И все-таки сегодня повезло именно им. «Вы приносите мне удачу, сэр!» — весело подмигнул Краслену Джордан, когда дама в светло-розовых перчаточках и с частоколом цветов на шляпке наняла их разгрузить автомашину с покупками. С делом справились за четверть часа. Среди приобретений миссис, помимо трех пакетов с одеждой и двух с обувью, оказались обтекаемый — словно предназначенный для полетов! — хромированный будильник, холодильный шкаф со встроенным радио, электрическая варочная плита, не требующая керосина и тоже говорящая на разные голоса, снабженная радио зубная щетка, столь же прогрессивный чайник и, наконец, совершенно экзотический прибор — радиовизор! О его предназначении и возможных функциях Джо и Краслен спорили еще целый час после того, как получили от дамы по три пенса. «Порой и того не зарабатываю», — признался довольный негр обескураженному скупостью дамы красностранцу. Через некоторое время к беседе о техническом прогрессе присоеднились два дурнопахнущих бродячих акробата, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся доктором математики и его лучшим учеником. Свели Краслен и Джо в тот день знакомство еще с несколькими людьми: шестидесятилетней уличной танцовщицей с граммофоном, которая когда-то учила маленьких ангеликанцев чтению, письму и антикоммунизму; ветераном Империалистической войны, чистившим штиблеты сэров не двумя руками, а только одной, ибо вторая осталась на одном из ипритовых полей Шармантии; и семилетним счастливцем, имевшим постоянный заработок и стабильный четырнадцатичасовой рабочий день. Мальчишка толкал тележку с мороженым. Он радостно сообщил новым знакомым, что эскимо начали, кажется, меньше выпускать, а потому цена на него растет.

— Это потому, что молоко сливают в море, — сказал доктор, облизнувшись. — В смысле, чтобы дорожало.

— Лучше б нам отдавали, — проворчал ветеран.

— Бесплатное молоко бывает только при коммунизме! — заметил младший из акробатов.

— Не дай бог! — воскликнула учительница. — Пусть выливают, лишь бы только не было коммунизма! Я слыхала, что при нем запрещено танцевать на улице и торговать жевательной резинкой! На что же тогда жить?!

Джо опасливо поглядел на Краслена, но тот сдержал себя. Может быть, в конце концов он все-таки не вытерпел бы и сказал танцовщице все, что думает насчет буржуазной пропаганды, но дискуссию прервал отряд полиции:

— Пошли вон, оборванцы! Ну-ну, живо, нечего тут отираться! Ничего вам не перепадет! Сейчас по этой дороге поедет премьер-министр, и вас на тротуаре не должно быть! Всем понятно?! Быстро по домам!

— А у меня нет дома! — выкрикнул доктор.

— Ну так пойди заработай на него, — выдал жандарм излюбленную фразу всех богачей.

…Через несколько минут спрятавшиеся за углом Джо и Краслен наблюдали респектабельный черный паккард, мчавшийся, поднимая клубы пыли, в окружении десятка полицейских на мопедах. Разбрасываемые повсюду листовки были озаглавлены «Я привез вам мир!». В них говорилось о том, что Огржицкий край маленькой юной страны Вячеславии давно хотел отделиться, и вот теперь добрый Чертинг, посоветовавшись со столь же добрым Колбасье и относительно добрым Шпицрутеном, признали его независимость. Через час после этого в край вошли брюннские войска, и огржичане единогласно признали свое добровольное и несомненно демократическое вхождение в состав фашистского государства. Возвратившийся домой Чертинг гордо рапортовал о том, что опасаться агрессии Шпицрутена ангеликанцам больше нет никакой нужды.

— Бросить бы в него бомбочку, а? — тихо сказал негр.

— Что за мелкобуржуазное народничество?! — скривился политически подкованный Кирпичников.

Под вечер им — вернее, Джордану — повезло и вовсе невероятно. Негр нашел постоянную работу. Он изъявил готовность получать на шиллинг в неделю меньше, чем предыдущий работник, и был принят разнорабочим на авиагазолиновую станцию, расположенную на крыше девяностотрехэтажного Брук билдинга.

— Это надо отпраздновать! — заявил Джо.

