– Ты хочешь сказать, мама не говорила тебе, что Рэй не оставил ей ни цента? – спросила я.

– Она сказала только, что он умер, и больше ничего.

– Это когда ты звонил в девяносто восьмом?

Чарли уставился в пол.

– Да, верно, – тихо произнес он. – Но я и не думал, что ее вот так запросто вычеркнут из завещания.

– Да уж. Рэй все завещал сиделке, которая ухаживала за ним после смерти Эдит. Бедная наша мамочка, вечно ее облапошивали.

– И как же ей удавалось сводить концы с концами?

– У нее была маленькая пенсия от школы. Потом еще социальная страховка… вот, пожалуй, и все. Я предлагала ей свою помощь, но она, разумеется, отказывалась. Хотя я и могла себе это позволить.

– Ты все там же, в рекламном агентстве?

– Боюсь, что да.

– Но ты теперь, наверное, занимаешь высокий пост?

– Всего-навсего старший копирайтер.

– По мне, так звучит солидно.

– Деньги платят неплохие. Но в нашем деле есть такая присказка: «везучий копирайтер – это оксюморон». Хотя жаловаться грех: работа есть, к тому же позволяет оплачивать счета. Жаль только, что мама не разрешала мне оплачивать ее счета. Она твердо стояла на своем и ни за что не хотела брать у меня деньги. В общем, одно из двух: либо она подпольно играла в канасту, либо занималась прибыльным бизнесом от организации «Гёрлскауты».

– Ты намерена избавиться от этой квартиры? – спросил Чарли.

– Ну, уж точно не собираюсь устраивать здесь музей… – Я в упор посмотрела на него: – Знаешь, тебя ведь нет в завещании.

– Я… мм… не удивлен.

– Собственно, и наследовать-то особо нечего. Незадолго до смерти она сказала мне, что у нее есть небольшая страховка и какие-то акции. Может, тысяч на пятьдесят в общей сложности. Очень плохо, что ты не общался с ней в последние полгода. Поверь мне, она не хотела вычеркивать тебя из завещания и вопреки всему надеялась, что ты все-таки позвонишь хотя бы раз. После того как ей сказали, что рак неизлечим, она ведь написала тебе, разве не так?

– Она ни словом не обмолвилась в письме о том, что умирает, – сказал он.

– А что-то изменилось бы?

Он снова отвел взгляд. Мой голос был по-прежнему твердым и спокойным.

– Ты не ответил на ее письмо, ты не ответил на мои сообщения, которые я оставила на автоответчике. Что, должна сказать, было твоей стратегической ошибкой. Потому что, если бы ты показался ей на глаза, сейчас бы делил со мной эти пятьдесят штук.

– Я бы никогда не претендовал на долю…

– Ах да. Принцесса настояла бы…

– Не называй так Холли.

– С чего вдруг? Она ведь Леди Макбет в этой истории.

– Кейт, я действительно пытаюсь…

– Сделать что? «Залечить раны»? Достичь «согласия»?

– Послушай, я никогда не имел ничего против тебя.

– Я тронута. Очень жаль, что мама не видит этого. Она всегда наивно надеялась, что все помирятся и, возможно, она снова увидит своих внуков с Западного побережья.

– Я собирался позвонить…

– Собирался – этого недостаточно. Собирался, но не собрался.

Мой голос стал громче. До меня вдруг дошло, что гостиная опустела. Это заметил и Чарли, потому что он прошептал:

– Пожалуйста, Кейт… я не хочу возвращаться с таким плохим…

– Чарли, а чего ты ожидал, черт возьми? Мгновенного примирения? «Поля чудес»? Что посеешь, то и пожнешь, приятель.

Кто-то умиротворяюще коснулся моей руки. Тетя Мег.

– Отличная проповедь, Кейт, – сказала она. – И я уверена, Чарли уже уяснил твою точку зрения.

Я перевела дух. И, чуть успокоившись, произнесла:

– Да, я надеюсь.

– Чарли, сходи на кухню, налей себе что-нибудь выпить, – предложила Мег.

Чарли сделал, как велели. Драчунов развели по углам.

– Успокоилась? – спросила Мег.

– Успокоишься тут, как же, – проворчала я.

Она усадила меня на диван. Устроившись рядом, заговорщически зашептала мне:

– Отстань ты от парня. У меня с ним был разговор на кухне. Похоже, у него какие-то серьезные проблемы.

