Утром на третий день Нэш проснулся голодным и, шатаясь от слабости, встал с постели и двинулся в кухню, и пусть он еле стоял, однако знал точно, что голод хороший знак, и если он захотел есть, то, значит, выздоравливает. Роясь в ящиках в поисках чистой ложки, Нэш случайно наткнулся на обрывок бумаги с номером телефона и, вглядываясь в детский, незнакомый почерк, совершенно неожиданно вспомнил о девушке. Это она в какой-то момент записала ему свой номер шестнадцатого октября на их вечеринке, сообразил Нэш, но не сразу припомнил имя. В голове вертелось что-то (Тамми, Китти, Типпи, Кимберли), но только секунд через тридцать или сорок его осенило: Тиффани. Только она может мне помочь, подумал Нэш. Такая помощь обойдется недешево, но разве это имеет значение, если он наконец узнает правду? Поцци тогда ей понравился, даже, кажется, очень понравился, и если ей все рассказать, то есть шанс, что она согласится позвонить в больницу. Больше ничего и не нужно — лишь один телефонный звонок. Она выяснит, был ли у них такой пациент Джек Поцци, а потом напишет письмо, коротенькое письмо, где доложится, что она выяснила. Конечно, оно обязательно пройдет через Меркса, но рискнуть стоит. Письма от Донны, кажется, не распечатывались. По крайней мере, конверты он получал заклеенные, так что с какой стати Меркс вдруг решит открыть и проверить письмо от Тиффани? Попытаться в любом случае стоило. Чем больше Нэш думал об этом, тем лучше ему казался свой план. Что он теряет тут кроме денег? Он сел за стол и пил чай, пытаясь себе представить, как это все будет, когда приедет девушка. Не успел он придумать, что ей сказать, как ощутил эрекцию.

Меркс на этот раз согласился не сразу. Когда Нэш сказал ему, что хотел бы пригласить девушку, на лице охранника отразилось изумление, сменившееся через секунду глубоким разочарованием. Вид у него стал такой, словно Нэш серьезно его в чем-то подвел, словно нарушил некое молчаливое соглашение, существовавшее между ними, и Кельвин не пожелал без боя сдать позиции.

— Какая глупость, — сказал он. — Девятьсот долларов за не пойми что. Девять рабочих дней, Нэш, девяносто часов. Не стоит оно того. Столько пахать, только чтобы пощупать девку. Да понятно — не стоит того. Ты же умный парень, Нэш, не к лицу тебе, как ты не понимаешь!

— Я не спрашиваю у тебя отчета, как ты тратишь свои деньги, — сказал Нэш. — И не твое дело, на что мне тратить свои.

— Да просто тошно смотреть, как кто-то делает из себя дурака, вот и все. Особенно когда и нужды-то нет.

— У нас с тобой, Кельвин, нужды разные. По условиям соглашения я могу просить хоть черт знает что. Так записано в договоре, и не твое дело мне указывать.

Аргумент оказался веский, и Меркс, продолжая недовольно ворчать, все-таки разыскал ему девушку. Приехать она должна была десятого, то есть меньше чем через неделю после того, как Нэш нашел в ящике бумажку, и это было очень хорошо, потому что после беседы с Мерксом Нэш больше ни о чем другом не мог думать. Ждать оставалось недолго, когда Нэш признался себе в том, что решил ее пригласить не только ради правды и Поцци. Подтверждением тому была повторявшаяся эрекция, и несколько дней подряд его мучил то страх, то нетерпение, и вел он себя как подросток, ошалевший от гормональных бурь. Он не видел женщины с того дня в середине лета в Беркли, когда в последний раз обнимал рыдающую Фиону, и, возможно, это было в порядке вещей, что грядущий визит неизменно связывался у него с мыслями о сексе. В конце концов, для Тиффани это была работа. Она так себе зарабатывала на жизнь, и уж коли он ей все равно платит, то почему бы и не трахнуться за те же деньги? Разговору не помешает, займет минут двадцать — тридцать, а ночь все равно пришлось купить целиком, чтобы высвободить время ей на поездку. Так зачем его тратить впустую? Пусть он ее вызвал по одной причине, но время принадлежит ему, и он проведет его с пользой.

