– Ну как тебе объяснить, приятель… Я не отношусь к восторженным почитателям всего «ирландского», но своих вовсе не стесняюсь. Я бы не стал, как этот рэпер, Джей-Зи, вместо слова «ниггер» стыдливо произносить одну букву «н». Так называемая «ирландская идея» – это собрание таких клише и стереотипов, которые скорее дискредитируют, чем прославляют. Существующую совокупность символов, образов, воззрений давно пора менять, хотя бы просто потому, что эта система создана людьми, которые, уж извини за откровенность, обладают весьма сомнительными связями с истоками древней культуры.

Бармен кивнул и подвел черту под высказыванием, поинтересовавшись:

– Еще одну кружку? Без трилистника на пене, что ли?

– Да дело-то не в трилистнике, – вздохнул Киллиан. – Все это напоминает знаменитое ирландское кружево, сильно траченное молью. Абсолютно всё! Так что, приятель, воплощение духа страны – в лучшем случае просто сборная солянка. Кстати, раз уж ты все трилистник поминаешь… Ведь существует и четырехлистный клевер, у него может быть и больше пластинок в листе.

Об этом все знают! Кельты были политеистами, поклонялись множеству богов, но святой Патрик, обращая их в христианство, использовал трилистник, чтобы наглядно объяснить единство Бога Отца, Сына и Святого Духа. Три листа – Троица. Если у растения четыре листа, то это уже не символ, не шамрок, а просто клевер. Понимаешь?

Теперь бармен – совсем мальчишка – кивнул более уверенно и сказал:

– Тогда я несу еще пинту, без трилистника. Я ведь не знал, что вы, так сказать, из Страны отцов.

– Спасибо, – поблагодарил Киллиан.

– Хотя, – добавил парнишка, – вам стоило бы уважительно относиться к святому Патрику хотя бы за то, что он избавил Ирландию от змей.

Если бы Киллиан не расслабился, он обратил бы внимание, что бармен подмигивает ему.

– Ты ирландец? – спросил кто-то за спиной.

Киллиан вздрогнул и резко повернулся, рука метнулась в карман, но нащупала только пустоту.

Крупный парень в рейнджерсовской футболке. «Нью-Йорк Рейнджере», не «Глазго Рейнджере». Совсем другая команда, и все тут другое…

– Да, – ответил Киллиан.

– Акцент-то у тебя вроде не ирландский, а? – недоверчиво спросил парень. Впечатление он производил чудаковатое, чему способствовали преувеличенно косматые, как у Фредди Джонса в фильме Линча «Дюна», брови.

– Я из Белфаста, – медленно произнес Киллиан.

– А, ну-ну… Значит, не совсем из Ирландии… – Парень задумчиво кивнул. – Бывал когда-нибудь в Дублине? Вот это настоящий ирландский город!

Следующая кружка с черным пивом наконец-то появилась на стойке перед Киллианом. У бармена, похоже, были проблемы с памятью: сверху опять красовался трилистник.

Киллиан понимал, сейчас лучше было бы исчезнуть, но так просто сдаваться он не собирался.

– Не спорю. Дублин – прекрасный ирландский город. Но не забывай, лет триста это было скандинавское поселение, позже – целых семьсот лет – это был английский город. Ирландским городом это место стало всего девяносто лет назад. Ты слышал о бытующих среди австралийских аборигенов мифах об эпохе Сновидений?

– Об аборигенских… чего?

– Аборигены верят, что каждый человек живет две жизни. Одна жизнь – это жизнь здесь, на Земле, в том, что мы называем «реальным миром», вторая жизнь – в эпохе Сновидений, которая является подлинным «реальным миром», где у всего есть некая цель, где люди не просто мыслящий тростник, но часть какого-то вселенского порядка вещей. И в эпоху Сновидений некоторые объекты, местности, поселения обретают особое значение. Если приложить этот миф к Ирландии, то Белфаст – одно из таких мест. Люди, жившие там в эпоху неолита, недаром считали это место священным. Девственные березовые леса, произраставшие в речной долине, только-только освободившейся из-под отступающего ледника толщиной в милю. Дублин не интересовал кельтов: в их космологии это было совершенно заурядное место. Вот почему они позволили норвежцам захватить его. Белфаст находится в точке пересечения трех священных рек. С ирландского название этого места переводится как «исток Фарсета», это один из наших священных потоков. Понимаешь, к чему я клоню?

