Роберт Крейвен.

Инспектор Роберт Крейвен —

«Они – выдающиеся сотрудники полиции, заслужившие нашу самую искреннюю благодарность».

Крейвен и его черный приятель подошли к машине Радкина – Радкин и его жирный спутник вышли из нее.

Наверное, это – Майк Эллис.

Все четверо вошли в магазинчик.

Я закрыл глаза и снова увидел кровавые реки, раскрывающиеся зонты, кровавый дождь, кровавые лужи, кровавый ливень.

Я открыл глаза – по голубому небу неслись облака, пролетая над холмами за лавками и кафе.

Я вышел из машины и пошел к телефонной будке, стоявшей на другой стороне улицы.

Я позвонил ей домой.

Она сняла трубку:

– Алло?

– Это я.

– Что случилось?

– Я хочу знать. О фотографиях. Мне нужно знать.

– Это было давно.

– Это важно.

– Что именно?

– Всё. Кто фотографировал? Кто организовывал съемки? Всё.

– Это не телефонный разговор.

– Почему?

– Джек, если я расскажу тебе об этом по телефону, то я больше никогда тебя не увижу.

– Это неправда.

– Ах, так?

Я стоял в красной телефонной будке, посреди красной кровавой реки, под голубым небом и смотрел на окно над входом в газетный магазинчик.

Джон Радкин стоял у окна, одной рукой упираясь в раму, другой – в стекло. Он улыбался во весь рот.

– Джек?

– Тогда я заеду.

– Когда?

– Скоро.

Я повесил трубку, не сводя глаз с Джона Радкина.

Я вернулся в машину и стал ждать.

Через полчаса Радкин вышел из магазинчика, перекинув пиджак через плечо. За ним – жирный и Крейвен.

Черного не было.

Крейвен, Радкин и жирный обменялись рукопожатиями. Радкин и жирный сели в «датсун».

Крейвен помахал им на прощание.

Я сидел и ждал.

Крейвен вернулся в магазинчик.

Я сидел и ждал.

Десять минут спустя Крейвен вышел из магазинчика.

Черный так и не появился.

Крейвен сел в машину и уехал.

Я сидел.

Через пять минут я вышел из машины и вошел в магазинчик.

Внутри он оказался больше, чем я думал. Кроме газет и сигарет там продавались игрушки и газовые баллончики.

За прилавком стоял молодой пакистанец.

– Чей это магазинчик? – спросил я его.

– Простите?

– Кто здесь хозяин? Ты?

– Нет, а что?

– Я хотел узнать, не сдается ли квартира на втором этаже.

– Нет, не сдается.

– Я бы хотел оставить свои координаты на случай, если она вдруг освободится. С кем мне можно об этом потолковать?

– Не знаю, – ответил он, думая о чем-то, думая обо мне.

Я взял экземпляр «Телеграфа и Аргуса» и протянул ему деньги.

– Вам лучше всего поговорить с мистером Дугласом, – сказал он.

– С Бобом Дугласом, что ли?

– Да, с Бобом Дугласом.

– Большое спасибо, – сказал я и вышел на улицу, думая:

«Они – выдающиеся сотрудники полиции, заслужившие нашу самую искреннюю благодарность».

Думая: идите вы на хер.

Паб «Прайд», Брэдфорд, в двух шагах от редакции «Телеграфа и Аргуса».

Том уже на месте. Он сидел у стойки и кашлял в свою кружку с пивом.

Я положил руку ему на плечо и сказал:

– Прости, что навязался.

– Да уж, – улыбнулся он. – Нет ничего хуже, чем бухать с врагом.

– Пересядем? – спросил я, кивая на столик у выхода.

– А ты что, не пьешь?

– Не говори глупостей, – сказал я и заказал пиво себе и ему.

Мы сели.

– Нехорошо получилось, – сказал я. – С этой вашей статьей о письме.

– Я тут ни при чем, – ответил он, поднимая руки, и это было похоже на правду.

Я сделал маленький глоток и сказал:

– Какая разница, все равно это фальшивка.

– Да иди ты.

– Я тебе серьезно говорю, эти письма посылал не Потрошитель, мать его.

– Мы провели анализы.

– Мы? Ты же сказал, что ты ни при чем?

– Есть доказательства.

– Да ладно, хрен с ними. Я тебе не из-за этого звонил.

– Тогда рассказывай, – сказал он, расслабившись.

