Артистка закончила петь про свою штучку, отстегнула хвост и запрыгала по сцене, весело распевая: «Он видел меня голой, совершенно голой! Ах, какой конфуз! Он видел меня голой, как же так могло получиться?!» Несколько мистеров с красными лицами стали притопывать в такт. Перья на голове певицы сильно раскачивались, и Краслен ждал, не свалятся ли они. Джонсона по-прежнему не было. Краслен был взволнован с самого утра, но только сейчас это волнение стало по-настоящему неприятным.

На сцену между тем высыпало сразу несколько артисток. К их пению Краслен не прислушивался. «А что, если Джонсон убит? — думал он. — Или снова в тюрьме?» В таком случае за ангеликанский пролетариат было, конечно, обидно, но в первую очередь Кирпичникова беспокоило, что ему делать дальше и как выбираться из этой отвратительной страны. Кофе совершенно остыл. В 9:15, артистки повалились на сцену и задрали ноги, представив вниманию публики длинный ряд поп. В ответ раздались бурные аплодисменты, переходящие в овации.

Девица, вышедшая на сцену в полдесятого, уже не пела ничего. Она только пританцовывала и снимала с себя одежду. Когда упал бюстгальтер, в зале воцарилась тишина — такая важная, взволнованная, трепетная, что Кирпичникову поневоле вспомнился Мавзолей. Глаза мистеров заблестели и впились в артистку. Дамы зарумянились и тоже с интересом наблюдали раздевание, покусывая губы.

«Чего это они так разволновались? — подумал Краслен. — Женщину, что ли, не видели?» Потом он вспомнил лекцию о буржуазной стыдливости, прочитанную в их заводском клубе год назад. «Ах да, у них же принято стесняться! И купаются в костюмах! Вот умора!» Освободившиеся от капиталистических предрассудков пролетарии купались и принимали воздушные ванны исключительно нагишом, поэтому Краслена, разглядевшего подробно и давно всех заводчанок, зрелище артистки, прикрывающей кроличьей шкуркой отсутствие лифчика, совершенно не впечатлило. Но все-таки, чтобы не выдать своего пролетарского происхождение, он тоже потаращился на голую девицу и немного попыхтел.

Больше никаких оригинальных номеров кабаре в тот день не представило: следом за первой раздевшейся девицей последовали еще несколько, проделавших то же самое. Публика следила за действом безотрывно. Краслен без особой надежды ждал Джонсона. В десять его так и не было. Как и в одиннадцать.

На следующее утро Краслен, проснувшись в гостинице, подсчитал остатки денег, выданных Буеровым. Выходило не больше чем еще на одну ночевку здесь, в «Мэйфэйре». Значит, сегодня он просто обязан найти либо Джонсона, либо кого-то другого, кто дал бы билеты обратно, а завтра — отправиться в путь…

Краслен попытался уверить себя в том, что, возможно, Джонсон перепутал дату и придет как раз сегодня. В любом случае иных идей, кроме как ждать человека в соломенной шляпе опять в тот же час в том же месте, у Кирпичникова не было. На этот раз он решил оставить портфель в номере: Буеров советовал не трепать лишний раз секретный объект.

Программа в кабаре была та же самая, что и накануне. «Я становлюсь завсегдатаем», — подумал Краслен, поймав себя на том, что мысленно подпевает девице в перьях. В этот раз, чтобы скоротать время, он купил газету и уныло разглядывал в ней фотоснимки кинозвезды, женившейся в пятый раз; балансирующего на карнизе 77-го этажа акробата в шляпе и с тросточкой; счастливых чемпионов по уанстепу, танцевавших двадцать два часа (на тридцать минут дольше предыдущего рекорда); водолазного костюма облегченной комплектации — не сорок, а лишь тридцать два кило; усатой женщины и прочей дребедени. Статьи сообщали о погрузке слонов на пароход, отставке кабинета Пон-Бюзо и водворении кабинета Колбасье в Шармантии, расстреле демонстрации рабочих «во избежание кровопролития» и черной неблагодарности обитателей колонии, устроивших бунт в обмен на принесенные им ангеликанцами бесценные плоды цивилизации в виде фабричных подтяжек и сельтерской воды. На последней странице помещались рекламы, предлагавшие посетить «отдельные кабинеты», «роскошные апартаменты», «помещения с новейшими приспособлениями» и «салоны массажа». «Массаж делают дамы», — пояснялось для недалеких читателей. Для тех, кто мог лишь горестно вздыхать, читая это, чуть пониже помещалось объявление о продаже «новейших таблеток факира быстрейшего действия и совершенно безвредных».

