На втором этаже характер экскурсии переменился. В коридор выходили двери шести спален, однако показывать их Флауэр не стал, а повел мимо, в самый конец, к седьмой двери, ведшей — как он это назвал — в «восточное крыло здания». Эту дверь Нэш увидел только тогда, когда Флауэр взялся за ручку, — настолько она была незаметна. Дверь была оклеена теми же обоями, что и стены (безобразными, давно вышедшими из моды, в розовый и голубой цветочек), и так хорошо подогнана, что почти слилась со стеной. Здесь, «в восточном крыле», пояснил Флауэр, они с Вилли проводят большую часть времени. Его не было, они пристроили его сами, уже когда переехали, — Флауэр назвал точную сумму, во сколько им это обошлось, о чем Нэш предпочел тут же забыть, но контраст между темными, кое-где затхлыми помещениями первого этажа и новой пристройкой оказался и впрямь разительный, даже ошеломляющий. Едва переступив порог, они очутились под многофасетной стеклянной крышей. На них хлынул поток дневного, почти ослепительно яркого света. В первую секунду Нэш ничего не видел, а когда глаза привыкли, оказалось, что они стоят опять в коридоре. Перед ними была еще одна стена, недавно выкрашенная белая стена и две закрытые двери.

— Одна половина принадлежит Вилли, — сказал Флауэр, — другая моя.

— Похоже на оранжерею, — сказал Поцци. — Вы что, занимаетесь здесь цветочками?

— Не совсем, — сказал Флауэр. — Однако кое-что выращиваем. Увлечения, страсти — возделываем сад души своей, одним словом. Мне не интересно знать, сколько у вас есть денег. Но если у вас нет страсти, то и жить тогда незачем.

— Хорошо сказано, — с притворной серьезностью кивнул Поцци. — Ни за что не сумел бы сказать, как ты, Билл.

— Мне все равно, с кого начинать, — сказал Флауэр, — но я знаю, что Вилли очень хочется показать вам свой город. Потому мы сейчас откроем вот эту дверь слева.

Флауэр, не дожидаясь, что скажет Стоун, открыл дверь и жестом пригласил Нэша и Поцци войти. Эта комната оказалась намного больше, чем ожидал Нэш, и по размерам напоминала амбар. Из-за высокого стеклянного свода и светлого дощатого пола она казалась открытой, наполненной светом, словно висела в воздухе. Вдоль всей левой стены, начиная от двери, стояли столы и скамьи, где в беспорядке среди стружек валялись инструменты, гвозди и прочая железная мелочь. Посередине комнаты стояла только большая платформа, на которой они увидели настоящий макет города. Город, с домиками и башнями, с узкими улочками, крохотными человечками, был выполнен на удивление мастерски, и, когда они четверо подошли к нему ближе, Нэш, изумленный искусством и фантазией мастера, неожиданно заулыбался.

— Я его назвал Столицей Мира, — скромно, почти себе под нос, проговорил Стоун. — Закончен только наполовину, но, по-моему, уже понятно, как он будет выглядеть.

Стоун умолк, будто подыскивая слова, и в эту короткую паузу тотчас вклинился Флауэр, будто бы чересчур заботливый, гордый папаша, которому не терпится похвастаться сыном перед гостями и он подталкивает того к пианино.

— Вилли потратил на это пять лет, — сказал Флауэр, — и, признайтесь, город получился великолепный, просто потрясающий. Вы только посмотрите на мэрию. С одной с ней он корпел четыре месяца.

— Я люблю с ним возиться, — сказал Стоун, несмело улыбнувшись. — Вот такой, по-моему, и должна быть жизнь. У меня здесь все происходит одновременно.

