На двери загремела крышка почтового ящика.

Детские голоса запели в щель:

Джека объелся крэка, Джекоман – наркоман, иди в жопу, Джек Говноед.

Я не мог понять, утро это было или день, может быть, это была просто кучка школьников, прогуливающих уроки, которых принесло сюда, чтобы вынуть из меня мои нервы и выбросить их на солнцепек, на съедение муравьям.

Я лег на другой бок, вернулся к «Эдвину Друду» и стал ждать, пока кто-нибудь не придет и не заберет меня отсюда.

Снова зазвонил телефон.

Пока кто-нибудь не спасет мою душу.

– У тебя все нормально? Ты знаешь, сколько сейчас времени?

Времени?Я не знал даже, какой, бля, сейчас год, но кивнул и сказал:

– Я просто никак не мог проснуться.

– Все с тобой ясно. Ну, главное, что ты здесь. Спасибо, что сделал одолжение.

Можно было подумать, что за время отсутствия я успел соскучиться по суете нашей редакции, по ее звукам и запахам, но я ненавидел их, они вызывали у меня панику. Ужас и ненависть сродни тем, которые вызывали у меня классы и коридоры нашей школы, их звуки и запахи.

Меня трясло.

– Давно в запое?

– Да уже лет сорок. Билл Хадден улыбнулся.

Он знал, что я ему должен, знал, что пришел час расплаты. Я сидел, разглядывая свои руки, и никак не мог понять почему.

Цену, которую мы платим, долги, в которые мы влезаем.

И все в рассрочку.

– Когда ее нашли? – спросил я, поднимая глаза.

– Вчера утром.

– Значит, я пропустил пресс-конференцию?

Билл улыбнулся:

– Как же, размечтался.

Я вздохнул.

– Вчера вечером полиция сделала заявление, но конференцию отложили до одиннадцати утра.

Я взглянул на часы.

Они остановились.

– Сколько времени?

– Десять, – ухмыльнулся он.

Я взял такси у здания редакции «Йоркшир пост», поехал на Киркгейтский рынок и сел у его ограды в компании таких же ангелочков, греясь в лучах низкого утреннего солнца и пытаясь разобраться в ситуации. Но от ширинки моих штанов воняло, мой воротник был усыпан перхотью, и я никак не мог избавиться от навязчивого мотива «Маленького барабанщика». Вокруг были бары, которые открывались не раньше чем через час, и из глаз моих лились слезы, кошмарные слезы, которые не кончались целых пятнадцать минут.

– Смотри, какие люди, мать твою.

Сержант Уилсон сидел за столом и осматривал меня с головы до ног.

– Сэмюэл, – кивнул я.

– Сколько лет, сколько зим, – присвистнул он.

– Не так много, как хотелось бы.

Он засмеялся.

– Ты на пресс-конференцию?

– Нет, я тут для укрепления здоровья и повышения тонуса.

– Джек Уайтхед? Для укрепления здоровья? Да никогда, – он указал мне наверх. – Дорогу ты и сам знаешь.

– К сожалению, да.

Народу было меньше, чем я ожидал, и я не узнал никого из присутствующих.

Я закурил и сел в последнем ряду.

Передняя часть зала была заставлена стульями. Женщина в полицейской форме расставляла стаканы с водой. Интересно, дала бы она мне или нет? Я знал, что нет.

Зал начал заполняться мужчинами, похожими на футболистов, вошли две женщины, и мне на секунду показалось, что одна из них – Кэтрин, но она обернулась, и я понял, что обознался.

Я закурил вторую сигарету.

Дверь открылась, в зал вошли полицейские: мокрые костюмы и галстуки, красные шеи и невыспавшиеся лица.

В помещении неожиданно стало тесно, стало не хватать воздуха.

Был понедельник, тридцатое мая тысяча девятьсот семьдесят седьмого года.

Я вернулся.

Спасибо, Джек.