В 9:15, когда началось раздевание, к Краслену за столик подсел незнакомец в потертом плаще и поношенной шляпе, утратившей всякую форму.

— Сэр, не угостите выпивкой ветерана Империалистической войны?

«Что-то он не тянет на ветерана», — подумал Кирпичников. Вслух же сказал:

— Я бы рад, только денег осталось едва на метро до гостиницы.

В доказательство он вывернул карманы. В одном из них действительно лежала одинокая пятипенсовая монета. Из второго неожиданно выпали ключи от номера.

— Ах ты! Забыл сдать, когда ушел! — вздохнул Краслен.

— Так вы приезжий?

— Из Шармантии.

— Конечно! Сразу видно по акценту! Как вам город? Где остановились? Я советую…

«Везет же мне на болтунов!» — подумал пролетарий, вспомнив Уильямса. Впрочем, этот собеседник был трезв и ничего особенного рассказывать не собирался. Он произнес несколько расхожих фраз о том, что война неизбежна, вот только неясно, когда, кто и с кем в ней схлестнется. Затем якобы по секрету поведал Кирпичникову о том, что Краснострания — ужасная страна, где все голодные и даже нет метро. Краслен кивал, вполуха слушал и искал глазами Джонсона. Новый знакомый поделился с ним своими соображениями насчет голых барышень на сцене, а затем поклялся в вечной дружбе и полез с объятиями.

Излишне говорить, что Джонсона Краслен так и не встретил. В пол-одиннадцатого он с тяжелый сердцем собрался идти в гостиницу и тут только обнаружил, что так называемый «ветеран», ушедший полчаса как, слямзил его ключ и пятипенсовик.

О Труд! Первая мысль Кирпичникова была о портфеле, оставшемся в номере. При мысли о том, что секретный груз, от которого зависит судьба международного рабочего движения, уже в руках воришки, сердце пролетария застучало с такой силой, что, наверно, это было слышно даже голой барышне, кривлявшейся на сцене. Он вскочил, бледный, перепуганный, и бросился к выходу, наплевав на чей-то смех сзади и чуть не сбив с ног официантку. Только на пороге кабаре Краслену в голову ударила вторая мысль, ничем не лучше первой: до гостиницы придется дуть пешком. А там потом что делать? Деньги на последнюю ночевку, спрятанные в номере, наверное, уже в кармане вора.

Что же, что же делать?! Партия и товарищ Буеров никогда не простят Кирпичникову такой дурацкой оплошности… Да и увидит ли он еще когда-нибудь Родину? Может быть, помрет от голода в Ангелике: без денег, без жилья и без возможности подать сигнал своим…

«Лучше уж сразу с моста сигануть!» Но мостов, как назло, рядом не было. Сколько-то времени бледный Краслен простоял у шоссе, ища миг, чтобы прыгнуть под автомашину, но все не решался.

Спустя несколько минут, когда эмоции улеглись, он ощутил сонное равнодушие ко всему происходящему. Потом в голову пришла третья, успокоительная мысль: «Может быть, гостиничная охрана задержала вора?» В самом деле, разве так не может быть? Конечно, может! Точно так и есть! Да и кражу совершить этому «ветерану» пришло в голову только оттого, что он увидел у Краслена ключ и случайно выведал адрес гостиницы! «Ну, разумеется! — успокаивал себя Кирпичников. — Он не профессионал в этом деле, на ограбление решился первый раз в жизни, от нищеты… Такой обязательно попадется!»

Повторяя про себя эти слова и поминутно глядя в карту, пролетарий потащился в свой «Мэйфэйр».

Краслен то старался идти быстрее, чтоб приблизить развязку, то брел еле-еле, боясь, что в гостинице он обнаружит следы ограбления без всякой надежды найти похитителя. Ночной Манитаун, едва ли не более светлый, чем дневной, издевательски жонглировал огнями реклам: горели электрические буквы «Покупайте нашу обувь!», электрический ковбой крутил лассо, электробарышня дрыгала ножками, вспыхивали и исчезали цифры с многообещающим количеством нулей на вывесках казино. Небоскребы казались еще выше в свете прожекторов. Они даже подавляли, нависали над ничтожными людишками. Из открытых данс-холлов, кафе, кабаре и игорных домов неслась музыка. Обрывки фокстротов и джазовых импровизаций мешались друг с другом в одну музыкальную кашу. Несколько полуодетых проституток, выстроившись вдоль дороги, ежились от ночной прохлады и неуклюже приплясывали в такт этой какофонии. Иногда они поглядывали в сторону канализационного люка, вокруг которого, сбившись в кучу, спали несколько малышей.