Когда человека терзает мучительная боль, его способность защищаться многократно ослабевает: инстинкт побуждает бороться с болью, а не с противником, и тогда пиши пропало.
Именно так и произошло с Хуаном Аласеной на автомобильной стоянке казино. Сумей он собраться, преодолеть боль и перейти в наступление, возможно, он получил бы шанс спастись. Впрочем, ничтожно маленький шанс, даже если бы он не потерял голову и попытался бороться: враг был массивнее и намного сильнее. Припечатав Хуана спиной к капоту машины, преступник удерживал его одной рукой.
Хуан не расслышал, как открылась дверца машины, но, корчась от нестерпимой боли, ослепший, он почувствовал, что его втаскивают в салон. Дернув за волосы, похититель заставил его лечь на заднее сиденье. Хуан задыхался. Голова, горло и грудь горели огнем, и он не чувствовал ничего, кроме боли, пронзительной боли.
Из-за водительского кресла высунулся бандит, крепко схватил Хуана за руки (несчастный прижимал ладони к лицу), с силой рванул и потянул вниз, пристегнув наручниками к металлической раме сиденья.
Затем он завел мотор и плавно выехал со стоянки.
Через некоторое время Хуан почувствовал себя лучше. Воздух на вдохе больше не отдавал жгучим смрадом, опалявшим гортань и легкие, и бедняге показалось, что он начал различать смутные очертания предметов и размытые световые пятна.
— Боже мой, — прошептал он жалобно. — В чем дело? Кто вы?
Водитель не повернул головы и не ответил, продолжая вести машину как ни в чем не бывало. Хуан попробовал приподняться, но наручники ограничивали свободу движения, практически пригвоздив кисти рук к полу. Мимо с большой скоростью проносились тенью другие автомобили, обгонявшие машину Хуана, мелькали здания офисно-производственной зоны. Некоторые из них он узнал, лежа на сиденье и глядя в окно снизу вверх, и вычислил, что они едут по автостраде Ла-Коруньи в Мадрид. [4]
— На помощь! — завопил он.
Осознав бессмысленность своих призывов, Хуан замолчал. Он попытался успокоиться и собраться с мыслями. Неужели нет способа вырваться из этого ада? Пленник изогнулся на сиденье и, приноровившись, изо всех сил ударил ногой в дверцу машины. Но он очень ослабел, а машина была сделана на совесть. «Немецкая», — некстати подумал он. Нелепое «озарение» позабавило Хуана. Вскоре, однако, он приуныл и с отчаяния снова пнул дверцу.
— Помогите! — простонал он.
Водитель хмуро покосился на пленника через плечо. Развернувшись, он вырулил на шоссе Лас-Матас, двигаясь теперь в направлении Эскориала.
— Какого черта ты вытворяешь? Ты спятил? — закричал Хуан.
Полустертым эскизом скользил за окном пейзаж. Водитель прибавил скорость, и машина мчалась, покрывая километр за километром. Что же происходит? В какую передрягу он угодил? Он стал жертвой очередного похищения ЭТА? [5]Или какой-нибудь псих надеется выманить у его семьи состояние, которого не существует? А может, это связано с работой? Нет, не такая уж он важная птица в своей конторе. В памяти всплыла недавняя история: молодую девушку похитили во время ежедневной пробежки вокруг дома и убили даже раньше, чем потребовали выкуп. На миг закралось подозрение, что нападение связано с нынешними ночными подвигами, но он тотчас прогнал от себя эту мысль как маловероятную.
— Послушайте, я не знаю, кто вы, но нельзя ли остановить машину на минутку? Если… — он запнулся, — если вы объясните, что вам нужно… — Он умолк на полуслове.
Ответа Хуан не дождался и начал терять самообладание.
«Тихо, Хуан, тихо, — уговаривал он себя, стараясь успокоиться. — Должно быть рациональное объяснение. Есть же какой-то смысл в этом безумии».
