– Доволен?

Я обернулся. Билл Хадден, одетый в спортивную куртку, заглядывал мне через плечо.

– Это самое настоящее надругательство над текстом. По-моему, я не использовал слова «зверский» и «жестокий» так много раз.

– Ты использовал их куда чаще.

Я достал из кармана свернутый лист бумаги и протянул ему.

– Может, ты и это слегка подредактируешь?

Милгарт, 10:30.

На вахте сержант Уилсон.

– Не было печали.

– Здравствуй, Сэмюэл, – кивнул я.

– И что же я могу с тобой сделать в это недоброе июньское утро?

– Пит Ноубл на месте?

Он заглянул в журнал.

– Нет, только что ушел.

– Черт. А Морис?

– Давно не появлялся. А в чем дело?

– Джордж Олдман обещал показать мне кое-какие протоколы. По делу Клер Стрэчен.

Уилсон снова посмотрел в журнал.

– Можешь поговорить с Джоном Радкиным или с Фрейзером.

– А они здесь?

– Погоди, – сказал он и снял трубку.

Он спустился по лестнице мне навстречу. Молодой, светловолосый, лицо из прошлой жизни.

Он остановился.

– Джек Уайтхед, – сказал я.

Он пожал мне руку.

– Боб Фрейзер. Мы с вами уже знакомы.

– Барри Гэннон, – сказал я.

– Вы помните?

– Такое разве забудешь?

– Это точно, – кивнул он.

Сержант Фрейзер был не выспавшись, не знал, что сказать, какой-то рано постаревший, но, в общем, просто-напросто растерянный.

– А вы, я смотрю, времени даром не теряли, – сказал я.

Он удивленно нахмурился:

– В смысле?

– Уголовный розыск. Отдел расследования убийств.

– Да, наверное, – сказал он и взглянул на часы.

– Я бы хотел поговорить с вами о Клер Стрэчен, если у вас есть время.

Фрейзер снова посмотрел на часы и повторил:

– Клер Стрэчен?

– Видите ли, пару дней назад я беседовал с Джорджем Олдманом, и мы договорились, что начальник уголовного розыска Ноубл покажет мне протоколы, но…

– Они все в Брэдфорде.

– Да, и поэтому мне сказали, что если Джон Радкин или вы сами не против…

– Хорошо. Пойдемте наверх.

Я поднялся за ним по лестнице.

– У нас тут небольшой беспорядок, – сказал он, открывая мне дверь в помещение, заставленное металлическими архивными ящиками.

– Могу себе представить.

– Если хотите, можете вот тут подождать минутку, – он показал на два стула и стол. – А я пока схожу за протоколами.

– Спасибо.

Я сел лицом к ящикам, к буквам и цифрам. Интересно, сколько процентов их содержимого я уже успел описать в своих статьях? Сколько историй я спрятал в свой собственный архив? Сколько видел во сне?

Фрейзер вернулся, открыв дверь ногой. В руках у него была большая картонная коробка.

Он поставил ее на стол.

Престон, ноябрь 1975 года.

– Здесь все? – спросил я.

– С нашей стороны, да. Остальное – в Ланкашире.

– Я говорил с Альфом Хиллом. Мне показалось, он был настроен скептически.

– Насчет связи между преступлениями? Да, по-моему, мы все были так настроены.

– Были?

– Да, были, – сказал он, намекая на письма.

– А теперь, значит, вы в этом твердо убеждены?

– Ага.

– Ясно, – сказал я.

Он кивнул в сторону коробки:

– Я так понимаю, вам не нужно, чтобы я все это прокомментировал?

– Нет, но я надеялся, что вы сможете объяснить мне, что вот это значит, – ответил я, подавая ему бумажку с индексом протоколов из Престона:

23.08.74 – УКФДМОРРИСОН-К.ПРДПРС1А.

22.12.74– УКФД.МОРРИСОН-К. УБГРД-П. СПК327С.

Он уставился на буквы и цифры и, побледнев, спросил:

– Откуда у вас это?

– Из Престона, из дела Клер Стрэчен.

– Правда?

– Да. Правда.

– Я никогда этого раньше не видел.

– Но вы ведь знаете, к чему это относится?

– Нет, точно не знаю. Я вижу только, что это индексы протоколов из Уэйкфилда, относящихся к некоему К. Моррисону.

– Значит, вы не знаете, кто такой К. Моррисон?

– Нет, так, на вскидку, нет. А что, должен знать?

