Чтение только возбуждало жажду деятельности, вместо того чтобы отвлекать. К чему тогда все эти годы в море, к чему было учиться управлять своим телом, заставляя его подчиняться голове? Он стал хорошим офицером, он полон сил, как никогда, и что же, ничего больше не будет? Получать половинное жалованье означало не просто получать половину того, что у тебя было, это означало жить в оторванной пустоте, от которой становилось жутко, особенно по ночам, когда он лежал без сна как живой, печальный листоверт.
О Флоре Рид, вдове священника, говорили, будто она радикалка. У нее имелось сочинение Роберта Оуэна «Новый взгляд на общество», и в спорах с аптекарем она частенько цитировала оттуда.
Джон встретился с миссис Рид в «Бойцовых петухах» в Хорнкасле и провел в ее обществе несколько часов. Она оказалась дамой приятной и учтивой. Только вот разбирать, что она говорит, доставляло немало труда.
Живыми картинами она тоже не вдохновилась, ибо полагала, что голод и нужда доступны пониманию и без особых вспомогательных средств.
— Есть простые общие истины, понятные всем, кто умеет слушать и читать. А кто не умеет, тому, мистер Франклин, и ваш аппарат ничем не поможет.
Что-то в этом суждении было нелогичным.
Тут она прервалась и заказала слабое пиво и печенье к нему. Джон был рад образовавшейся паузе, уж слишком ему приходилось напрягаться, слушая речи вдовы. Миссис Рид отличалась тихим голосом, и даже в запале она его не повышала, а только начинала сильнее пришепетывать. Волосы у нее были черные, гладкие, и во всем облике была какая-то мягкость. Только глаза ее вспыхивали огнем, когда им чудилась опасность.
— Широкий горизонт? Это Бизли такое сказал? Подозреваю, что он, как всегда, перешел от своих трав к рассуждениям об истории. Мистер Франклин, горизонт не имеет шири, он всегда перед нами, а не где-то там, позади нас! Горизонт всегда там, куда движется человек, верно я говорю?
Джон мог бы ей возразить, он все-таки был моряком, но ему не хотелось обижать миссис Рид. Тем более что она уже перешла к другой теме:
— А эти пошлины на зерно?! Во Франции нынче был урожай, у них амбары ломятся, ведь они могли бы поделиться своими излишками! И тогда никому бы не пришлось голодать!
Она смотрела на него приветливо, но как-то слишком прямо. Джон задумался над тем, что сие означает. Смотрит ли она так потому, что ей нравится глядеть ему в глаза, или это у нее такой сосредоточенный взгляд, чтобы держать под контролем логику аргументов? Если бы она говорила чуть громче!
— …И почему у нас закрыты границы? Да потому что нехватка продовольствия выгодна помещикам, они наживаются на этом! А они-то и составляют парламент!
— Миссис Рид, я неважно слышу, после Трафальгара. Контузия.
— Тогда я сяду поближе, — сказала она, не повышая голоса. — Возвращаясь к бедноте. Они поджигают амбары и тем только усугубляют положение. Слепота у одних, алчность у других, вот и весь горизонт. Вы хотели что-то сказать?
— Нет-нет, я слушаю вас, говорите.
Джон подумал, что он бы с большим удовольствием все это где-нибудь потом прочитал, он не поспевал за ней. Но Флора Рид нравилась ему. Интересно, давно ли умер священник?
— …Налоги на соль, налоги на хлеб, налоги на газеты, налоги на окна. Но куда уходят все эти деньги? Они уплывают туда же, куда…
— Минуточку, миссис Рид, мне…
— И не спорьте со мной, мистер Франклин! В стране царит нужда! Вы только посмотрите вокруг! Бесчинства, грабежи, незаконная торговля, а все почему? Да потому, что людям ничего другого…
— Мне бы хотелось это где-нибудь потом…
— Пока у помещиков не проснется совесть, ничего не будет! Вот когда они очнутся, тогда и дело сдвинется! И ни минутой раньше!
— Да, я тоже так думаю, — кивнул Джон. — Я, видите ли, слишком долго был в море и многого тут пока еще толком не знаю.