– Значит, ты австралиец? – Парень в рейнджеровской футболке глубокомысленно кивнул.

Киллиан выругался про себя. Черт, возвращение сюда наверняка было ошибкой. Сомнения посетили его еще до того, как самолет вошел в воздушное пространство Ньюфаундленда. Домой возврата нет… Нью-Йорк, город нарковойн, четырехзначных цифр в статистических сводках убийств, Дэвида Динкинса, Майкла Форсайта и пятидесяти тысяч ирландцев-нелегалов, остался далеко-далеко в прошлом.

Он вышел из паба, оставив недопитую кружку пива и недоумевающего собеседника, и скорым шагом пошел под гору, к станции метро на 242-й улице.

Наткнулся на «Дейли ньюс» с фотографией североирландских политиков – Дермида Макканна, Джерри Адамса и Питера Робинсона, пьющих пиво с американским президентом.

Они пили «Гиннесс».

«Устройте-ка мне тут хорошую заварушку!» — было написано на лице у Обамы, расплывшемся в широкой улыбке.

Киллиан зевнул. Он устал как собака, а завтра утром в Бостоне ему предстоит такая работа, с которой он вряд ли вернется живым.

Наконец, после вытягивающего нервы ожидания, пришел поезд.

Было уже далеко за полночь.

– Всем удачи в День святого Патрика! – произнес в интерком машинист.

– Ну… это уж как сложится, – пробормотал про себя Киллиан.

Женщина выдернула ствол пистолета изо рта, помянула недобрым словом собаку и положила оружие на стол.

От металла осталось приятное ощущение. Как будто именно во рту было ему самое место. Холодный и безупречный образец инженерного искусства.

Она облокотилась на дрожащую правую руку и посмотрела на пистолет.

На полимерной рукоятке «Хеклера и Коха» таяли кристаллики льда, стекая по магазину на желто-зеленый пластик кухонного стола – оружие ждало.

Невыносимо долго тянулись секунды. Она осознала, что смотрит, не мигая, на взведенный курок и спусковой крючок, мысленно представляя себе разрушительную силу, заключенную в патроне. Смерть наступит мгновенно. И всё наконец закончится. Щелчок. Химическая реакция. Разгоняющийся сгусток раскаленного свинца. Потом ворвется Большой Дейв и уведет прочь ее детей. Приехавшие из Колрейна пилеры найдут предсмертную записку. Том или адвокат сообщат Ричарду отличную новость, головорезы уедут из Белфаста. А на первой странице чертовой «Санди уорлд» поместят ее фотографию, подготовленную загодя, – ту, со светлыми волосами.

Но она этого не узнает.

Как странно: еще вчера она была жива, а теперь – ее нет на этом свете…

У пистолета ПЗО – пятнадцать патронов в магазине, один в стволе. Тот самый, который мог ее отправить в ничто.

Трешер залаял снова. Если бы по-прежнему шел дождь, то она, разумеется, вообще не услышала бы лая. И могла бы раз и навсегда со всем покончить. К чему она так долго и напряженно раздумывала и позволила стволу соскользнуть с языка?

А сейчас уже поздно. Сейчас ее гораздо больше волнует, как бы опять не появились преследователи.

Она выключила свет, перехватила пистолет и приблизилась к двери.

Осторожно приоткрыла ее и прислушалась.

Плеск серферов вдали, шум машин на шоссе, из далекого радио несутся обрывки эмоциональной речи футбольного комментатора.