Вечер десятого выдался холодный, похожий больше на зимний — над полем дул резкий и сильный ветер, а над головой высыпали звезды. Приехала девушка — в меховой шубке, румяная, с влажными, блестевшими от холода глазами, — и на этот раз она показалась Нэшу красивее, чем он запомнил, хотя, наверное, дело было только в румянце.

Одета она была скромнее, в белый свитер с горлом, синие джинсы, шерстяные гетры, те же самые, высоченные шпильки, и все вместе это выглядело куда приличнее, чем вульгарный наряд, в каком она явилась к ним в октябре. Она показалась ему даже будто бы старше, одним словом, почти понравилась, так что Нэш смотрел на нее в этот раз без неловкости.

Он обрадовался, когда она улыбнулась ему с порога, и пусть улыбка показалась ему немного натянутой и театральной, она все же была дружеской, говорившей о том, что девушка явно не огорчилась повторному приглашению. Конечно же, она ожидала встретить здесь Поцци и потому, окинув гостиную взглядом и увидев одного только Нэша, сразу спросила, где он. Однако ему не хватило духа выложить все как есть, по крайней мере сейчас.

— Занимается другим проектом, — сказал Нэш. — Помнишь, он рассказывал про Техас? У нашего нефтяника возникли вопросы, так что вчера он прислал свой самолет, и Джек вылетел в Хьюстон. Ничего не поделаешь, вопросы нужно улаживать. Джек сам не хотел лететь, но работа есть работа. Клиентов приходится ублажать.

— Черт, — сказала девица, даже не пытаясь скрыть разочарование. — А он так мне понравился. Так хотелось опять с ним увидеться.

— Таких, как Джек, один на миллион, — сказал Нэш. — Остальные ему в подметки не годятся.

— Ага, классный парень. Другие вроде как и покрупнее, а толку тьфу.

Нэш улыбнулся ей и несмело коснулся плеча.

— Боюсь, сегодня тебе придется удовольствоваться мной, — сказал он.

— Ну, бывало, случалось и похуже, — сказала она, тут же преобразившись и бросая ему игривый взгляд из-под опущенных ресниц. Издала нежный стон и, высунув язычок, выразительно облизнула губы. — У нас с тобой тоже, — сказала она, — если не ошибаюсь, осталось одно дельце.

Нэш едва не сказал ей, чтобы она тут же разделась, но устыдился своего нетерпения, слова замерли на языке, и, вместо того чтобы ее обнять, он встал столбом, не зная, что делать дальше. Жалко, что у него не было того легкого остроумия Поцци, с каким тот умел разрядить любую атмосферу, нужно было хотя бы запомнить парочку-тройку острот.

— Не включить ли нам музыку? — спросил он, ухватившись за первое, что пришло в голову.

Не успела она ответить, как Нэш опустился на корточки к груде кассет, сваленных под кофейным столиком. Рылся он там, среди своих опер и прочей классики, наверное, почти минуту и наконец извлек пленку с песнями Билли Холидей, «Лучшие хиты Билли».

Девушка нахмурилась, сказав, что песни эти «немодные», но когда Нэш предложил ей потанцевать, то откликнулась живо и была даже, кажется, растрогана, как будто бы ей предлагалось свершить некое забытое ритуальное действо — например, пойти вместе пособирать в деревянную бадью яблоки. Однако Нэш, любивший танцевать, думал лишь о том, как бы проще с собой справиться. Он вел хорошо, уверенно, кружа по гостиной небольшими кругами, и она вскоре поймала ритм, оказавшись изящней, чем он ожидал. Несмотря на высокие каблуки, ножка у нее была удивительно легкая.

— Никогда не был знаком с девушкой, которую звали бы Тиффани, — сказал он. — По-моему, очень мило. Сразу начинаешь думать о чем-то красивом и дорогом.

— Так и было задумано, — сказала девушка. — Намек на бриллианты.

— Значит, твои родители наперед знали, что ты вырастешь красавицей.

— Мои родители тут ни при чем. Я его сама себе выбрала.

— Вот как. Да, действительно. Какой смысл держаться за имя, которое тебе не нравится. А оно ведь тебе не нравилось?

— Я его терпеть не могла. Как только ушла из дому, так и поменяла.

— Неужели было такое плохое?

— А как бы тебе понравилось, если бы тебя звали Долорес? По-моему, хуже не придумаешь.

— Забавно. Мою мать тоже звали Долорес, и она тоже его не любила.