— Слушай меня, детка. Даже если ты видишь целую толпу пилеров, даже если мы ползем как черепахи, не пытайся геройствовать. Стоит тебе потянуться к дверной ручке — и я нажму на крючок. И не обольщайся, что я этого не сделаю только лишь потому, что ты мне нравишься. За прошедшие сутки я убил людей больше, чем ты в этой и еще в пяти будущих жизнях.

— Верю тебе. Ты выглядишь настоящим ублюдком, — расхрабрилась она.

— В конце концов, это незабываемое приключение в твоей жизни — будет что рассказать ребенку.

— И не мечтай, что я когда-нибудь расскажу ей о тебе.

— Не зарекайся! Ты даже не представляешь, как я легко схожусь с людьми. Истинная правда! Перуанцы, колумбийцы, русские, американцы — у меня есть друзья отовсюду!

Мы выехали на мост. Река казалась чистой, а Дрохеда выглядела намного лучше, чем когда-либо. В Ирландскую Республику пришло процветание. Понавесили новые указатели, направлявшие к холму Тара, древней гробнице Ньюгранж, месту битвы на реке Бойн и прочим чудесам графства Мит.

— Видала раньше Ньюгранж? — поинтересовался я.

— Нет.

— Зря! Потрясающее зрелище.

Она не ответила. Миновали мост. Молчание стало действовать мне на нервы.

— Ты какой предмет изучаешь в Тринити? — спросил я, пытаясь завязать разговор.

— Я учу французский, — ответила она нехотя, не желая сообщать о себе подробности.

— Французский… Один мой старый друг изучал французский в Нью-Йоркском университете. Лучиком его звали. Колоритная личность. Постоянно цитировал «Цветы зла».

— А, Бодлер, «Fleurs du Mal», — снисходительно подсказала она.

— Ага, именно. Лучик плохо кончил, к сожалению. Хотя и не совсем незаслуженно… — пробормотал я про себя.

Девушка украдкой взглянула на меня:

— Так ты этим живешь? Терроризируешь женщин и калечишь людей?

Я отрицательно покачал головой и попытался объяснить:

— Я пытаюсь не причинять зла, но иногда нельзя этого избежать.

— И ты никогда не задумываешься о последствиях?

— О чем ты?

— Ты можешь попасть в ад.

Я рассмеялся.

— Ах да! Мы же в Ирландии. Ад… Нет, я об этом не думаю. Здесь его нет. Ад — где-то в Норвегии, на полпути между Бергеном и Северным полярным кругом, — ответил я и проглотил печенье.

— Разве ты не веришь в Библию?

— В этот сборник сказочек? Ты что, теорию Дарвина в Дублине не изучала?

— Разумеется, изучала! Здесь тебе не Иран!

— Но в дарвиновскую теорию эволюции ты не веришь.

— Не вижу причин, почему вера в Бога и вера в дарвиновскую теорию эволюции должны противоречить друг другу.

— Хм… Тогда ответь мне, попадут ли в рай бактерии из твоего желудка, когда отомрут? А ведь восемь миллионов лет тому назад мы были такими же бактериями. Бред какой-то!

Она приумолкла, кивнула своему отражению в зеркале заднего вида. Прерванный разговор не шел у меня из головы. Мрачные мысли о воздаянии за грехи — последнее, чем я хотел бы забивать голову сейчас, когда до Белфаста осталось совсем ничего.

— Так значит, Бодлер — твой любимец? — полюбопытствовал я, чтобы отвлечься.

Она облизала губы и покачала головой.

— Монтень, — сказала она в ответ.

— Валяй, произнеси что-нибудь прикольное по-французски!

— Не хочу.

— Давай-давай, попробуй рассмешить парня, который приставил револьвер к твоим почкам.

Девушка призадумалась, а затем посмотрела на меня:

— Предлагаю сделку.

— Отлично, я весь внимание.

— Я процитирую тебе Монтеня. А ты сделаешь кое-что для меня.

— Согласен.

— Убери револьвер. Мне страшно до жути. Я довезу тебя до Белфаста без шума и проблем, обещаю.

Я убрал револьвер в карман. Никто бы не возразил против такого дельного и разумного предложения.

— А теперь вторая часть сделки. Давай послушаем, что говорил этот парень, Монтень.

— Je veux que la mort me trouve plantant mes choux… [13]

— Как он прав! — выразил я восторг, хотя из всей фразы понял только слово смерть.

