Она вспоминала, что в темноте и холодном ветре солдаты замкового гарнизона ищут на старом плаце тело Маартена, и ей становилось ещё холоднее. Голые плечи покрывались гусиной кожей.

В маленькой комнате, почти без мебели, с холодными стенами и жёстким ковром, она сидела, вжавшись в угол, и со страхом ждала, когда снаружи раздадутся шаги. И Теро скажет: "Я же говорил тебе уходить".

- Я же говорил, — его голос вполне чётко прозвучал за дверью, потом хлопнуло снятое заклинание, — я поймал её за руку.

Дверь открылась и Эйрин увидела лорда консула, сделавшего на лице выражение бравого борца за истину, и рядом с ним — капитан сегодняшнего караула.

- Лучше не поднимайтесь сегодня на Тайнисскую башню. Там опасно. Завтра успеете ещё, — вздохнув, вскинул голову Теро. — До суда.

Капитан кивнул и скрылся за дверью, но лорд консул уходить не собирался. Эйрин сверлила его взглядом, не прекращая, а он улыбался в ответ. Улыбался и всё.

- Понимаешь. — Теро присел на корточки в паре шагов от Эйрин. Чтобы заглянуть ей в глаза, что ли? Но когда присел, из-за ворота его рубашки выпал небольшой медальон, блеснул в белом свете, и Теро даже не потрудился сунуть его обратно. — Не люблю, когда мне указывают.

- Что это? — спросила она полушёпотом.

Теро проследил за её взглядом и взялся за медальон. Он рассматривал его пару мгновений, как будто бы сам только что заметил. Кончиком пальца скользнул по кристаллу в центре, как будто протирая его от пыли.

- Это? Одна полезная побрякушка. Я её в замке нашёл.

- Это шёпот трав, — ответила сама себе Эйрин, словно и не слышала слов Теро.

- Я не знаю, как он называется.

- Это шёпот трав. Он не даёт мне использовать магию времени. Это из-за него я не смогла вернуться в прошлое и увидеть, кто убил Сайорана. Меня просто выкинуло. — Она глотнула воздуха, пытаясь сказать то, что пришло в голову только что. — И не потому, что ты сидел в комнате, а потому что ты… ты взял шёпот трав с собой, когда убивал Сайорана.

Теро смотрел на неё и просто улыбался. Улыбался и всё. А глаза его были тёмными и страшными.

- Зачем ты убил его? — одними губами прошептала Эйрин, вжимаясь в стену.

- Мне сложно объяснить это тебе, девочке, которой от рождения досталось всё, о чём можно только мечтать.

Она знала, что лучше бы молчать, но слова уже срывались с губ.

- И Эрвина? Зачем ты убил Эрвина?

- Не люблю, когда мне указывают. — Теро поднялся. В белом свете сверкал рубиновый орден. — Они думали, что нашли простачка. Они думали, что через меня будут управлять страной! Боюсь, что они ошиблись. А ты, ну куда ты влезла? Зачем тебе всё это понадобилось, девочка? Мне тебя даже жалко.

Эйрин снова заплакала, отворачиваясь от него, насколько возможно. Гордость ещё тлела в груди, но боль от предательства оказалась сильнее.

- Ничего ты не понимаешь. Мир правда говорил со мной, а теперь он молчит. Я не знаю, почему, но это плохо, очень плохо.

Он развернулся, воинственно взмахнув плащом. В потоках воздуха шар белого пламени поднялся выше, освещая стены комнаты. Голое окно без штор смотрело на них мёртвым глазом: ни отблеска, ни блика света за ним не было. Окно выходило на задний двор замка, и, если хорошенько приглядеться, днём из него можно было бы различить полуразрушенные башни восточного крыла, копьями торчащие в небо.

- Мир-мир. — Теро зло сощурился. — Какой ещё мир. Воображение у тебя разыгралось.

Шар поднялся под самый потолок, озарив бледным светом своды и голые стены, украшенные побледневшей росписью. На них — Эйрин видела не впервые — полукругом стояли фигуры в длинных чёрных мантиях с капюшонами, скрывающими лица. Каждая держала в руках оранжевую искорку света.

Она знала, что фигуры — это монахи Храма, они совершали похоронный обряд. Демоны разберут, чья изощрённая фантазия породила эту роспись, кто двигал рукой неизвестного художника — разве что сама смерть. Кому пришло в голову разукрасить комнату так, что любой, кто заходил в неё, оказывался на месте мертвеца.

