимо, хотела оказать ему первую помощь. Любопытства ради Кирпичников еще несколько минут ждал, чем все закончится. Когда два лакея сняли портрет со стены и со скорбным видом унесли прочь, Краслен, окончательно устав смотреть на загнивание и разложение, убрался в свою каюту.

Комната на одного, оплаченная ангеликанской буржуазией, была снабжена удобным ложем, откидным столом и раскладывающимся табуретом. Уединившись, Кирпичников еще раз погладил рукав своего кожаного плаща: «До чего тонкая выделка! И почему наш легкопром таких не делает?» Вещь была, что и говорить, хорошая, но от ее ношения Краслен решил воздержаться: на дирижабле может оказаться соотечественник, а какой красностранец не читает газет и не смотрит плакатов, кому неизвестно, что подозрительный плащ с подозрительными пуговицами — верный признак шпиона? В каком-то смысле, разумеется, было бы и неплохо, разоблачи родная контрразведка еще одного буржуазного агента в его, Красленовом, лице… Но все-таки… Все-таки лучше пока обойтись без этого. Кирпичников проверил, на месте ли ручка с ядовитыми чернилами, еще раз полюбовался на лучестрел, погладил обтекаемый корпус миниатюрного радиоприемника, освежил в памяти пароли, явки и легенду, доел остатки зашифрованной документации.

Ангеликанской разведке удалось установить личность человека, руководившего операцией по похищению оживина: его звали Гласскугель. Первым пунктом задания значилось разыскать его и втереться к нему в доверие. Личные планы Краслена совпадали с планами капиталистов. Поначалу он будет всячески демонстрировать лояльность своим мнимым хозяевам. А потом? Когда порвать с буржуями? Как не быть уничтоженным ни брюннской контрразведкой, ни ангеликанской агентурой?

Кирипичников прилег. О Труд, сколько же дней он уже не отдыхал толком? Пожалуй, с парохода, с того самого момента, как приехал за границу. Впереди ждало множество испытаний, проблем, трудностей, нерешенных вопросов, но обладание сутками свободного времени, сутками безделья, сутками приятного путешествия расслабило Краслена. «Плохой из меня шпион! Валяюсь на кровати, а о работе даже и думать не хочу, — рассуждал пролетарий, переворачиваясь на другой бок. — А ну и пускай, даже лучше! Я ж не наш агент, а капиталистический!»

Капиталистический агент закрыл глаза и увидел лицо Джессики. Вот о ком хотелось думать, вернее, думалось даже против собственной воли. Как она там? Помнит ли о Краслене? Беспокоится ли? Плохо, если беспокоится, — зачем ей волноваться? Хотя если ей вовсе все равно, так тоже не годится… Пусть волнуется, но капельку, пусть верит, что все будет, как задумано! Хотя, наверно, Жеся и не подозревает, что ее новый знакомый уже покинул Манитаун и вот-вот пересечет границу. Хорошо бы ей корреспондировать. А что насчет компартии? Хотелось бы надеяться, что там уже узнали, кто таков Кирпичников в реальности…

Джессика, Джессика… До чего красивое имя! Никогда не думал, что может увлечься негритянкой! Никогда не верил в любовь с первого взгляда! Жесичка… Джесс… Хм! Джесс — прогресс. Это свежая рифма.

Стихотворение о любви! Написать его, а потом прочитать Джессике! Бумага! Черт, кажется, всю доел, а то бы использовать оборотки… Как назло, ни карандаша, ни чернил, только это ядовитое перо в рюкзак засунули! Кирпичников слез с койки и извлек из-под нее новую шифровальную машину. Использовать вместо ундервуда, набрать на ней свои вирши, а заодно и научиться пользоваться агрегатом…

Через полчаса прошедшая через буржуйскую штуковину поэзия выглядела следующим образом: «ekfi73;lcvms$nd^cvbleq56 fmvodkrjc;smne9zina».

«Ладно, авось расшифрую, когда снова свидимся», — подумал Краслен.

Еще раз пробежал глазами свое произведение. На конце увидел: «Зина». Вспомнил про Бензину. Сложил шифровку, засунул в карман и пошел прогуляться. Развеяться. Срочно развеяться!

Двенадцать кругов по прогулочной палубе помогли отвлечься от дурацких мыслей. В читальне нашлись свежие газеты: с разными названиями, но все как на подбор профашистские. Краслен прочел новости из Шармантии: кабинет Мореля продержался всего три дня, Пон-Бюзо торжествует победу. «Новый премьер обещает решить проблему безработицы, договориться с бастующими горняками, обезвредить коммунистов и вывести Шармантию в мировые лидеры» — докладывала первая газета. «За последний год Пон-Бюзо формирует уже пятый кабинет», — сообщала вторая. «Новый глава шармантийского правительства направил приветственную телеграмму Канцлеру Всех Брюннов Отто Шпицрутену, поздравив того с успешным пуском крупнейшего в истории дирижабля», — бодро рапортовала третья. «К бастующим шармантийским горнякам присоединились чугунолитейщики», — походя замечала четвертая.

«Да уж!» — подумал Краслен.

— Вам Шармантия нравится? — вдруг раздался голос справа.

Кирпичников чуть не подпрыгнул.

С ним рядом сидела особа в мехах и фашистской символике.

— Нет! Не бывал! Извиняюсь! — Краслен притворился, что весь поглощен изучением газеты.

— Я тоже пока что ни разу. Но всюду говорят, что это очень, очень дикая страна! — как ни в чем не бывало продолжила дамочка. — Впрочем, они знают толк в некоторых вещах! Их средства от мужского бессилия чудо как хороши…

Кирпичников таращился в заметку о новом кинофильме «Девушка и горы, или Приключения Брунгильды в стране льдов», изображая величайшую увлеченность. Навязчивую особу это ничуть не беспокоило. Следующий вопрос уничтожил все сомнения насчет ее планов:

— Кстати, вы женаты?

— Да!

— Представьте себе, я тоже! Вот совпадение! И что же, счастливы в браке?

— Отменно счастлив.

— О, я тоже! Вы подумайте, я тоже! Вот так сходство! У нас определенно найдутся темы для разговора!

— Как-нибудь попозже — непременно. А сейчас прошу прощения! Совершенно забыл, что меня ждет супруга! — с этими словами Краслен встал. Для весомости решил еще добавить: — И детишки. Все четыре малыша — ждут не дождутся!

После такого недвусмысленного заявления поклонница должна была бы понять, что ей не ответят взаимностью, обидеться и отвязаться. По крайней мере, пролетарию так казалось. Однако не тут-то было! Минут через десять после того, как Краслен устроился в самом, как ему казалось, дальнем углу курительной комнаты, особа с украшениями снова появилась в поле зрения. Она устремилась к объекту своих домогательств, даже не пошла, а побежала, кинулась вприпрыжку: лисьи лапки похотливо барабанят по бюсту, руки жаждут вцепиться во что-нибудь, губа закушена, в глазах бессмысленный восторг… Не дожидаясь продолжения приставаний, Кирпичников переместился в бильярдную. История повторилась. И в спортзале, и в ресторане, и даже в грузовом отсеке преследовательница появлялась самое большее через четверть часа после бегства пролетария.