— Вот дерьмо! — в сердцах воскликнул он. Чуть погодя Хуан стал осматриваться в поисках предмета, с помощью которого можно было бы изловчиться освободить руки, разбить окно или проломить череп кретину на переднем сиденье. Но в салоне не нашлось ничего подходящего, даже булавки. Он опять повернулся к окну и только тогда сообразил, что они съехали с главной автострады на второстепенную дорогу, не расцвеченную светом фар или фонарей, и машина замедляет ход. Довольно скоро она завернула на пустырь и резко встала, так что пленник со всего маху врезался лицом в переднее сиденье. Водитель вышел из салона и захлопнул дверцу, оставив стекло полуопущенным. Поблизости не было ни одного источника света, и Хуан едва различал в темноте силуэт похитителя. Он лежал неподвижно, в оцепенении уставившись вверх, и вдруг с ужасом увидел, как в щель приоткрытого окна протискивается рука в белой резиновой перчатке и палец нажимает на кнопку распылителя аэрозоля.
Хуан понял, что сейчас произойдет, и закричал.
ГЛАВА 1
Их множество казалось бесконечным:
Два сонмища шагали, рать на рать,
Толкая грудью грузы, с воплем вечным.
[6] 30 марта. Страстная суббота
Себаштиану всегда говорил, что нельзя вернуться из Города смерти, не пролив слез. К сожалению, если человек борется с преступностью, он так или иначе приобщается к темной стороне жизни.
Португалец, как его называли близкие друзья, прилетел в Мадрид утренним рейсом и сразу поехал на кладбище Альмудена, расположенное в восточной части города. Таксист высадил его у входа, и Себаштиану молча ступил на освещенную землю и направился в глубь кладбища, мимо могил и склепов, по центральной аллее, которая вела на новую территорию. В то мартовское утро в Мадриде дул холодный северный ветер, небо хмурилось: зима явно не желала упустить возможность порезвиться напоследок, разразившись зимней бурей. Себаштиану был одет в длинный плащ и нес в руке дорожную сумку, на вид довольно легкую.
Благодаря смуглому оттенку кожи, полученному в наследство от португальских предков, Себаштиану выглядел загорелым круглый год. На голову выше многих других мужчин, он был вынужден в шумных местах наклоняться, чтобы расслышать своего собеседника. По пути, под кипарисами, он столкнулся с человеком средних лет в форме, похожей на мундир муниципальной полиции.
— Простите, — заговорил Себаштиану. — Я ищу могилу. Похороны в семье Аласена.
Человек пожал плечами.
— Могил тут хватает. — Он ухмыльнулся, довольный дурацкой шуткой. — Вам, должно быть, туда. — И указал рукой направление.
Себаштиану поблагодарил его и пошел дальше по дорожке. После смерти отца он целых восемь лет не бывал на кладбище, но запах увядших цветов и сырой от зимних дождей земли, серые могильные плиты и холод, проникавший в душу, забыть невозможно. Ближние аллеи, входные ворота и парковку он помнил настолько отчетливо, как будто с тех пор минули часы, а не годы. Иногда угрызения совести одерживали верх над его упрямством, убеждая навестить могилу отца, но в последний момент всегда возникало препятствие, мешавшее ему послушаться веления внутреннего голоса.
Себаштиану невольно замедлил шаг, оглянулся вокруг и тяжело вздохнул. Воспоминания бурным потоком затопили его. Впереди, метрах в пятидесяти — шестидесяти, направо уходила дорожка, которая тянулась вдоль первого, примыкавшего к выходу, ряда могил. В феврале исполнилось восемь лет, как там похоронили отца. Себаштиану закрыл глаза, ощутив привычную боль непоправимой утраты. Он пытался подавить в себе чувство вины, но не мог избавиться от гложущего чувства, что должен был хотя бы попробовать наладить с отцом отношения. Он помнил, как после смерти матери они с отцом постепенно отдалялись друг от друга, пока не стали чужими людьми. Он часто задавался вопросом, исчерпал ли он тогда весь запас средств, чтобы отношения с отцом не охладели, сойдя на нет, словно жар остывшего пепелища. И от груза этой вины ему, наверное, не избавиться до конца дней. Себаштиану усилием воли изгнал из головы горестные мысли и продолжил путь.