Огненный шар с шипением взорвался в воздухе, на мгновение озарив всё вокруг очень ярко — снопом разноцветных искр, и комната тут же окунулась в совершенный мрак. А вслед за этим со стороны восточного крыла раздался страшный грохот.

- Не бойся.

В кромешной темноте, где у неё не осталось ни слуха, ни осязания, ни дыхания, страха не осталось тоже, но голос в голове повторил:

- Не бойся. Помнишь, я уже однажды спасла тебя.

В нём больше не было смеха. Не было издёвки и учительских интонаций. В нём не было ничего. Глухой ничейный голос звучал в голове Этель.

- Помнишь, это было прямо здесь. Тебя не нашли.

В памяти восставали старые картины: как она сбегала от конвоя, а руки были связаны, и на запястьях уже до крови истёрлась кожа. Она спускалась вниз по сбитым ступеням, едва не падая от слабости. Солдаты не нашли её тогда, и потух единственный шар белого пламени. Они её не нашли — её не почувствовал даже целитель.

- Скажи что-нибудь, — попросил бесцветный голос.

- Спасибо, — с трудом произнесла Этель. Губы как будто онемели, она ничего не ощущала, даже холода, хотя и помнила, как упала на колени на пол, заметённый пылью и снегом. Она должна была чувствовать хотя бы холод.

Она знала: нужно что-то делать, но что сделаешь, если нет сил даже шевельнуть пальцем. Молиться?

- Святой боже, боже бессмертный…

Шёпот Этель сорвался.

- Я здесь вместо него, — произнесла Руана, как будто ей в самое ухо. Мёртвые не дышат, но Этель показалось — холодный ветер пощекотал висок. — Я посланник Вселенского Разума. Его частица. Его гримаса, если пожелаешь. Не бойся.

Тяжёлые прикосновения к её плечам — Этель чувствовала, что проваливается всё ниже и ниже. Она давно не дышала. Холодным ветром обдавало лицо.

- Хорошо, что ты пришла. Я так долго звала тебя. Я уже почти отчаялась.

По щекам скользил уже не ветер — кожи Этель касались осторожные пальцы, и кожа в местах прикосновений немела от холода. Эти руки приподняли её лицо вверх, жёстко взяв за щёки. На мгновение Этель почудилось бледное изваяние в темноте, но только на мгновение.

- Что, не хотела возвращаться?

Этель помнила себя девчонкой, которая спустилась в старую тронную залу, превозмогая страх, гонимая любопытством и дурацким детским желанием пойти против воли родителей. Как разочаровалась и успокоилась, увидев здесь лишь груды каменных обломков и покрывало из сухих листьев. Она села тогда на предпоследнюю ступеньку и долго слушала вой ветра в осыпающихся стенах.

- Говори же. — Поток холодного воздуха коснулся онемевших губ Этель, как будто говорившая приблизила её лицо к своему в преддверье поцелуя.

- Я не хотела, — призналась Этель, потому что всё равно не смогла бы солгать.

В тишине ей послышалась усмешка. Ледяные руки крепко держали её лицо, не давая вырваться, и если бы Этель могла чувствовать боль, у неё давно заломило бы спину.

- Но ты пришла, Орлана.

Она тогда сидела на предпоследней ступеньке и невпопад напевала грустную песенку, а ветер из углов залы тихонько подвывал. Одна из стен давно рухнула, камни поросли мхом, по потолку протянулись ползучие растения из сада. Через ощетинившийся каменной кладкой проём старой залы наполнялась светом закатного солнца. И пел ветер.

- Меня зовут Этель, — прошептала она, ощущая, как вслед за губами немеет горло, не давая даже сглотнуть горечь, замершую во рту.

- Ошибаешься. Тебя зовут Орлана. — Холод вошёл в горло. Этель ощутила — расстегнулась верхняя пуговица на платье. Если бы она могла дышать, дышать стало бы гораздо легче. — Повтори.

- Меня зовут Этель.

Ветер рассержено зашумел, свиваясь в один поток. Хлёсткий удар пришёлся ей по щеке, и голова безвольно мотнулась.

- Ещё?

- Орлана, — прошептала она, пробуя на вкус солёную кровь с губ. Чувства возвращались рывками, яркими пятнами из кромешной темноты и тут же затухали снова.