Мы проехали Дрохеду и по объездному пути миновали Дандолк. Границу Северной Ирландии раньше трудно было не заметить: толпы военных, пилеров, вертолетов, дорожных заграждений, столбы с колючей проволокой, — сейчас мы уже на несколько миль углубились в Северную Ирландию, прежде чем я обнаружил перемены — дорожные знаки были не желтого, а белого цвета.

— Мы на Севере! — удивился я.

— Да, — подтвердила девушка.

— Я-то думал, нам нужно будет проезжать через КПП или таможенные посты, — недоумевая, пробормотал я.

— Их давным-давно уже ликвидировали, — с оттенком презрения ответила она.

Мы проехали через горы Моурн: мрачные каменные утесы, совершенно голые — ни деревьев, ни людей, ни даже овец. Далее — Ньюри и Портадаун: пара мерзких медвежьих углов, которые и Бог-то не любил, когда создавал, не говоря уж о тамошних жителях или приезжих. Городки с домами преотвратного цвета, где все мужчины просиживают штаны в кабаках, а женщины нянчатся с детьми. Где телевизоры всегда включены на всю катушку, а из еды — одна картошка.

Слева и справа — болото.

Редкие самолеты, приземляющиеся в аэропорту. Армейский вертолет. Уродливые коттеджи и дома из красного кирпича — мы все ближе и ближе к городу.

— Никогда не была в Белфасте, — сказала девушка. Это были ее первые слова за пятьдесят миль.

— Не много потеряла.

— Может, отпустишь меня? Боюсь, мы заблудимся в городе.

— Я скажу тебе, куда ехать.

Как только мы выехали на автомагистраль, я почувствовал запахи города. Дождь, море, болото, специфический запах сгоревшего торфа, табака и вонь отработанных газов.

Над нами нависло серое небо. Холодало.

А затем пошли дорожные приметы.

Место, где я попал в аварию.

Протестантские граффити в честь Ольстерских добровольцев. Католические граффити в память о жертвах голодовки.

Миллтаунское кладбище, где осатаневший психопат забросал гранатами похороны, устроенные Ирландской республиканской армией. Здание городской больницы — настолько уродливое, что вызвало возмущение самого принца Чарльза.

Мы свернули в сторону центра. Уже близко.

— Можешь остановить машину, тут я сам доберусь.

Машина ткнулась в бордюр тротуара. Девушка запаниковала, дыхание участилось, видно, уверена, что уж теперь-то я ее точно убью.

Она судорожно оглядывалась в поисках путей отступления или хотя бы свидетелей. Но машины проезжали мимо, не снижая скорости, а тротуар был безлюден.

Я попытался ее успокоить:

— Расслабься. Дальше пути наши расходятся. Я не причиню тебе вреда, даже пальцем до тебя не дотронусь.

Она судорожно кивнула.

— Ты действительно беременна или соврала, чтобы спасти свою жизнь? — задал я вопрос.

— Беременна. Уже три месяца, — покраснела она.

— А парень твой знает?

— Знает, но ему по ноге.

— Родители?

— Разумеется, нет.

— Скрываешь от них?

— Можно и так сказать.

— Значит, деньги тебе пригодятся. Вот, держи. — Я протянул ей почти все, что у меня было в бумажнике. Тысяч десять-одиннадцать.

— Что за шутки?! — с ужасом воскликнула она.

— Я серьезно. Бери-бери, бабки некраденые, ничего такого. Только никому не говори.

— Неужели ты так вот просто отдаешь мне все эти деньги?!

— Вот именно. Я миллионер со странностями. Для меня такие штучки — в порядке вещей.

Девушка колебалась, но мне удалось ее убедить. Мой взгляд недвусмысленно уверил ее, насколько невежливо отказываться от денег. Без лишних слов она их взяла.

— Видишь вон тот разворот впереди?

Она кивнула.

— Точно видишь?

— Да.

— Отлично. Теперь делаем так. Ты там разворачиваешься и едешь обратно в Дублин, нигде не останавливаясь. Оставишь машину на стоянке и продолжишь жить, как будто с тобой ничего не произошло. И никому не говори о случившемся.

— Понимаю.

— Хорошая девочка! Возвращайся к своей личной жизни. Удачи тебе с ребенком. Если твои родители будут недовольны — пошли их к черту, поезжай в Лондон и обратись в службу соцзащиты. Получишь квартиру, и тогда тебе пригодятся эти деньги.