Джордж Олдман, сидевший в центре стола, заговорил:

– Спасибо. Я уверен, что вы уже в курсе того, что вчера, рано утром, в парке Солджерс Филд на Раундхей-роуд был найден труп женщины. Пострадавшая была опознана как миссис Мари Уоттс, урожденная Оуэнс, тридцати двух лет, проживавшая в Лидсе, на Фрэнсис-стрит. Миссис Уоттс стала жертвой чрезвычайно жестокого нападения, подробности которого на данной стадии расследования мы не можем вам сообщить. Скажу только, что предварительная медэкспертиза, проведенная профессором Фарли из Отдела судебной медицины Лидского университета, показала, что миссис Уоттс погибла в результате мощного удара тяжелым тупым предметом по голове.

Мощного ударахватило, чтобы я понял, что зря я пришел, и продолжал слушать:

Солджерс Филд: дешевый плащ, водолазка и розовый бюстгальтер задраны, обнажая плоскую белую грудь и змей, ползущих из ран на ее животе.

Олдман продолжал:

– Миссис Уоттс жила в городе с октября прошлого года. Она переехала сюда из Лондона, где, предположительно, работала в ряде гостиниц. Нам бы очень хотелось поговорить с теми, кто располагает более подробной информацией о миссис Уоттс и ее жизни в Лондоне. Мы также хотим обратиться к гражданам, находившимся недалеко от Солджерс Филд в субботу вечером или в воскресенье утром, с просьбой дать нам о себе знать. Это очень помогло бы нам сузить наши поиски. Нас особенно интересуют водители следующих автомобилей: белый «Форд-Капри», красный или бордовый «Форд-корсар» и темный «лендровер». Я еще раз хочу подчеркнуть, что мы пытаемся определить местонахождение вышеуказанных автомобилей и их владельцев только для того, чтобы сузить поиски преступника, и что любая переданная нам информация будет использоваться в строго конфиденциальном порядке.

Олдман сделал глоток воды и продолжил:

– Далее, мы хотели бы связаться с мистером Стивеном Бартоном, проживающим в Лидсе, на Фрэнсис-стрит. Считается, что мистер Бартон был другом потерпевшей и может располагать ценной информацией о последних часах жизни миссис Уоттс.

Олдман сделал паузу и улыбнулся.

– Я еще раз повторяю, что это необходимо исключительно для конкретизации наших поисков, и хочу подчеркнуть, что мистер Бартон не является подозреваемым по данному делу.

Он снова сделал паузу и заговорил шепотом с двумя сидящими с ним рядом мужчинами. Я пытался понять, кто есть кто: я знал Ноубла и Джобсона, но остальные четверо были мне незнакомы.

– Как некоторые из вас уже, конечно, знают, – продолжил он, – между этим преступлением и убийствами Терезы Кэмпбелл в июне семьдесят пятого года и Джоан Ричардс в феврале семьдесят шестого, имеется некоторое сходство. Обе потерпевшие были проститутками и работали в районе Чапелтаун.

Зал взорвался. Меня поразило то, что Олдман сравнил эти три преступления публично. Это было совсем не похоже на его обычный стиль работы.

Джордж замахал руками, пытаясь успокоить собравшихся:

– Господа, если вы позволите мне закончить…

Но он не мог закончить, как, впрочем, и я.

Это было хуже, чем я думал, больше, чем я ожидал: белые трусы болтаются на одной ноге, сандалии стоят на раздвинутых бедрах.

Олдман выдержал паузу, буравя своим коронным директорским взглядом аудиторию до тех пор, пока все не угомонились.

– Как я уже сказал, – продолжал он, – между этими случаями есть сходство, на которое нельзя закрыть глаза. При этом мы не можем категорически заявлять, что все три убийства – дело рук одного и того же преступника. Хотя одна из версий нашего расследования основана на возможной связи между ними. Исходя из этого, я объявляю о формировании специального подразделения под руководством старшего инспектора Ноубла.

Вот и все. Хаос. Зал не выдерживал натиска этих людей и их вопросов. Вокруг меня стояли мужики и что-то орали Олдману и его команде.

Джордж Олдман смотрел прямо на свору, улыбаясь. Он указал на одного из репортеров и приложил к уху ладонь, в притворном ужасе от того, что не может расслышать вопроса. Затем он поднял руки, как бы говоря: все, хватит.

Шум стих, люди присели на краешки стульев, в любой момент готовые снова вскочить.

Олдман указал на мужчину, который все еще стоял посреди зала.

– Да, Роджер?

– Значит, эта последняя жертва, Мари Уоттс, она тоже была проституткой?