Но отпраздновать не удалось. Вернувшись в хижину, они обнаружили там подругу Джессики, пришедшую поплакаться о своей горькой судьбе: молодую негритянку только что уволили с фабрики Памперса. Отмечать свое приобретение, глядя на ее потерю, казалось неудобным. Слово за слово — и негры не заметили, как стемнело. А ведь Джессике еще нужно было вернуться к хозяевам! Краслен вызвался проводить ее.

Половину дороги молодые люди прошли молча. Негритянка, похоже, о чем-то думала, а Краслен никак не мог подобрать подходящую фразу для начала беседы. Предательство Буерова и собственное двусмысленное положение почему-то отодвинулись на задний план. Теперь самым важным для Краслена стало найти правильные слова для разговора с новой классовой соратницей.

— Хорошая погода, — заявил он наконец.

Девушка не ответила.

— Надеюсь, и завтра будет не хуже, — прибавил Краслен новую банальность.

— Что? — рассеянно переспросила Джессика. — Извини, я прослушала, что ты говорил. Все думаю об Алисии. Что она будет делать без работы, бедняжка? И чего ради этот сумасшедший Памперс вздумал увольнять по десятку лучших работников ежедневно?!

— Ежедневно?

— Ежедневно и совершенно беспричинно. По крайней мере, так говорит Алисия.

«Памперс, — подумал Краслен. — Где-то я слыхал эту фамилию…» В беседу подруг он не встревал, так что не имел понятия ни о подробностях увольнения, ни даже о профиле фабрики. Вслух же предположил:

— Может, этот Памперс приобрел какие-то машины, заменяющие людей? Или секретных роботов, которым не нужно платить деньги?

— Какие еще новые машины в наше время?! — хмыкнула Джессика. — Кризис, он и для буржуев кризис. Впрочем, у Памперса, говорят, дела шли более-менее. Похоже, он просто сошел с ума и от нечего делать решил разогнать один цех.

— А почему он увольняет людей одного за другим, а не всех скопом, если уж ему так вздумалось?

— Откуда мне знать?! Может быть, хочет избежать огласки… Репутацию свою бережет, мороженный король, так его, эдак…

— Что? Мороженный?

Кирпичников вдруг вспомнил. Жилячейка. Пятеро соседей. Чай. Пялер с газетой: «Глава ангеликанского правительства накануне принял у себя владельца фабрик эскимо Рональда Памперса. Тема беседы не разглашается…»

— Ну да, — равнодушно пожала плечами Джессика. — Памперс делает мороженое. Вернее, так принято говорить. На самом-то деле мороженое делают его рабочие!

— Его принял глава кабинета. Секретно. Об этом писали красностранские газеты с месяц назад.

— Я ничего такого не слышала. — Джессика была так удивлена, что даже остановилась посреди дороги. — Нет, у нас точно ни о чем подобном не сообщали! Я очень внимательно слежу за политической ситуацией! Черт побери!.. Из наших газет последнее время не вычитаешь ничего, кроме рекламы и сплетен о знаменитостях! А про радио уж и говорить нечего.

— Значит, они обсуждали что-то действительно серьезное, — подытожил Кирпичников. — Получается, увольнение целого цеха — это заказ правительства? Кстати, сегодня от мальчишки-торговца я слышал, что мороженого в Манитауне стали выпускать меньше, чем раньше. Значит, на место уволенных никого не принимают.

— Памперс хотел взвинтить цены?

— Возможно.

— Но скорее выполнял заказ правительства!

— …очистить часть своих прозпомещений…

— …для какого-то важного дела! Например…

— Например? Краслен, о господи!.. Ты думаешь?

— Естественно! Где им еще хранить тело Вождя?!

В освещенных окнах особняка мелькали силуэты. Звуки фокстрота были слышны даже здесь, на улице. Подойдя ближе, Краслен уловил примешивающиеся к ним стук каблучков, дамский хохот и звон бокалов.

— Они так почти каждый вечер гуляют, — сказала Джессика. — Бывает, работы назавтра полно, вставать в полседьмого, а уснуть невозможно из-за их патефона дурацкого.

— Так ты здесь безвылазно шесть дней в неделю?

— Что делать!..

«Значит, еще целую неделю не увидимся, — подумалось Кирпичникову. — А вдруг за это время я найду способ вернуться домой? Тогда мы больше не увидимся вообще никогда…»