– Что еще за проблемы?

– Четыре месяца назад его сократили. «Фитцгиббон» перекупила какая-то голландская международная корпорация, и половину персонала сразу выгнали.

«Фитцгиббон» был фармацевтическим гигантом, и Чарли трудился там последние двадцать лет. Свою карьеру он начинал как торговый представитель в долине Сан-Фернандо, постепенно дорос до должности регионального директора продаж по округу Ориндж. И вот теперь…

– И насколько все серьезно? – спросила я.

– Суди сама: чтобы прилететь сюда, ему пришлось занять у друга денег на билет.

– Господи!

– А учитывая то, что двое его детей учатся в колледже, с точки зрения финансов положение у него критическое. Ему не позавидуешь.

Меня вдруг пронзило чувство вины. Бедный идиот. Всю жизнь Чарли не везет. Просто какой-то фатальный неудачник.

– Насколько я поняла, и на семейном фронте дела неважные. Принцесса явно не из тех жен, кто готов поддержать мужа в трудную минуту…

Мег вдруг резко замолчала, толкнув меня в бок локтем. Чарли вернулся в гостиную с переброшенным через руку плащом. Я встала.

– Почему с плащом? – спросила я.

– Мне нужно возвращаться в аэропорт, – сказал он.

– Но ты ведь только два часа как приехал, – возразила я.

– Завтра у меня очень важная встреча, – смутился он. – Собеседование. Я сейчас… ээ… без работы.

Я перехватила взгляд Мег, умоляющий не выдавать ее. Воистину семейная жизнь напоминает паутину, сплетенную из секретов и мелких заговоров типа «только не говори своему брату…».

– Мне очень больно это слышать, Чарли, – сказала я. – Извини, что я тебе столько всего наговорила. Сегодня тяжелый день и…

Чарли заставил меня замолчать, коснувшись моей щеки легким поцелуем.

– Будем на связи, хорошо? – сказал он.

– Все зависит от тебя, Чарли.

Брат оставил мою реплику без ответа. Он лишь печально пожал плечами и направился к двери. На пороге он обернулся. Мы встретились глазами. Наш молчаливый диалог длился всего долю секунды, но мы успели сказать друг другу: прости меня, пожалуйста.

И в это же мгновение я почувствовала огромную жалость к брату. Он был таким потерянным, побитым жизнью, загнанным в угол, словно олень в лучах направленных на него прожекторов. Жизнь обошлась с ним сурово, и теперь он был воплощенное разочарование. Я искренне сочувствовала ему, по себе зная, каково это – оказаться неудачником. Потому что, если бы не мой сын, меня бы точно нельзя было считать образчиком личного успеха.

– Прощай, Кейти, – сказал Чарли. Он открыл дверь.

Я отвернулась от брата и шагнула в туалет. Когда через пару минут я вышла оттуда, его уже не было, и я вздохнула с облегчением.

Порадовало и то, что гости начали прощаться. Среди них были парочка соседей, какие-то давние подруги матери – хрупкие старушки на восьмом десятке, пытающиеся вести светские разговоры, бодриться и не особо задумываться о том, что их сверстницы уходят из жизни одна за другой.

К трем часам разошлись все, кроме Мег и Розеллы – крупной жизнерадостной доминиканки средних лет, которую я наняла два года тому назад убираться в маминой квартире дважды в неделю. Вышло так, что она стала круглосуточной сиделкой, после того как мама выписалась из клиники Слоун-Кеттеринг.

– Я не хочу умирать в какой-то серой комнате с флуоресцентными лампами, – сказала она мне утром того дня, когда врач-онколог сообщил ей, что надежды больше нет.

– Ты не умрешь, мама, – услышала я собственный голос.

Она потянулась ко мне из постели и взяла мою руку:

– С эскулапами не совладать, дорогая.

– Доктор сказал, что это может длиться долгие месяцы…

Ее голос был спокойным и даже умиротворенным:

– Это если считать от начала болезни. А в моем положении – три недели максимум. И честно говоря, это даже больше, чем я ожидала…

– Но разве не ты учила меня, что нужно всегда, всегда надеяться на лучшее, мама? – О господи, что я несу? Я крепче сжала ее руку: – Я не то хотела сказать. Просто…