– Нужна кое-какая информация, об одном из ваших, об Эрике Холле.

– А что с ним?

– Его же вроде отстранили?

– И его, и всех остальных.

– Ну да. Ты что-нибудь о нем знаешь?

– Немного.

– Ты с ним лично знаком?

– Ну, мы здороваемся.

– А ты знаешь, что эта, последняя, Дженис Райан…

– Ну?

– Короче, один мой приятель говорит, что она была подружкой Эрика и что инспектор Холл вроде как был ее сутенером.

– Дела.

– Ага.

– Я не слишком удивлен, но меня вообще в последнее время мало что удивляет.

– Значит, больше ты ничего о нем не знаешь? Ничего такого?

– Эти ребята из Брэдфордского отдела по борьбе с проституцией, они там себе на уме. Да и вы, кстати, тоже.

Я кивнул.

– Честно говоря, – продолжил он, – он мне всегда казался каким-то бесчувственным. Ну, ты знаешь, когда я видел его на пресс-конференциях, после работы.

– Достаточно бесчувственным, чтобы убить проститутку, которая на него работала, и обставить все это как дело рук Потрошителя?

– Не-е, родной, на такое он не способен. Не его уровень. Он бы никогда на такое не решился.

– Может, ты и прав.

Том покачал головой и шмыгнул носом.

– А ты местных девочек хорошо знаешь? – спросил я.

– Чего ты хочешь, Джек?

– Да ладно тебе. Ты их знаешь?

– Некоторых.

– Знаешь эту китаянку, Ка Су Пен?

– Которой повезло? – улыбнулся он.

– Ту самую.

– Да. А что?

– Что ты про нее знаешь?

– Популярная. Кстати, знаешь, как говорят о китаянках?

– Как?

– Не пройдет и часа, а ты уже готов трахнуть следующую.

Я стукнул в дверь один раз.

Она открыла и, не говоря ни слова, пошла обратно по пустому коридору.

Я шагнул за ней в комнату, где было грязно и воняло сексом. Я стоял там и смотрел, как она втирает крем в пальцы, в ладони, в запястья, в предплечья, в колени.

На оконном стекле еще не высохли плевки недавнего дождя. Во мраке комнаты яркие оранжевые занавески выглядели жалко и безнадежно. Она терла свои детские коленки. Я заглядывал ей под юбку.

– Это – последний раз? – спросила она, лежа в дальней комнате.

За задернутыми занавесками шел дождь, шел день, шла йоркширская жизнь.

Я лежал с ней рядом, смотрел на потолок в пятнах, на пластмассовую люстру, которую не мешало бы протереть, слушая ее ломаные слова, стук ее истерзанного сердца, чувствуя себя одиноким и несчастным. На ее бедрах была моя сперма, пальцы ее ног касались моих.

– Джек?

– Нет, – соврал я.

Но она все равно плакала. На полу у кровати лежал раскрытый журнал. Ее верхняя губа распухла.

Я поставил машину у большого красивого дома, за которым простиралось Денхольмское поле для игры в гольф.

Перед входом стояла голубая «Гранада-2000».

Я подошел к двери и позвонил.

Мне открыла худощавая женщина средних лет. Она теребила свое жемчужное ожерелье.

– Эрик дома?

– Кто вы?

– Джек Уайтхед.

– Что вам нужно?

– Я из «Йоркшир пост».

Эрик Холл вышел из гостиной. Его лицо было сине-черным, а нос заклеен пластырем.

– Мистер Холл?

– Либби, дорогая, все в порядке…

Женщина еще раз дернула свое ожерелье и ушла туда, откуда появилась.

– В чем дело? – прошипел Холл.

– Дженис Райан.

– Что, простите?

– Не валяй горбатого, Эрик, – сказал я, прислоняясь к дверной раме. – Не будь мудаком.

Он моргнул, глотнул и сказал:

– А вы знаете, кто я такой? Вы знаете, с кем вы разговариваете?

– Ага, с продажным полицейским по имени Эрик Холл.

Он стоял на пороге своего большого красивого дома на краю Денхольмского поля и едва сдерживал слезы.

– Поехали, Эрик, покатаемся, – предложил я.

Мы припарковались на пустой стоянке у парка имени Короля Георга.

Я заглушил мотор.

Наступила тишина. Мы сидели и смотрели на живую изгородь и простирающееся за ней поле.