Гермия с надеждой посмотрела на Джамбату. Интересно, золото для индонезийцев имеет такое же значение, как и для европейцев? Она протянула мужчине цепочку.

— Я отдам золотую цепочку гиду, который поможет мне найти жениха. Этого хватит?

— Золото? — недоверчиво поинтересовался Джамбата и тут же проверил на зуб ювелирное изделие.

— Золото, — кивнула Гермия. Несмотря на волнение, она с трудом сдерживала смех. Ей всегда казалось, что такой способ проверки золота отошел в древние времена, когда люди еще не додумались ставить на нем пробы. — Очень дорогое золото. И рубин.

Что произвело впечатление на Джамбату — слова Гермии или вкус бренного метала — оставалось только догадываться. Индонезиец закивал головой и спрятал в карман цепочку.

— Искать мужчина — завтра. Сегодня — отдых, — еще раз объяснил он Гермии.

Но она уже не нуждалась в объяснениях. Ей вдруг ужасно захотелось спать, как будто весь этот безумный день обрушился на нее своей тяжестью.

— Идти за Джамбата.

Джамбата помахал им рукой, объясняя, что нужно следовать за ним.

Гермия, с трудом ступая разбитыми ногами, поплелась за проводником.

— Ты уверена, что не лучше было бы добраться до Бали и попросить о помощи местные власти? — спросил у нее Констанс.

— Абсолютно. Пока мы доберемся до Бали, бог знает, что случится с Пойтом. Если уже не случилось…

Ему казалось удивительным, что рассудительная Гермия на этот раз решила собственными силами исправить ситуацию. Та Гермия, которую он знал раньше, непременно отправилась бы на Бали, рассказала бы обо всем местной полиции, добилась бы того, что на поиски Пойта отправился вооруженный отряд, и только после этого вернулась на Комодо. Ему казалось, что он неплохо знает Гермию. Знал, во всяком случае… Но почему сейчас она ведет себя так неожиданно, так нелогично?

Крошечный червячок продолжал рыть тоннель в сердце Констанса. Этому тоннелю не нужно было придумывать название. Оно уже было известно — ревность. Неужели все это объясняется тем, что она любит его? Любит настолько глубоко и серьезно, что готова изменить себе, своим правилам… Блуждать по незнакомому острову, натирать неудобной обувью свои нежные ноги, расставаться с украшениями… Была ли готова Гермия на такие жертвы ради него, Констанса, в ту пору, когда они еще считались мужем и женой? Едва ли… Она только и могла, что устраивать сцены из-за его отсутствия. Ему стало обидно. Чем же Пойти-Войти оказался лучшее его? Он вел себя, как тряпка, как слабенький, дрожащий мальчик, который(даже забыл от страха, где мамина юбка. Да… Остается только серьезно задуматься над тем, что толкает женщин в объятия мужчин… Уж явно не смелость и сила, это как пить дать. Судя по примеру Гермии, скорее наоборот — слабость и бесхарактерность. А так же непроходимая скука… А ему-то всегда казалось, что женщинам нравятся сильные и интересные мужчины… Видимо, он был прав, считая Гермию особенной. Ведь у особенных свои представления об идеальном возлюбленном…

Несмотря на то, что домик Джамбаты отчасти напоминал крошечное жилище кума Тыквы из «Чипполино», семейство у него было, мягко говоря, немаленьким. Смуглая худая женщина с собранными в подобие пучка волосами, очевидно жена Джамбаты, колдовала над каким-то рукоделием. Четверо или пятеро — Гермия никак не могла сосчитать этих маленьких сорванцов, потому что они были безумно похожи друг на друга — детишек то пропадали во дворе, то вновь забегали в дом. Престарелая женщина с лицом, напоминающим печеное яблоко, и большими выразительными глазами — мать Джамбаты, как предположила Гермия, — держа в руках деревянную ступку, толкла какое-то зерно.

При виде вошедших Констанса и Гермии женщины поднялись. Жена задала Джамбате несколько вопросов на бахаза и, получив ответ, удовлетворенно закивала головой. Потом она окинула Гермию испытующим взглядом, сказала на ломанном английском что-то вроде «хелло» и помахала девушке рукой. Очевидно, так она приветствовала всех туристов. Гермия ответила тем же «хелло» и тоже помахала рукой. Ритуал приветствия был завершен.