— Этот город не просто игрушка, — сказал Флауэр, — это мир глазами художника. Работа отчасти автобиографичная, но в каком-то смысле — утопия, то бишь город этот — место, где прошлое соседствует с будущим и добро всегда торжествует над злом. Вы присмотритесь: многие из фигурок здесь — сам Вилли. Вон он в детстве, играет на площадке. Вон там он взрослый — обтачивает в мастерской линзы. Вон, на углу, мы с ним покупаем лотерейный билет. На этом кладбище лежат его родители и жена, но они все равно здесь — вон они над домом, они стали ангелами. На крыльце — Вилли с дочерью, и, если вы подойдете поближе, увидите, что он держит ее за руку. Можно сказать, что здесь все слишком субъективно, все слишком индивидуальное, личное. Однако личное здесь прекрасно укладывается в общий контекст. Нам представлен пример, иллюстрация жизни одного человека среди общего для всех Города. Смотрите, здесь есть Дворец правосудия, Банк, Библиотека, Тюрьма. Вилли их называет «Четыре столпа единения», поскольку каждое из этих заведений поддерживает единую, общую гармонию города. Если вы обратите внимание на Тюрьму, то увидите, что заключенные здесь счастливы, они трудятся, и на лицах у них улыбки. Они радуются наказанию, понесенному за преступление, и знают, что через тяжкий труд они очистятся от всего дурного. Потому я считаю, что город у Вилли оптимистичен. Он, конечно, вымысел, однако вполне реалистичный вымысел. Зло есть и здесь, однако правители Города нашли способ вернуть его на стезю добра. Здесь правит мудрость, однако борьба продолжается, и от всех жителей, каждый среди которых хранит в себе Город, требуется быть бдительными. Джентльмены, я считаю Вильяма Стоуна великим художником, и для меня огромная честь числить себя среди его друзей.

Поскольку Стоун ничего не ответил, покраснев и уставившись в пол, Нэш показал на пустое пятно и спросил, что он думает сделать на этом месте. Стоун поднял голову, постоял, тупо глядя туда, куда показывал Нэш, а потом расплылся в улыбке, будто уже предвкушая, как займется новой задачей.

— Здесь будет дом, в котором мы сейчас находимся, — сказал он. — Дом, двор, поле и лес. Вон там справа, — он показал в дальний правый угол платформы, — я хочу сделать отдельно макет своей мастерской. Конечно, там буду и я, и все, что здесь есть, что само собой предполагает, мне придется сделать еще один Город. В меньшем масштабе, то есть в масштабе макета.

— Вы хотите сказать, что собираетесь сделать макет макета? — спросил Нэш.

— Да, макет макета. Но, прежде чем начинать, нужно закончить то, что есть. Нужна последняя деталь, последний штрих.

— Не бывает таких макетов, — сказал Поцци, глядя на Стоуна как на сумасшедшего. — Так можно и зрение потерять.

— Для этого есть мои линзы, — сказал Стоун. — Всю мелкую работу я делаю под увеличительным стеклом.

— Но ведь если вы сделаете макет макета, — сказал Нэш, — тогда, гипотетически, придется сделать для него еще один макет макета. Макет макета в макете. И так до бесконечности.

— Да, думаю, да, — сказал Стоун, улыбнувшись на замечание Нэша. — Однако создать и второй макет будет весьма непросто, не так ли? Я имею в виду не только техническую сторону, но и время. Я уже потратил на Город пять лет. Еще лет пять мне понадобится, чтобы довести его до конца. На макет макета уйдет тоже лет десять или, может быть, двадцать. Сейчас мне пятьдесят шесть. Сосчитайте, и получится, что, когда я его закончу, я буду уже человеком очень даже преклонных лет. А никто не живет бесконечно. По крайней мере, мне так кажется. У Билла по этому поводу, возможно, другие соображения, однако лично я не стал бы на них ставить. Лично я собираюсь однажды покинуть этот мир, как все нормальные люди.

— Вы хотите сказать, — недоверчиво спросил Поцци, и голос у него зазвенел, — вы хотите сказать, что собираетесь возиться с этим всю жизнь?

— Да, конечно, — сказал Стоун, едва ли не шокированный тем, что кто-то мог подумать иначе. — Конечно же собираюсь.

После этих слов наступила короткая пауза, а потом Флауэр обнял за плечи Стоуна и сказал:

— У меня нет такого таланта, как у Вилли, я не художник. Впрочем, может быть, это и к лучшему. Два художника под одной крышей было бы уже немного чересчур, не так ли, Вилли? На том мир и держится, что люди все разные.

Они вышли из мастерской в коридор, подошли к двери Флауэра, и он все продолжал говорить и говорить.

— Как вы, джентльмены, сами сейчас убедитесь, — сказал он, открывая дверь, — мои интересы лежат совершенно в иной плоскости. Думаю, меня можно назвать прирожденным антикваром. Я люблю отыскивать вещи, которые имели бы определенную историческую ценность, люблю воссоздавать прошлое. Вилли творит мир, а я его сохраняю.