Через две недели моего отца охватила лихорадка. Мы отвезли его к доктору, доктор сказал, что нам нужно к священнику. Священник причастил его в последний путь, но в тот день отец мой не умер. Не умер он и на следующий день, ни через два дня.

Он больше не разговаривал, он больше не ел. Он был как неприкаянная душа. И тогда мы снова призвали священника.

— Все, чего хочет этот человек, — это прощение. Вот отчего он не может умереть, — объявил священник.

И тогда я обратилась к своей матери:

— Мама, настало время прощения. И если вы не знаете, как это сделать, я подскажу вам слова.

И я подсказала слова:

— Во имя Господа, да будет вам прощение, и покойтесь с миром, пусть Он вас простит, и дело ваше пусть будет закрыто, и пусть ваша тоска и ваш и страдания окажутся в руках Господних. — Вот что я сказала.

И тогда моя мать впервые зашла в комнату моего отца. Мой отец уже не двигался и не разговаривал. Моя мать взяла его за руку и сказала ему:

— Я прощаю вам во имя Бога, Миранда, все, что вы со мной сделали. Я говорю это во имя Господа, Миранда.

И тогда он открыл глаза и произнес:

— Я тоже прощаю вам, моя сеньора.

Отец не умер в тот день — только на следующий.

И тогда моя матушка, освободившись от вины, о которой никто не знал, тоже смогла упокоиться с миром, похоронив Миранду.

Буэнос-Айрес, бар «Астрал», 1984 год

В самом высоком месте города Санта-Мария-де-лос-Буэнос-Айрес, над колокольней форта, ясно виден профиль сокола-каракары на фоне сумеречного залива Ла-Плата. Его никто не видит. Он спокойно вышагивает вдоль маленькой балюстрады среди колонн. Перегнувшись надвое, теребит клювом перья на груди. Можно было бы сказать, что каракара не обращает внимания ни на что иное, кроме как на свою особу. И все-таки ни одна мелочь не ускользает от его внимания. Он ждет. Поднимает одно крыло, потряхивает хвостом, водворяет крыло на место. Он страшно голоден, но никуда не торопится. И все равно он спокоен, как спокойны все птицы его породы. Он ждет своего хозяина.

Хозяин находится чуть ниже, внутри форта, в кабинете некоего министра. Эти двое разговаривают тихими голосами. Выпивают. Составляют заговор. Речь идет о покойнике.

У сокола есть имя — Черный. У хозяина есть имя — Северино Соса. Имя министра лучше не упоминать. Имя покойника многих бы удивило и порадовало.

Северино Соса явился как будто бы из Средних веков. На нем всегда черный плащ с пурпурным воротом, перехваченный золотой цепью, ниже висит медаль — тоже золотая, — если смотреть издали, покажется, что это монета. Но если вглядеться попристальней, можно различить фигуру женщины со змеиным языком. Изображение по ободку медали окружено надписью. Если еще сильнее напрячь взгляд, можно прочесть:

Северино Соса отправил на тот свет тридцать четырех мужчин, семь женщин и четырех детей. Он убивал заговорщиков по просьбе министров, он убивал министров по заказу заговорщиков.

Но от себя лично он никого не убил. Он не убивал из ненависти или же из-за любви. Северино Соса убивает руками, зубами, а в определенных случаях использует бечевку. Несложно отличить тех, кого убил Северино Соса.

Мужчины больше не пьют. Министр расплачивается четырьмя золотыми монетами. Никакого рукопожатия. Северино Соса покидает форт. Каракара все видит и летит к хозяину. Черный никогда не садился к нему на плечо, Черный никогда не ел с руки хозяина. Обоим известно, кто есть кто.

Покойник пока что не умер, однако приговор ему уже вынесен. Работу следует выполнить сегодня ночью.