– Да нет, просто Клер Стрэчен иногда пользовалась фамилией Моррисон.

Он стоял и смотрел на меня. Его холодные голубые глаза тонули в уязвленном самолюбии.

– Простите, – сказал я, видя, как между нами вырастают стены, как в замках поворачиваются ключи. – Я не хотел…

– Ладно, неважно, – пробормотал он с таким видом, как будто это было очень важно.

– Я знаю, что прошу слишком многого, но, может быть, вы могли бы проверить эти протоколы?

Он вытащил стул из-под стола, сел и взял в руки черную телефонную трубку.

– Сэм, это Боб Фрейзер. Можешь соединить нас с Вуд-стрит?

Он положил трубку. Мы сидели и ждали, не говоря ни слова.

Телефон зазвонил, Фрейзер снял трубку.

– Спасибо. Говорит следователь Фрейзер из Милгарта. Я хотел бы проверить два протокола.

Пауза.

– Да. Следователь Фрейзер из Милгарта. Фамилия – Моррисон, инициал – К. Первый протокол от 23 августа 1974 года, предупреждение за проституцию, 1А.

Снова пауза.

– Ага. А второй – снова Моррисон К., от 22 декабря 1974 года, убийство ГРД-П, свидетельские показания, 27 С.

Пауза.

– Спасибо, – сказал он и положил трубку.

Я поднял глаза и натолкнулся на его ледяной взгляд.

– Они перезвонят через десять минут, – сказал он.

– Спасибо вам большое.

– Значит, вы нашли это в Престоне? – спросил он, теребя лист бумаги.

– Да, Альф Хилл показывал мне ее дело. Он сказал, что она была проституткой, и я спросил, были ли у нее судимости. Он дал мне листок бумаги. На нем были напечатаны только эти две строчки. А вы тоже туда ездили?

– На прошлой неделе. Значит, это он сказал вам, что она пользовалась фамилией Моррисон?

– Нет, я видел эту фамилию только один раз, в «Манчестер ивнинг ньюс». Там было написано, что она родом из Шотландии и что ее вторая фамилия – Моррисон.

– «Манчестер ивнинг ньюс»?

– Да, – сказал я, протягивая ему газетную вырезку. Телефон зазвонил, мы оба вздрогнули.

Фрейзер положил вырезку на стол и стал читать, одновременно снимая трубку.

– Спасибо.

Пауза.

– У аппарата.

Снова пауза, на этот раз – длиннее.

– Оба? А кто?

Пауза.

– Да, да. Сами ни хрена не знаем. Спасибо.

Он снова положил трубку, по-прежнему не отрываясь от статьи.

– Не получилось? – спросил я.

– Они здесь, – сказал он, глядя на коробку. – Или, по крайней мере, должны быть здесь. Можно я это заберу? – спросил он, показывая на газетную вырезку.

– Если хотите.

– Спасибо, – кивнул он и перевернул коробку, вываливая папки на стол.

– Мне лучше уйти? – спросил я.

– Да нет, оставайтесь ради бога, – ответил он и добавил: – Знаете, когда-нибудь это все будет в общегосударственной полицейской электронной системе.

– Вот только будет ли от этого хоть какой-то толк?

– Ой, надеюсь, – засмеялся он и снял пиджак.

Мы стали перебирать папки. Через десять безмолвных минут все они снова перекочевали в коробку, и стол остался пустым.

– Черт.

Потом:

– Извините.

– Ничего страшного, – ответил я.

– Если что-то выяснится, я вам позвоню, – сказал он, вставая.

– Мне это было нужно просто как дополнительный материал для статьи, не более.

Мы вместе спустились по лестнице. Внизу он снова сказал:

– Я вам позвоню.

В дверях мы пожали друг другу руки, он улыбнулся, а я вдруг спросил:

– Вы, кажется, хорошо знали Эдди?

Он отпустил мою руку и покачал головой:

– Нет, я его почти не знал.

Обратно, через проклятый город, на каждом углу – призраки, выпивающие в компаниях работяг, утро давно закончилось, день ускользает.

Я стоял перед «Гриффином», смотрел снизу вверх на ее лицо в строительных лесах, на темные окна серых этажей, пытаясь угадать, какая из этих черных дыр – его нора.

Я вошел внутрь, в фойе, заставленное пустыми стульями с высокими спинками, освещенное тусклыми лампами. Я подошел к стойке портье, нажал на кнопку звонка и стал ждать с тяжело и быстро колотящимся сердцем.