Джамбата показал на Гермию и Констанса и назвал их имена.

— Поная, — догадавшись, что имеет в виду муж, представилась жена. — Синава. — Она показала на пожилую женщину и произнесла еще несколько слов на бахаза, которые Гермия, естественно, не разобрала.

Помог Джамбата, который объяснил ей, что Синава — это его мать.

Потом Поная собрала своих смуглых детишек и, тыкая длинными худыми пальцами в вертлявых отпрысков, назвала их имена, которых Гермия, как ни старалась, не запомнила. Правда, одного из мальчиков звали Джамбата, так что его имя запоминать не пришлось. И действительно, он был похож на отца намного больше, чем остальные дети. Плюс ко всему, как позже заметила Гермия, отличался повышенной бойкостью и чрезмерным любопытством. Джамбата-младший постоянно задавал Гермии какие-то вопросы, на которые она без помощи переводчика не могла ответить. Иногда ее выручал Констанс, а иногда — Джамбата, деликатно намекавший сыну на то, что пора бы уже оставить уставшую гостью в покое.

Женщины занялись ужином, а Гермия наслаждалась долгожданным отдыхом, о котором так долго мечтали ее ноги. Она вытащила их из дорогих туфель, пришедших в полную негодность, и теперь с ужасом думала о том, что скоро придется засовывать ноги обратно. В голове крутилась несчастная Русалочка, которая променяла свой рыбий хвост на ноги, обрекая себя на безумную боль. И еще в памяти мелькали отрывки истории Средневековья, где инквизитор Торквемада засовывал своим невинным жертвам ноги в «испанский сапог». В общем, мысли были самыми радужными.

Гермия обвиняла себя в непроходимом эгоизме, вспоминая о Пойте. Ему-то сейчас, должно быть, гораздо хуже, чем ей. У нее-то, по крайней мере, есть гарантия, что она выберется с этого проклятого острова. А что есть у Пойта? Об этом даже думать не хотелось. Муки совести донимали ее хуже любой боли.

В первую очередь, ей было стыдно из-за своих мыслей о Констансе, которые, увы, были отнюдь не целомудренными. Гермия еще и еще раз вспоминала тот момент, когда Констанс предложил понести ее на руках. Это знакомое сладкое чувство, которого, к ее великому огорчению, никогда не было с Пойтом. А ей-то казалось, что она все-таки сможет забыть Констанса, выбросить его за борт своей памяти. Не тут-то было… Судьба решила столкнуть их лицом к лицу еще раз. И кто знает, сколько раз это повторится в будущем?

А может быть, это действительно судьба, от которой, как говорят фаталисты, не убежишь? Кто знает… Во всяком случае, Гермия надеялась, что это не так. Она предпочитала властвовать над своей жизнью сама. Не рассчитывать на высшие силы, существование которых она подвергала большим сомнениям. В этом отношении они были похожи с Пойтом. Но не с Констансом. Констанс был другим: романтиком-авантюристом, убежденным в том, что кривая выведет, а высшие силы помогут и наставят на путь истинный.

Говорят, что противоположности сходятся. Может быть, она и Констанс — именно эти противоположности, которые рано или поздно будут вместе? Б-р-р… И тогда опять все сначала: его опоздания, ее гнев, ссоры, отчаяние, одиночество… Нет уж. Лучше уж быть с Пойтом, от которого, по крайней мере, знаешь, чего ожидать.

Во-вторых, Гермия боялась, что с Пойтом действительно что-нибудь случилось. Да, она не испытывала к этому мужчине той безумной пылкой любви, которая преодолеет все препятствия, но привычка, привязанность, доверие… Все это связывало их тонкой, но прочной нитью, которую Гермия страшилась порвать.

Да, у Пойта были свои недостатки. Но он был неплохим другом, на чью помощь можно было рассчитывать, и заботливым мужчиной, который ни на шаг не отойдет от любимой, если та плохо себя чувствует. А это уже немало. В отличие от Констанса, Пойта волновало ее настроение, беспокоили ее проблемы. А бывший муж был занят только одним: приготовлениями к путешествиям и самими путешествиями… И едва ли он изменился за то время, которое они не виделись…