Северино Соса уверенным шагом направляется к дому, где вскоре должна пролиться кровь. Покойник не знает, что участь его уже предрешена. Черный летит низко, не теряя хозяина из поля зрения. Он, кажется, лучше всех понимает смысл фразы, написанной на медали хозяина. Можно подумать, он чует запах смерти, которая не заставит себя долго ждать. Теперь он летит нетерпеливо, следя за хозяином. Можно подумать, что Черному известно, что прячет этот громадный мужчина под своим плащом, что он обовьет бечевкой свое запястье, прежде чем бесшумно проникнуть в дом. Покойник наслаждается тишиной этой ночи, не зная, что она для него последняя. Летящая птица смотрит, как уверенно движется ее хозяин. Она наблюдала такую картину уже множество раз. Черный заранее ощущает свой любимый запах.

Можно также подумать, что Черному известно, что внутри дома хозяин тихонько подкрадется к человеку, читающему в кресле, спиной к двери, без малейшего шума выбросит вперед руки и натянет бечевку. Даже не видя убийцу и покойника, Черный знает, что они уже дышат одним и тем же воздухом, наполненным запахом смерти. И можно даже сказать, ему известно, что, когда жертву и убийцу будут разделять всего три шага, читающий человек обернется в кресле и скажет:

— Я вас ждал.

Он произнесет эти слова, прицелившись из двуствольного револьвера. Можно подумать, Черный знает, что человек в темном плаще будет удивлен, однако его естество падальщика подсказывает, что, поскольку убийца умеет рассуждать не так, как все прочие люди, он все-таки не удивится. Быть может, птице также известно, что, прежде чем его хозяин накинет бечевку на шею жертвы, он получит две пули прямо в лоб. Можно также подумать, что Черный увидит, как хозяин заваливается на спину, а его убийца что-то успевает шепнуть ему на ухо, а потом выкалывает ему глаза и ломает ребра. Собственными зубами откусывает ему язык и вешает Северино Сосу на бечевке, которую тот принес с собой. Быть может, птица заранее видит, как новый убийца срывает медаль с груди покойного — он предъявит ее некоему министру в доказательство выполненного задания.

И вот наконец, вцепившись когтями в верхушку кресла, Черный дождется, когда человек с пистолетом снова вернется к своей газете, и тогда он сможет наброситься на висящее тело.

Сначала он расклюет внутренности, затем прогуляется по впалой груди, а потом вонзит свой клюв в глазницы, добравшись до идеально округлых шаров. Но ничто не привлекает его так, как подушечки пальцев мертвеца. Впервые — и это известно Черному — он поест из рук своего хозяина, ныне покойного.

Над безмолвным городом Санта-Мария-де-лос-Буэнос-Айрес раздалось глухое карканье, но никто ничего не услышал.

Буэнос-Айрес, бар «Академия», 1984 год

Это было в тот самый год, когда флегматичные сотрудники британских спецслужб превратили лидера ирландского ордена оранжистов в решето из мяса, использовав для этого несколько обойм патронов для браунинга калибра девять миллиметров; в тот самый год, когда боевики из «Айриш Ривендж» сотворили из верховного комиссара Скотленд-Ярда пазл на 348 кусочков, которые невозможно было собрать обратно из-за двух килограммов тротила, который они подложили под его новенький «Ягуар V12». В конце концов, в тот самый год, когда на семь тысяч миль южнее Королевский флот обратил крейсер «Мануэль Бельграно» в пылающую жаровню, от которой закипали ледяные воды, пока судно плавно садилось на задницу в глубину Атлантического океана.

В тот самый год Сегундо Мануэль Раттаган записался волонтером в резерв аргентинской армии, побужденный на это единственной и тайной целью. Через два дня после принятия этого решения Раттаган увидел, как его длинные рыжие патлы опадают к его черным туфлям: он превратился в забритого новобранца, ничего не понимающего, одетого в форму рядового на два размера больше, чем его изысканный костюм. На плечи ему навесили рюкзак и вместе с еще девятнадцатью парнями куда-то повезли в кузове раздолбанного «унимога», потом его высадили на авиабазе Паломар, заставили подняться в раскрытую задницу «Геркулеса», а потом доставили в только что построенный аргентинский порт, на самую дальнюю оконечность Мальвинских островов.