Миссис Рид тем временем отправила в рот очередное печенье. Она жевала и приветливо смотрела на Джона, пока не прожевала до конца. Потом она продолжила с улыбкой:
— Нет, мистер Франклин! Никаких листовертов, никакой истории! Нужна газета, в которой будет правда, а еще — Лига по борьбе с бедностью и за избирательное право бедняков, вот чем мы должны заняться!
Джону эта решительность очень нравилась. Когда Флора прикасалась к его руке, он верил каждому ее слову и забывал обо всех сомнениях. В ней было что-то от львицы, при этом она выглядела совсем миниатюрной, особенно когда молчала. Но даже в такие минуты она смотрела на него своими светлыми глазами прямо и неотрывно, так что ему приходилось изо всех сил стараться, чтобы выдержать этот взгляд.
— Знаете, что мне в вас нравится, мистер Франклин? Большинство людей довольно быстро схватывают суть, но дальше этого не идет, они тут же обо всем забывают. Вы же в этом отношении совсем другой. В нашем деле вы могли бы принести неоценимую пользу. Нужно бороться! Это человеческий долг каждого!
Правда, подумал он. Если так, то это определяло многое. В правдолюбивой газете вряд ли будет иметь такое уж значение то, что ее редактор несколько медлителен. Доходов, впрочем, это тоже никаких не сулило…
— Хорошо, — сказал он.
Во время войны он страдал оттого, что не всегда мог прийти на помощь, когда ситуация требовала быстрых действий. Как часто бывало уже поздно! Он подставлял себя под пули только для того, чтобы доказать, что он хотя и медлительный, но все-таки не трус. Теперь же, благодаря Флоре Рид, он обнаружил, что для исполнения человеческого долга достаточно, если ты будешь выступать, не важно, быстро или медленно, на правильной стороне. Это его очень даже устраивало. Теперь он встречался с Флорой все чаще. Он взял в читальне сочинение Оуэна и узнал, что все беды, и война в том числе, происходят от нищеты и что от голодного человека ничего хорошего ждать не приходится. Все хотят что-нибудь иметь, но если кучка людей обладает многим, а остальным не достается ничего, то тогда возникает ненависть. Это общий закон, потому что так считала Флора, Роберт Оуэн и все те, кто думал над этим. В представлении Флоры нужда человеческая сплелась в одну единую сеть, прочную и крепкую, на эту связь можно вполне положиться. То есть все существовало не по отдельности и само по себе, но опиралось на общность и только через общность обретало самое себя. И это было залогом долговечности и прочности.
Если что-то менялось или исчезало, то происходило сие не просто так, но сообразовывалось с правилом, каковое служило тому обоснованием. Теперь у Джона появилось нечто, что наполняло смыслом время ожидания, сообщая ему благородство. Не для того ли дана человеку жизнь, чтобы он трудился на благо своего рода? А коли так, то по закону логики первым делом следовало обратить свой взор на немощных и страждущих. Все остальное можно было предоставить тем, чей разум еще не созрел. Раз уж он вынужден ждать, то лучше он займется спасением человечества, такая задача его вполне устраивала. Слишком долго он отворачивался от чужих несчастий и бед, чтобы самому защититься от них. Нет, теперь он хотел нести добро и показать себя по-настоящему с хорошей стороны, раз ему все равно пока делать нечего.
Джон снова тем не менее вернулся к мыслям о листоверте. Ведь если нужно понять, что такое нужда, едва только она возникает у тебя перед глазами, то такой аппарат, позволяющий все показать, не тратя лишних слов, может оказаться весьма и весьма полезным!
Джон как раз пытался представить себе преимущества всеобщего избирательного права, когда ему неожиданно пришла в голову мысль о том, что страницы совершенно не обязательно перелистывать. Книгу с картинками можно заменить пластинами одного размера. Эти пластины будут быстро-быстро, одна за одной, въезжать в металлическую раму на какие - нибудь доли секунды. Главное, придумать механизм, который будет перемещать пластины с одинаковой скоростью. Джон тут же набросал чертеж. Устройство состояло из барабана, веретена, штока и зубчатого колеса — все вместе это весьма напоминало якорные шпили, какие были на «Беллерофоне».
